Голод

К голоду Охры привыкнуть невозможно — он куда мучительнее, чем человеческий. Ощущается не так остро, как-то исподволь, но это изматывает, вытягивает силы. Когда Охра голоден, у Вани все валится из рук. Ваня бесится. Ваня уже с нетерпением ожидает очередной охоты. Очередного концерта. Любой возможности покормить Охру, любой возможности хотя бы на время избавиться от этого сосущего чувства под ложечкой. Поначалу он отворачивается, передавая Охре контроль. Но всё равно со временем начинает разбираться во вкусе человеческих эмоций. Во вкусе еды. Эмоции с концерта — целая палитра, в сознании слепит от количества ощущений разных людей. Можно перебирать их, как разноцветную гальку, вглядываться, видеть за каждым украденным кусочком смутный образ человека, которому он принадлежал. Увлекательное занятие. Только скучное. Эмоции с охоты Ваню пугают — своей полнотой. Яркостью. Цельностью. Ты никогда не сможешь узнать человека лучше, чем в тот момент, когда отнимаешь у него жизнь. Охра улыбается в отражении. Ваня учится отслеживать его интерес. Пытается угадать, кто может заинтересовать Охру. Поначалу у него это совсем не выходит. Со временем начинает получаться, всё лучше и лучше. Такие непохожие, разного возраста и внешности, но всех их объединяет что-то неуловимое. Ваня пытается понять, что именно, и однажды его осеняет - дикая, невероятная жажда жизни. Хлещущая через край энергия. Это шибает в нос, как пузырьки шампанского, будоражит так знакомо… Вот что привлекает Охру, понимает Ваня. И его прошивает мгновенным ужасом - Мирон под это описание подходит идеально. Охра следит за ним всегда с таким ленивым интересом, как греющийся на солнце хищник. Пока что сытый. — Я тебе его не отдам, слышишь?! — шипит Ваня. — Даже не думай. Не смей. Не смей! Конечно, не отдашь, — успокаивающе мурлычет Охра. Почему-то очень довольный. Ваню это не успокаивает. Совсем не успокаивает. Как назло, Мирон не подавленный и не тихий. У него громадье планов. Он пишет текст на баттл с Дизастером, ведет переговоры насчет фильма, планирует тур, вваливается к Ваньке без предупреждения. Зачитывает куски текста, рассказывает, смеется, заполняет пространство небольшой квартиры собой. Ваня стискивает кулаки до боли. Он ощущает голод, глядя на Мирона. Подспудный, изматывающий, заставляющий его тащить Охру на улицу и пытаться найти кого-то… похожего. Чтобы отвлечь. Чтобы увести. Охра охотно идет следом за Ваней. Почти послушно — только про Охру нельзя так сказать. Охра будто наблюдает. Выжидает чего-то. Ваню не отпускает то, что сказал Охра. Ты никогда не сможешь узнать человека полнее, чем в тот момент, когда отнимаешь у него жизнь. Он бы хотел узнать Мирона полностью, что скрывать. Это правда. Мирон зовет его своим лучшим другом, бро, “больше чем семья”, и Ваня знает его ближе, чем большинство людей. Но всё равно не так близко, как хотелось бы. Его сны. Его мечты. Его кошмары. То пространство, куда Мирон никого не пускает. Ваня не может перестать думать о возможности — гипотетической, конечно, только гипотетической! — увидеть это всё собственными глазами. В самый последний момент Ваня сдает билеты в Лос-Анджелес. Врет Мирону про проблемы с визой, проблемы с “Antiyou”, в общем, сорри, бро, ну никак не вырваться, морально я с тобой. Мирон с удивлением смотрит, но в душу не лезет. Делает вид, что верит. Ваня делает вид, что всё так и есть. Что дело не в том, что при виде Мирона его топит болезненное дикое желание Охры. Заполучить эту жизнь целиком себе. Не отрываясь, смотреть в гаснущие глаза, запоминая, забирая, впитывая. И сны Ване снятся страшные, от которых он просыпается в холодном поту. Он смотрит трансляцию баттла в баре, ожесточенно надирается, даже не замечает как. Сквозь экран от Мирона исходит такая волна энергии, что к ней невозможно не тянуться. Словно это водопад, а ты подыхаешь от жажды. Ваня с ужасом думает о предстоящем туре. О часах впереди, которые придется провести плечом к плечу. О том, что ему придется удерживать Охру. А о том, какую цену придется платить за это, думать не хочется. Страшно. Но Ваня готов заплатить, готов идти на любые уступки, только бы не... — Оставь его. Оставь Мирона, пожалуйста. Охра принимает самый недоуменный вид. Я? Мирона? Я ничего от него не хочу, Ваня, с чего ты взял? — Не ври. Я же знаю. Тебе нравятся такие, как он. Мне?! Охра хохочет, буквально задыхается смехом. Ты так и не понял, Вань, да? Мне нравится то, что нравится тебе. Это тебе все эти девочки, мальчики, женщины, мужчины нравятся… нравились. — Заткнись, — шепчет Ваня пересохшими губами, едва слышно — горло перехватывает судорога. Охра не останавливается, неумолимо продолжает. Потому что они похожи на Мирона. Вот и всё. Вот поэтому им всем так не повезло. А знаешь, что самое смешное, Ваня? Это всё бессмысленно. Потому что рано или поздно ты его сожрешь. Не выдержишь. Ваня стискивает побелевшими пальцами раковину, держится за нее, чтобы не упасть. Он хочет закрыть уши, чтобы не слышать этот вкрадчивый шепот, который вползает в него, отравляет всё внутри сладкой гнилью. Но заткнуть уши не поможет, Охру не заставишь замолчать. Потому что нет ничего слаще, ничего вкуснее, чем самый близкий друг. Накроет круче любой наркоты, поверь мне. И хватит надолго, может быть, даже навсегда. Охра смотрит на него без улыбки. Горящим безумным взглядом, таким голодным, что хочется отвести взгляд. Безумие на собственном лице видеть страшно. Подумай об этом, Ваня.