Темные заклинатели не позволяют себе слез.

      Пустые коридоры больницы наполняет бойкий стук каблуков и легкий шорох длинного подола по полу. На несколько мгновений гаснут лампы, а после вновь загораются, но уже более тусклым светом.       Темная, почти незаметная и растворяющаяся фигура дрожит под мертвым светом, отчего-то не решаясь коснуться ручки двери под номером двенадцать.       Ее длинные пальцы чуть дрожат, замирая в нескольких сантиметрах от металла, а полные губы сжимаются в единую нить. Ей очень страшно.       Ей впервые страшно смотреть в человеческие глаза и понимать, что она – причина всего того, что с ним сейчас происходит, и будет происходить.       Она – заклинательница. Темная и неприступная, она кутается в саму ночь, недолюбливает свет солнца, и невероятно боится посмотреть на своего самого первого мужчину.       Вот она уже сжимает ручку и поворачивает ее к низу, неловко открывая дверь. В палате страшнее, чем в ее сердце. Свет, зеленовато-бледный, отвратительный и обрекающий. Монотонный ритм аппаратов жизнеобеспечения, режущий слух, бьющий прямо в голову.       Она не решается переступить порог. Не решается посмотреть на человека, лежащего на больничной койке.       Ей страшно. Страшно, страшно, страшно. Как в тот раз, когда луна разрывала ее сердце, заполняла ее всю, и шептала знания темнее самой бездны. Бездны, которая сейчас перед ее ногами. Один шаг – и она пропала.       Она смотрит куда угодно, но не к соединению всех проводов. Она даже почти не дышит, стараясь не нарушить ветхий покой этого места.       Она заклинательница. Она темная. Она должна быть сильной, безжалостной и черной. Но она не может просто так забыть о том, что она сделала. Что-то внутри, маленькое и беспокойное, все тревожит и мучает ее.       Она делает шаг назад, тянет ручку за собой, так и не решаясь поднять глаз от пола. Она может заставить любого делать то, что она хочет. Но не может заставить саму себя.       Когда дверь почти закрывается, тишину нарушает еще один звук, совершенно непохожий на механический. Легкое мычание звучит подобно грому, тут же раздавшемуся за окном.       Ее глаза встречаются с глазами улыбающегося человека. Внутри что-то обрывается и падает, оставляя яркий, почти кислотный след внутри.       У человека, лежавшего на кровати, не было ног. Была одна изуродованная рука, половина лица представляла собой один шрам. Но он все равно улыбался, криво, но как мог.       И она делает шаг вперед, больно закусывая губы, стараясь вспомнить о том, что у нее внутри должен быть лишь лунный свет, а не сожаление и всепоглощающее чувство вины.       Человек, мужчина, все улыбается, глядя на нее. В его глазах неподдельная радость, смешанная с неловкостью. Он на несколько секунд приподнимает кислородную маску и хрипит, совершенно не человеческим голосом о том, как он рад ее видеть, как он ее долго ждал.       Она падает на колени возле его кровати, сдерживая судорожные рыдания и понимая, что ее заклинание все еще держится на нем. Самое сильное заклинание в ее жизни, во время шестнадцатой луны. Которое толкнуло его под поезд и спасло его же от смерти, заставившее его мучиться все это время.       Мужчина с трудом приподнимает руку и опускает ей на голову, стараясь как можно нежнее коснуться ее волос. Она хватает его руку и целует, безудержно шепча о том, чтобы он ее простил.       Мужчина улыбается, почти смеется. Он счастлив, как никогда не был.       А заклинательнице, пусть даже очень темной, хочется рыдать в голос.