Кофе по венам

      Геллерт сильно поражался аврорам МАКУСА.       Они не заметили подмены правой руки Пиквери, самого Персиваля Грейвза! Упустили момент, когда спокойный и расчётливый взгляд тёмных глаз сменился на презрительный, наполненный отвращением к каждому работнику в отдельности. Проглазели специальные пробелы в операциях по задержанию последователей Грин-де-Вальда, из-за которых практически всем удалось сбежать.       Он смог получить огромное количество информации, распоряжение над Правопорядком МАКУСА, негласно всем Авроратом.       Геллерт не мог не признать, что был вполне доволен этим.       Единственной, кто уловил изменения в начальстве, стала старшая из сестёр Голдштейн. Брюнетка все чаще начинала бросать на него подозрительные взгляды, но оттаивала, когда он отправлял её на более сложные и значимые задания или хвалил (что было редкостью даже в крайних случаях) за уже выполненные.       Наверное, за чрезмерную навязчивость и способность делать всё не так, как нужно, даже Персиваль невзлюбил неуклюжую аврорку. Девушка умудрялась влипнуть в неприятности при любых обстоятельствах!       Возможно, только их некоторая схожесть привлекала его. Она тоже пыталась идти против системы, делать то, что считает правильным сама, не слушая людей вокруг.       Волшебник был уверен, что не будь они по разные стороны баррикад, он бы был даже не против пообщаться с Тиной. Не Порпентиной Голдштейн, а именно Тиной, хотя считал, что она не самый увлекательный собеседник.       Поначалу его даже раздражала эта мышь: то и дело хотелось язвительно заметить, что помимо серого, который она постоянно использует в одежде, существуют ещё чёрный, темно-синий и коричневый, те цвета, которые тоже внесены в дресс-код.       По большей части его не занимала эта девушка тогда. Лишь сильно выводила из себя, когда в очередной раз приходилось слушать выговор от Пиквери за непослушание и самовольничество его авроров.       Тогда были интересны немного другие моменты, никак не связанные с выпускницей Ильверморни. Как найти парня из его видения, уговорить его искать обскура и привести его к нему. Это не заняло много времени, но когда он в очередной раз приходил от того слабого парнишки, которому приходилось опять навесить лапшу на уши — Геллерт был в бешенстве: мальчишка с глупым именем опять ничего не нашёл. И именно тогда он впервые сорвался на кого-то. Этим кем-то как раз оказалась Порпентина. На следующий день он сухо извинился, но прищур ореховых глаз не давал ему покоя весь день.       Геллерт упустил лишь одну вещь — секунду, когда что-то по отношению к аврорке изменилось. Когда ему вдруг стало небезразлично, принесёт ему кофе по его же просьбе Тина или кто другой. На какую операцию её отправить, чтобы ей досталось меньше синяков Госпожа Президент не так сильно кричала. Когда у него вдруг начали сжиматься кулаки от расстроенного взгляда карих глаз.       Он был уверен, что это всё не его. Быть может, Грейвзу просто была симпатична девушка, вот ему и приходится отдуваться, принимая его облик.       Грин-де-Вальд пытается сосредоточеться на своей цели, ребёнке с Обскурией, но находит куда более лёгкий способ её заполучить.       Ньютон Саламандр — младший брат известного мракоборца, магозоолог и просто человек-найти-побольше-неприятностей. Каким-то образом, до сих пор ему неизвестным, втянул старшую Голдштейн в гонку по всему Нью-Йорку, так ещё и показал маглу магию. В чемодане Ньюта Геллерт находит Обскура. Когда он уже едва ли не улыбается этому открытию, магозоолог портит все его планы.  — Я сумел отделить его от суданской девочки, пытался ее спасти. Я забрал его домой для изучения. Он не выживет вне оболочки! Он не мог никому навредить! — восклицание парня заставляет до боли стиснуть зубы и откинуться в кожаном кресле.       Место допроса похоже больше на камеру: здесь стены покрыты железными грязными листами, потолком является решётка, а из интерьера только стол с креслом и стул напротив. Все лишь для того, чтобы подлежащие допросу не сбежали.  — То есть, без хозяина он бесполезен… — пробормотал псевдо-Грейвз.       Глаза Саламандера расширились в ужасе и удивлении от сказанного Главой Отдела Правопорядка. Сначала парень беззвучно шевелил губами и только потом смог вернуть дар речи, как и ярость в глазах.  — Бесполезен? Бесполезен? Это паразитическая магическая сила, которая убила ребенка! Как вы хотите ее использовать? — рыжеволосый сверлил его свирепым взглядом.       Грейвс резко поднялся из-за кресла, абсолютно не реагируя ни на вопросы, ни на теперь ненужного Обскура.  — Кого вы обманываете, мистер Саламандер? Вы притащили этого Обскура в Нью-Йорк с целью вызвать массовые беспорядки и раскрыть людям существование магического мира, — тёмные глаза изредка пытаются зацепиться за худенькую фигурку позади Ньюта, найти её ореховые омуты, чтобы узнать, о чём она думает. С чего бы его это интересовало?  — Я не могу причинить кому-либо вред, вы же знаете! — гнев на веснушчатом лице парня мешается с нарастающей паникой. Мужчина едва удерживается от того, чтобы усмехнуться. Вытащить из того же Тесея такие эмоции нереально, какие же разные эти братья.  — За измену и предательство своих коллег-волшебников Вы приговариваетесь к смерти, — Грин-де-Вальд замирает, вновь пытаясь отловить взгляд молодой аврорки. — Мисс Голдштейн, за пособничество…  — Она… Н-нет, она ничего подобного не делала! — крик звонко отлетает от железных стен, противно отдаясь в ушах.  — Вас ждёт та же самая участь, — После этой фразы он уверен, что она поднимет голову, посмотрит на него со всей ненавистью, на которую способна, но вновь ошибается. Ему кажется, что она вот-вот потеряет сознание, бледность на лице говорила именно об этом.       Личина Персиваля делает несколько шагов от стола, после кивает надзирателям на Ньютона, тихо сжимающего кулаки.       Двое наставляют палочки на парня и выводят из допросной.       Их с брюнеткой разделяет от силы пять шагов. Первый шаг — воспоминания о совместных вечерах в МАКУСА. Когда почти все сотрудники разошлись, он приглашает Тину перейти с бумагами в его кабинет и выпить по чашечке кофе.       Второй — прогулка по парку. Он тогда впервые решил не аппарировать, а пройтись пешком до дома. Кто же знал, что им будет по пути?       Третий — абсолютная случайность, заставившая их отобедать вместе. В кафе не было более свободных мест, и они сели за один столик. Мужчина до сих пор помнит запах выпечки, вкус свежесделанного эспрессо на языке и окутовавшие с ног до головы тепло и уют.       Четвёртый шаг — слишком сложная операция, произвольно летающие непростительные и испуганные ореховые глаза. «Грейвс» ещё около часа успокаивал девушку, проклиная всё, на чём Свет стоит.       Последний полушаг — ему приходится уговаривать Госпожу Президента не увольнять Голдштейн, а снизить до «Отдела по получению прав на волшебные палочки». Нет мест, где они бы ещё могли пересекаться, кроме работы, а привязанности к девчонке и этого достаточно.       Даже сейчас Геллерту хочется сказать что-то обидное, язвительное, стать вновь той «хладнокровной мразью».       «Аврор Голдштейн, Вам что, так интересны мои ботинки?..»       «Не считаете ли Вы, что связываться с человеком, которого ищет половина Европы — не самая лучшая затея?..»       «Вы можете найти неприятности, даже работая с бумагами! Я поражён!»       Эти и ещё тысячи фраз остаются никогда не сказанными, и только хриплое «Тина» разрывает на куски застоявшуюся тишину, эхом отражающуюся в ушах и ставящую один кровавый рубец в её сердце на другом. Девушка поднимает голову.       В глазах, при прямом освещении напоминающих самую темную и густую патоку, стоят слёзы, готовые сейчас же скатиться по худым щекам и разбиться о воротник морозно-белой блузки. Смуглая, не его рука тянется к далеко не собственной палочке. Несколько движений и непонятных фигур в воздухе, пальцы, удерживающие деревяшку, удлиняются, становятся более тонкими и светлыми, меж указательным и средним появляется привычный шрам.       Взгляд Тины передаёт весь ужас и страх, который вызывает его ипостась, а колени девушки подкашиваются, отчего ей приходится опереться спиной о стену, схватившись за ручку двери в надежде, что она открыта.  — Грин-де-Вальд…       Девушку пробирает дрожь. Она запоздало понимает, что не испытывала такого головокружения даже после «Эварте Статум» на третьем курсе. В душе что-то обрывается… В голове начинают появляться навязчивые мысли, главная из которых больно била по вискам: была ли она вообще знакома с настоящим Персивалем Грейвсом? Не показались ли ей те якобы изменения? Порпентина чувствует, что ей не хватает кислорода. Кажется, что грудную клетку сильно сдавили, а в лёгкие налили раскалённую сталь.       Голдштейн осматривает мужчину перед собой, не зная, плакать ей или радоваться тому, что смертный приговор ей вынес ненастоящий Грейвс… Она собственными глазами видела все изменения, но все равно надеялась, что это все проделки разума, весь сегодняшний день подвергающегося стрессу.       Но Тина сама прямо сейчас в упор разглядывает шёлковый жилет лазурного цвета с диковинным эффектом муара, видит каждую мраморную полосочку, отливающую нежным голубым на холодном свету. И это неправильно… Он должен быть чёрным. Шерстяным и чёрным, как сама Бездна! И мягким, как тогда, когда она вылила на него кофе. Под жилетом рубашка, виднелись от которой только смятые, не уложенные в стойку концы воротника. Приподняв голову ещё чуть-чуть, можно заметить тёмно-синий в полоску крават¹, не накрахмаленный, не завязанный на тугой и аккуратный узел.       Брюнетка отступила на шаг назад.       Синие кюлоты ниже колена, вместо классических штанов Персиваля, с серебряной вышивкой, далее высокие сапоги на шнуровке. Весь образ завершает пальто-редингот, вновь синего цвета.       Одежда, ничем не напоминающая о настоящем Главе Отдела Правопорядка МАКУСА. Не правильная…       Один из глаз навсегда принял карий цвет Персиваля Грейвса, второй — лединисто-голубой. Волосы стали цвета седоватой платины, а не тёмного эбена.       Сам Грин-де-Вальд был насквозь пропитан чем-то бунтарским, не традиционным, не тем…       Геллерт резко сократил расстояние между ними, которое получилось, когда девушка отшатнулась. Воздух стал колючим, как в зимнюю метель. Если бы Тина могла, выбралась бы даже через окно, на свежую улицу, недавно увлажненную дождём. Но нет. Теперь она была в самой настоящей ловушке: сзади холодящая кожу металлическая дверь, спереди — тварь, что опасней всех в чемодане Саламандера.       «Ньют…»       Искру, пробежавшую в глазах Тины и рыжеволосого парня сложно не заметить. Грин-де-Вальд и не упускал.       И вот сейчас, стоя напротив пока что живой волшебницы, мужчина испытывал смешанные чувства. На языке все ещё горьким привкусом отдавались приказы, произнесенные ровным и ничего не выражающим голосом. Но Тёмный Лорд и не понимал, почему в горле стоит душащий ком сказанных слов.       Он не понимал, когда начались изменения по отношению к девушке с синдромом «умницы». Когда он начал тонуть в шоколадных озёрах её глаз? И, если он взял хорошее сравнение, сейчас на кофейное дно погружались лживые, оскверняющие вишневое пространство слова, всплывая через некоторое время трупами боли и обиды. Радужка словно выцветает, теряет прежний цвет. Стекленеет. Мутнеет.       Медленно наклонившись, маг прикрывает глаза и поддаётся вперёд, а через секунду чувствует солёные от слёз губы. Поцелуй выходит неожиданным, но от того не менее нежным и аккуратным. Прощальным. Геллерт придерживает одной рукой влажную щеку, по возможности стирая большим пальцем остатки дождя его карамельного неба. А вторая давно зарылась в тёмные короткие кудри, осторожно перебирая прядку за прядкой.       Блондин почувствовал, что девушка замерла. Ответ последовал далеко не сразу, причём не умелый, будто бы…       Впервые.       Только под конец на плечи опустились хрупкие ладони, непонятно каким образом вообще сжимающие палочку аврора.       Грин-де-вальд не отходил. Просто стоял, сильно согнувшись и все ещё оставаясь для Тины слишком высоким, недоступным. Кончик его носа касался скулы темноволосой, в светлых усах путалось её сбивчивое дыхание.       У неё вместо крови по венам течёт кофе, ни на одну каплю которого не может претендовать паршивец-Саламандер; где-то под двадцатью четырьмя рёбрами прорастают корни дикого фундука, прикоснуться к нему нельзя никому; хрупкие и гладкие подушечки её пальцев, которые Геллерт бережно сжимал в своих руках, вытянуты, как свежесобранный миндаль. Он почти серьёзно думает, что если бы не все его цели, Тина непременно была бы с ним рядом.       Это не его сумасшествие. Это не его привязанность. Это не ему предназначенный поцелуй.

Он не сожалеет о сказанных словах: Геллерт Грин-де-вальд никогда не показывает своих слабостей. Но на душе по прежнему паршиво, и маг все ещё не знает, когда до одурения стал дорожить Тиной Голдштейн…