самые глубокие раны (однажды затягиваются)

Причины подниматься с постели у Джейса заканчиваются на четвертое утро после того, как все остается позади. Злость и гнев, до того бушующие лесным пожаром, превращаются в умирающий костер. Его угли еще обжигают пальцы – но уже не согревают. Хуже всего – помнить ощущение безграничной, абсолютной любви рядом с Лилит. Джейс так устал всю свою жизнь кричать миру «полюби меня», что это было – как оказаться в тихой, безопасной гавани после шторма. У него есть Алек. Надежный, как скала, любящий безо всяких оговорок – не за то, кем он мог бы быть или будет. Просто так. Джейс не знает, почему этого недостаточно. Никогда не было. – Что мне сделать? – Алек обнимает его со спины на смятой простыни, прижимает к себе – бережно, игнорируя, что Джейсу не помешали бы душ и зубная паста. «Ты знаешь», – рвется у Джейса с языка, но он молчит. Он на ощупь находит руну парабатай у Алека на животе и накрывает ее ладонью сквозь ткань. Его лучшие сны – те, где у Алека хватает сил вонзить клинок ему в сердце. «Я умолял тебя», – щекочет в горле. Джейс не злится. Потому что он и сам не смог бы. Саймон входит в спальню явно нарочно громким шагом. Стук подошв болью вгрызается в черепную коробку, и Джейс вжимается лицом в подушку. – Хватит, – требует Саймон, рывком открывая шторы. Джейс зажмуривается. – Ну же, – упрямо продолжает Саймон. – Если она жива, мы должны найти ее, ясно? Ты не можешь просто сдаться. Саймон потерял Клэри – Джейс потерял самого себя. У него под ребрами устало ширится зияющая пустота. Он может. Еще как может. Зеркало в ванной запотевает от пара. Джейс проводит по стеклу ладонью, еще раз и еще, и смотрит на мутное отражение. С мокрых волос стекает вода – струится по почти черным кругам под глазами, впавшим скулам, исчезает в щетине. Джейс помнит, как в детстве приходил к Алеку, потому что боялся монстра, живущего под кроватью. Теперь монстр живет в зеркале, и Алек от него не спасет. Иззи ничего не говорит – только заглядывает к нему и оставляет дверь приоткрытой. Через пару минут с кухни начинает отчетливо пахнуть кофе. Джейс идет на запах, босиком, неуверенно скользя ладонью по стене. Иззи улыбается, протягивает ему чашку и пододвигает тарелку с тостами. Джейс делает пару глотков и почти без усилий запихивает в себя половину тоста – а потом смотрит в окно. В залитом солнцем дворе Института слышны голоса и смех. Будто ничего не случилось. Джейс не может вдохнуть, не может выдохнуть. Пустота, поселившаяся у него в груди, вдруг отступает, и весь гребаный мир, в котором с его рук уже никогда не отмыть кровь, падает ему на плечи. Он бросается к раковине, и его выворачивает наизнанку. Джейс знает, что ни одна боль не длится вечно – даже самые глубокие раны однажды затягиваются. Он никому не говорит, но ему кажется, у него внутри что-то сломалось, раз до сих пор так же больно. Все думают, он в порядке, и он не спорит. – Как ты справляешься? – спрашивает Джейс – поверить только – Саймона. Собственный голос звучит непривычно – он, кажется, отвык его слышать. – Никак, – грустно усмехается Саймон и пожимает плечами. – Дерьмо просто случается – с плохими людьми и с хорошими. Так что не думай, что ты что-то там заслужил. У Джейса не возникает внезапного желания жить дальше, не исчезает отвращение, которое он испытывает всякий раз, натыкаясь на свое отражение. Он не знает, откуда вдруг появляется очень странное чувство – будто он с этим больше не один на один.