Два мгновения

Зара Она сидит в предназначенной для новобрачных спальне, вокруг нее тщательно расправлена пышная юбка свадебного наряда. В первый раз за весь день она одна, и это не очень-то хорошо. Скоро откроется дверь, войдет незнакомец, ее муж. Если бы она не была так поглощена собственным несчастьем, то удивилась бы его учтивости и терпению, и даже была бы благодарна. Но для него нет места в ее мыслях. Пропало чувство защищенности, а вместе с ним и душевное равновесие; в этом новом мире она совсем выбита из колеи. Защищенной она была с Виром. Глупо говорить так о ком-то, с кем знаком всего неделю, но с самого начала она знала — с уверенностью, анализировать которую не стремилась — что пока Вир рядом, с ней ничего не случится. Он спас ее во время аварии, помогал ей в ее путешествии. Даже страх высоты с ним был терпимым. Смех, надежность, непоколебимая твердость в его глазах… Она не знала раньше, что ей не хватало их; теперь же ей не забыть. Она воображает его возвращающимся на авиабазу. Его в вертолете — он так любит летать! В деревне, беседующим с отцом и Маати. Пусть связана она — но хотя бы он свободен. Она задается вопросом, измена ли это, дурная ли она жена, раз думает о другом мужчине в свою брачную ночь. Ей все равно. Дверь открывается, и появляется Раза — молчаливый, вежливый, улыбающийся. Может быть, если она зажмурится покрепче, то сможет представить, что это Вир. Вир Слушание прошло быстро. У него была мимолетная, наивная, дурацкая надежда (в которой он даже сам себе бы не признался), что кто-нибудь задумается, заподозрит, поймет, что он не Раджеш Ратхор, и все закончится. Все же его договор с Разой заключался только в молчании, и ему не нужно было во всеуслышание заявлять, что он Раджеш, не так ли? Он избавлен от дилеммы, когда становится ясно, что этого не произойдет: они слишком счастливы наказать предателя. Оставлены глупые надежды, слушание затягивается, и слова размываются, превращаются в его голове в бессмысленный, лишенный ритма шум. Зачем слушать, когда не можешь говорить? Он сидит в камере, только что получив свой номер. Пытается призвать воспоминания о прежней жизни, как можно больше, как можно ярче, чтобы хватило на оставшийся век. Но есть еще многие, о ком он — трус! — не может думать. Слишком больно. Однажды он вспомнит о них с теплым чувством, но пока... нет. Отец. Маати… Он знает о крушении автобуса, и пытается радоваться, что они, по крайней мере, не будут гадать о его судьбе — но будто наяву видит искаженное лицо Маати и уверенность в его смерти в ее глазах. Может быть, если он очень сильно того пожелает, он проснется. В деревне, под голос отца, или в казарме, под любимый им шум моторов за окном. Он всегда был оптимистом. Он не может думать о том, как сейчас Зара. Замужем… жена… муж… Раза Ширази… нет, это путь к безумию и ободранным о каменные стены ладоням. Вместо этого он сосредотачивается на том времени, когда узнал ее, когда полюбил. Медленно, терпеливо, как скряга, прячущий остатки золота, собирает воспоминания об их неделе вместе. Этот навык придет с годами практики, отшлифуется повторением, но сейчас это в первый раз, и он отчаянно боится забыть и самую малость. Когда одна неделя должна заменить тебе всю жизнь, нельзя пренебречь даже взглядом, даже жестом, даже улыбкой. Руки сжимают браслет Зары, как если бы это был больший талисман, чем тот, что подарила ему ее мать, важнее, чем все талисманы в мире. Так и есть — это ключ к его памяти, к его личности, к его рассудку. Он плотно смыкает веки и начинает вспоминать: «Дул сильный ветер, и ей на глаза падал локон волос. Она была очень испугана».