Жизнь — обман с чарующей тоской

      Акутагава отправил Хигучи контрольное сообщение: «Буду через двадцать минут». Он сам не знал, зачем вызвался навестить ее, но иначе не мог. Рюноске постоянно думал о своей бывшей подчиненной, ходил рассеянный и часто впадал в «сентиментальную меланхолию», как говорил Дазай. Больше всего на свете он хотел разобраться с тем, что происходило у него в душе. Почему Хигучи, которая всегда его раздражала, на которую он никогда раньше не обращал внимания, занимает теперь все его мысли? Почему сегодняшний визит для него так важен? Акутагава помнил, как однажды Хигучи забыла на работе важные документы, и ему пришлось отвезти их ей домой. Тогда он не испытывал никакого волнения, не мямлил в трубку, разговаривая по телефону, и не краснел, как мальчишка.       Беспомощность пугала Рюноске, и он очень хотел избавиться от нее, почувствовать, что все снова стабильно, безопасно. Но все-таки умом понимал: так, как было до ранения его телохранителя, уже не будет никогда. Что-то в его привычном мире неуловимо изменилось. И он сам… изменился. Теперь, когда прошло уже пять минут, а Хигучи так и не ответила на сообщение, это было ясно, как никогда. Полгода назад Рюноске специально не отвечал на ее вызовы, ведь она могла лишь беспокойно пропищать «Все в порядке?» А теперь… хотелось, чтобы Хигучи вновь была к нему привязана и (Акутагава едва мог поверить, что думает об этом!), чтобы она была в него влюблена. Он слабо представлял себе, как Хигучи сумела сделать это в первый раз, и был уверен: второму точно не бывать.       От подобных размышлений становилось грустно и досадно, и у Акутагавы чесались руки, чтобы что-нибудь сломать. Но он продолжал упрямо шагать к дому своего бывшего телохранителя, не забывая поглядывать по сторонам, ожидая внезапного нападения — эта привычка укоренилась в нем давным-давно. Полгода назад Акутагава отверг бы Хигучи, если бы она посмела приблизиться к нему, даже намекнуть на признание в любви — а Бешеный Пес Портовой Мафии подозревал, что его подчиненная пыталась провернуть подобную авантюру не один раз. Только, наверное, все эти годы у Хигучи не хватало храбрости на решительный разговор. Ее можно было остановить одним злым взглядом или словом. Хотя Акутагава был уверен, что, даже если бы Ичиё рискнула совершить какое-нибудь признание, он бы просто посмеялся. И посоветовал бы ей держаться подальше, а еще лучше — держать рот на замке.       А если бы Хигучи сказала ему, что влюблена, сегодня? Когда Рюноске подумал об этом, сердце в груди с силой толкнулось, и он на мгновение зажмурился, словно кто-то посветил ему в лицо фонариком. Наверное сегодня Акутагава принял бы ее чувства по-другому: не так грубо, без присущего его натуре остервенелого равнодушия. Рюноске знал, что люди — хрупкие существа, но по-настоящему прочувствовал это только недавно, когда разрушился его собственный привычный хрупкий мир, потому что из него исключили всего одну фигуру — Хигучи Ичиё. Хигучи была замечательным «вторым номером», как ни крути. Она ловко справлялась с порученными ей заданиями по прикрытию, успешно контролировала Ящеров и… черт возьми, Ичиё пожертвовала собой ради него, Рюноске! Однако, стараниями самого Акутагавы Хигучи теперь считает его странным незнакомцем и вряд ли захочет заботиться о нем, интересоваться его жизнью. И уж тем более жертвовать ради него чем-то.       Но Акутагава ведь не привык останавливаться перед препятствиями? Он не мог бросить все на полпути или оставаться в неизвестности — Бешеный Пес всегда боролся до конца. Поэтому Рюноске уверенно продолжал шагать вперед — а вот и подъезд Хигучи. Он поднялся в лифте на нужный этаж, нетерпеливо постукивая ногой и напевая мелодию, услышанную недавно в кафе. А в кафе Акутагава ходил часто. Все-таки готовить дома он не любил: а, собственно, зачем, если можно заплатить за это людям, которые сделают все в сто раз лучше? А главное — возиться не надо.       Двери лифта открылись, и Рюноске внезапно оборвал свою песню — он сразу почувствовал, что что-то не так. И действительно: дверь в квартиру Хигучи была открыта, и оттуда доносился шум. «Не могла же она забыть закрыть дверь?» — подумал Акутагава, вновь чувствуя внутри неприятное волнение. Дыхание участилось само собой, пока парень на ватных ногах подходил к ее квартире. Увиденное заставило его замереть.       Хигучи лежала на полу в коридоре — вся растрепанная, в мокрой одежде — и плакала. Прихожая была разворочена, повсюду валялась одежда и какие-то порванные бумаги. На полу были отчетливо видны грязные следы от ботинок. Рюноске с трудом заставил себя говорить спокойно:       — Что здесь произошло?       От звука его голоса Хигучи замерла и перестала плакать. Она во все глаза смотрела на Акутагаву, словно не верила, что он действительно здесь. Рюноске, наконец, зашел внутрь и закрыл за собой дверь.       — Акутагава, — прошептала Хигучи, пытаясь ухватиться за тумбочку, чтобы подняться. Но силы оставили девушку, и она снова опустилась на пол.       Рюноске видел, что Ичиё изо всех сил пытается сдерживаться и не плакать: она кусала губы, жмурилась и тяжело дышала. Акутагава слишком хорошо знал, как выглядит человек, который стремится подавить рыдания. И что он при этом чувствует.       — Не сдерживайся из-за меня, — сказал Акутагава Хигучи и сложил руки на груди. Он по собственному опыту мог сказать, что справляться гораздо проще, когда не контролируешь чувства. Так было давным-давно, в те дни, когда с Рюноске случались приступы, и Ичиё, несмотря на его рыдания, держалась с ним отнюдь не жалостливо, а, наоборот, «сухо и по делу». За это Акутагава и ценил Хигучи.       Сейчас бывший телохранитель казалась Рюноске маленькой и беззащитной. Она сидела на полу, все еще пытаясь взять себя в руки, хотя Акутагава видел, что контролировать себя Хигучи очень тяжело. Но что могло вызвать у нее такое сильное потрясение? Рюноске еще раз внимательно оглядел коридор, избегая при этом смотреть на Ичиё. Что-то подсказывало ему, как опытному гончему Псу, что ответы на свои вопросы он сможет найти и без помощи Хигучи. Стоит лишь более сосредоточенно изучить детали. Рюноске прошел мимо Ичиё, давая ей время прийти в себя, и заглянул по очереди в ванную, кухню, комнату Хигучи. Кто-то определенно побывал в ее квартире и причинил ей зло.       — Акутагава, — снова позвала Хигучи, но в этот раз в ее голосе были лишь облегчение и мольба.       — Кто это был? — хмуро спросил Рюноске.       Акутагава никак не ожидал, что после его вопроса Ичиё снова заплачет, да так сильно, что он не на шутку перепугался — Рюноске никогда не видел, чтобы человек так плакал. Акутагава чувствовал себя очень неловко, и совсем не знал, как может помочь Хигучи. Успокаивать он не умел и не хотел, но бросить все, как есть, тоже не мог. О, боги великие! Рюноске ожидал от этого вечера просто спокойного ужина, но судьба снова подбрасывает ему какую-то ерунду! В молчании прошло несколько минут. Наконец, Хигучи подняла затравленный взгляд и принялась рассказывать, что с ней произошло. Акутагава видел, как дрожат ее губы, как она вся сжимается и прикрывает глаза.       — Потом я сказала ему, что у меня нет денег, — закончила историю Хигучи.       Все это время Рюноске угрюмо изучал ее лицо, пытался выявить повреждения.       — Он тебя бил, — сказал Акутагава.       — Да…       — Это был не вопрос! — отрывисто оборвал девушку Рюноске.       Мысль о том, что какой-то мужчина был в доме Ичиё и посмел вытворить с беззащитной девушкой такое… Сам Акутагава не был святым: мысли о побоях и убийстве не были ему противны, скорее наоборот — Бешеный Пес Портовой Мафии получал изощренное удовольствие от своей жестокости. Но Хигучи… Она до сих пор сидела на полу, и Акутагава чувствовал, что в нем пробуждается желание помочь ей, как-то успокоить. Но он не умел ни помогать, ни успокаивать, поэтому лишь стоял, возвышаясь над Ичиё, и мрачно оглядывал коридор. Судя по рассказу, сантехник, приходивший к Хигучи — бывший заключенный. И он вполне мог…       — И больше… он ничего не делал с тобой? — вырвалось у Акутагавы. Он должен был знать. Если Хигучи так плачет, то, возможно, не только из-за побоев? Ичиё молчала, и Рюноске не мог спокойно ждать ее ответа. Он закусил губу и нахмурился, чувствуя, что его охватывает немыслимая ярость. — Я убью его, — сказал Акутагава, не дождавшись ответа. — Я его убью!       — Больше ничего, — выпалила вдруг Хигучи, не поднимая глаз. — Он… только вынес какие-то вещи… Я не видела и… ох! — девушка попыталась встать, но зажмурилась, схватившись за бок.       — Болит? — тут же отреагировал Рюноске.       — Сюда он очень сильно ударил…       — Давай я помогу.       Акутагава, не задумываясь, протянул руку и поддержал Хигучи за плечо. Держась за него, Ичиё сумела встать и сделать несколько шагов. Как это, оказывается, просто — помогать. Молодой человек крепче обхватил Хигучи, стараясь не задевать поврежденный бок. Только теперь, когда она стояла так близко к нему, Рюноске заметил покраснения на лице и руках, следы от пальцев… О, что бы там ни говорили, он убьет это мерзкое ничтожество! Медленно они дошли до комнаты Ичиё, и Акутагава помог девушке опуститься на кровать.       — Где лежат сухие вещи?       — В шкафу, — отстранено ответила Хигучи, все еще не сумевшая прийти в себя.       Рюноске двинулся в указанном направлении, и выудил из шкафа первые попавшиеся брюки и футболку. Затем, стараясь не зацикливаться на смущающих мыслях, достал новый комплект белья — того самого, что он купил для Хигучи. Акутагава осторожно положил вещи рядом с Ичиё и спросил:       — Ты сможешь переодеться сама?       — Да, — отозвалась девушка.       — Хорошо. Я пойду на кухню, — при слове «кухня» Ичиё вздрогнула, — сделать что-нибудь попить горячего. Тебе нужно согреться.       Не дожидаясь ответа, Акутагава вышел из комнаты. Было, над чем подумать. На кухне царил жуткий беспорядок: кое-где была вода, в разных местах валялась разбитая посуда, остатки еды. А ведь еще скоро должна была вернуться и младшая сестра Ичиё… Вздохнув, Рюноске поставил чайник и принялся искать целые кружки. Он не знал, какой чай любит Хигучи, но беспокоить ее сейчас не хотел, поэтому заварил тот, который нравился ему самому. Акутагава машинально наполнял кружки кипящей водой и думал о том, что совершенно не готов к такому повороту событий. Он очень устал сегодня на работе, потому что босса не было весь день, а в офис заявилась иностранная делегация, и Чуя Накахара просто сходил с ума… Гин не отвечала на телефонные звонки уже третий день и, видимо, где-то шлялась со своим Тачихарой. Теперь еще и Хигучи.       Чай заварился, и Акутагава, взяв в каждую руку по кружке, двинулся обратно в комнату Хигучи. Однако, только подойдя к двери, он понял, что поступил не очень предусмотрительно: как теперь постучать, если обе руки заняты? В итоге Рюноске пришлось кричать:       — Хигучи, ты все? Я могу войти?       Ответа не последовало, и Акутагава с раздражением понес кружки обратно на кухню. Вернувшись, он настойчиво постучал. Один раз. Два. Но за дверью молчали. Рюноске покачал головой и, все-таки решив нарушить приличия, вошел. Ичиё сидела на кровати в том же положении, в каком он ее оставил. Видимо, она все же была очень потрясена, хотя Акутагава не помнил, чтобы Хигучи когда-нибудь вела себя так, как сейчас. «Она уже не та прежняя Хигучи», — одернул себя мафиози, приближаясь к кровати. Никто никогда не учил его быть чутким и ласковым, но вот внимательным к происходящему — очень даже. Без этого в Портовой Мафии было не продержаться.       — Хигучи, тебе нужно переодеться. Ты замерзнешь, — сказал Акутагава, присаживаясь на колени напротив девушки.        Ичиё не подняла на него взгляд и даже не двинулась, когда он подошел. Рюноске осторожно взял ее за руку. Ему было неприятно смотреть на красные отметины и осознавать, что кто-то причинил Хигучи вред. Он вспомнил, что когда-то давно испытывал похожие чувства, когда узнал, что доктор Цутому планирует использовать его подчиненную для своих мерзких опытов… Акутагава провел пальцами по следам, оставленным другим безумным и опасным мужчиной. Никто не смеет трогать Хигучи, кроме него!       — Что я могу для тебя сделать? — спросил Рюноске, намеренно заглядывая Ичиё в глаза. Ему не нравилось ее оцепенение, хотя он понимал, что девушка пережила недавно большой стресс. Видимо, ее организм просто не справлялся.       — Мне ничего не нужно, — тихо ответила Хигучи. — Я хочу спрятаться, чтобы никто меня не нашел… Чтобы больше не было страшно… И ничего не болело…       У Акутагавы перехватило дыхание, и он закусил губу. Когда Рюноске был маленьким и жил вместе с Гин в трущобах, влача до ужаса жалкое существование, он желал только одного: скрыться от мира и больше ничего не чувствовать. Если удавалось, он молился об этом в храмах, но чаще лишь в мыслях мечтал, каково это — иметь возможность ни от чего не зависеть. Чем старше Рюноске становился, тем дальше отодвигались его мечты об уединении. От этих стремлений осталась лишь любовь к каллиграфии, «высоким» книгам и его угрюмое одиночество. Потом все перемешалось с вечными заботами о Гин, работой в Мафии, обучением у Дазая… А затем, потрясающим открытием — Расёмоном, который был способен скрыть хозяина от всего мира и уничтожить любого, кто посмеет приблизиться.       Но у Хигучи не было никакого Расёмона, и ее слова были обусловлены совсем не нищетой и физическим истощением — это были слова человека, приблизившегося к краю. И Акутагава смутно чувствовал, что может помочь своему бывшему телохранителю отойти от пропасти; встать между ней и ее бедой; сам превратиться в защитника.       — Не пугайся, — сказал Рюноске, вставая с колен и заставляя подняться с кровати Хигучи, и позвал: — Расёмон…       Лезвия, повинуясь приказу, окутали их, создавая практически идеальный шар, сквозь который едва-едва пробивался свет. Ичиё испуганно вздрогнула, но Акутагава схватил ее за руки и прижал к себе, не давая отстраниться.       — Посмотри на меня! — попросил он. Хигучи со страхом подняла на него глаза. — Смотри и слушай! Вот он, мир, который ты хочешь, вокруг тебя. Никто не посмеет пробраться сюда, здесь ты в безопасности.       Стены шара вибрировали и расползались темными нитями, стягивая руки, ложась лоскутами на лица. Рюноске едва мог контролировать и себя, и Расёмон, потому что такого душевного подъема он не испытывал давно. Акутагава чувствовал, что прямо в этот момент решается что-то очень важное — и от этого будет зависеть его собственная судьба. И, чуть ли не впервые в жизни, все зависит только от самого Акутагавы: сможет ли он убедить, сможет ли показать достаточно для того, чтобы Хигучи пошла за ним?       — Мы можем остаться тут навсегда… Но этот черный мир — все, что у тебя будет. Ты действительно этого хочешь?       В темноте лицо Ичиё таинственно светилось, и Рюноске мог четко видеть только глаза девушки. На его памяти Хигучи впервые смотрела на него с таким восторгом. От ее взгляда у Акутагавы перехватило дыхание. Черт возьми! Да он сам готов навсегда остаться в этом коконе, если Хигучи будет так смотреть на него! Но это лишнее… Сейчас важно как раз-таки заставить Ичиё захотеть выбраться из темноты. Рюноске сильнее сжал ее руки.       — Отвечай…       Хигучи помотала головой, внезапно прижимаясь щекой к его груди. Кажется, силы совсем оставили девушку. Акутагава вздохнул и резко зажмурился — слава всем богам, у него получилось! Поддерживая Ичиё, Рюноске приказал Расёмону раствориться. Мир снова стал привычным — вокруг не было никаких черных стен, мистической атмосферы и отчаяния. Только пустота. И облегчение от того, что все позади. Акутагава осторожно помог Хигучи сесть обратно на кровать и сунул ей в руки одежду.       — Чай наверняка уже остыл, — сказал он, внимательно глядя на своего бывшего телохранителя, — сейчас я пойду заварю его снова. И вернусь через десять минут. Я хочу, чтобы к этому времени ты была готова.       — Хорошо…       Поставив чайник кипятиться второй раз, Акутагава задумчиво принялся водить пальцем по узору скатерти. Сегодняшнее происшествие сильно напомнило ему сцену из прошлого. Тогда Гин заболела и отказывалась принимать горькие лекарства, которые ему с огромным трудом удалось выменять. И Рюноске точно так же уговаривал маленькую сестру послушаться, искал какие-то аргументы, подходящие слова… И очень сильно волновался. Хотя, со временем, старший Акутагава приучил себя не верить эмоциям и отгонять их подальше, чтобы не облажаться, иногда они пробивались наружу. И если уж брали верх, то у Рюноске просто сносило крышу; он буквально утопал в чувствах — как положительных, так и отрицательных. Самое сильное, что Акутагава испытывал в своей жизни — это ненависть к Дазаю и… восхищение им же. Воспоминания о бывшем учителе не стирались со временем, не тускнели и всегда вызывали только боль и злобное бессилие. Именно поэтому Рюноске решил, что стоит лучше контролировать порывы, которые вызывает у него вид несчастной и беззащитной Хигучи. В конце концов, это не его дело. Да и мало ли, куда может привести.       Через десять минут Ичиё и правда была готова. Они попили чай, изредка спрашивая друг друга о какой-то ерунде, но ни разу не улыбнулись. Разговор был сухим и неловким, и Рюноске чувствовал, что ему пора уходить. Он сделал все, что мог, и теперь Хигучи необходимо просто остаться наедине с собой и успокоиться окончательно. В дверь позвонили.       — Это, наверное, Эйка, — сказала Ичиё и без задней мысли отправилась открывать дверь. Акутагава пошел вслед за девушкой, в отличие от нее, готовый к любому варианту развития событий.       Но это действительно оказалась лишь младшая Хигучи. Она, судя по всему, была очень довольна. Девочка с порога принялась щебетать о своих приключениях, и Ичиё с дежурной улыбкой слушала сестру, а вот Рюноске обратил внимание на другое. Рюкзак Эйки явно был забит до отказа — и вряд ли учебникам. На то, чтобы сложить два и два в уме, у Акутагавы не ушло много времени.       — Хигучи, — сказал парень, и Ичиё с Эйкой повернулись к нему. Рюноске хмыкнул и обратился к старшей сестре: — Нужно поставить чайник снова. Эйка, наверное, устала. Нужно ее накормить.       — Да! — спохватилась Ичиё. — Сейчас.       Старшая Хигучи послушно направилась на кухню, а Эйка продолжала возиться в коридоре. Все так, как и было нужно Рюноске.       — Ну-ка признавайся, маленькая дрянь, ты зачем вынесла деньги из дома?       Эйка замерла и, прищурившись принялась разглядывать гостя.       — Ничего такого я не делала! — запротестовала она нарочно громко. Не так девчонка и глупа, как кажется с виду.       — Не смей лгать мне! — все так же тихо прошипел Акутагава и лезвиями Расёмона разрезал дно ее рюкзака. На пол вывалились учебники, тетради и множество различных сладостей. Да уж, дважды два… — Ты должна сама сказать об этом сестре.       — Нет!       Хоть Эйка и упиралась, но ей все равно пришлось сделать все так, как потребовал Рюноске. Она плакала, просила у Ичиё прощения, и, в конце концов, вроде бы сестры примирились. Однако Акутагава видел, что старшая Хигучи в шоке. Не следовало бы, конечно, оставлять ее сейчас одну, но уже было поздно. По всем правилам приличия, Рюноске должен был уходить.       — Звони мне сразу, если что, — попросил он. — И… я не обещаю, что зайду завтра — работы много, но…       — Спасибо, — перебила его Ичиё и слабо улыбнулась.       — Я обязательно навещу тебя на днях, — ухмыльнулся в ответ Акутагава. — Сходим погулять на набережную. И еще — я оставлю вот это.       Рюноске достал кошелек и вынул оттуда приличную сумму денег. Он уже собирался положить их на злополучную тумбочку, но Хигучи перехватила его руки.       — Нет! Ты что! Я не могу брать у тебя так много…       — Все нормально, — успокоил ее Акутагава, — я хочу, чтобы ты их взяла. Мне будет легче, если я буду знать, что у тебя есть деньги.       Хигучи не сдержала благодарной улыбки. А молодой мафиози вспоминал эту улыбку всю дорогу до дома.