Не умру

      Стены давят. Невероятно сильно давят. Легкие грозят вот-вот отказать, рвоту сдерживать сил уже нет. Ковёр испорчен. Мико будет в бешенстве.       Встать с дивана и признаться сил не хватает.       Лежу вся в соплях, слезы текут по щекам не переставая. Закашливаюсь, хриплю. Хочется вскрыть себе грудную клетку и вырвать эти треклятые легкие, но получается лишь царапать ногтями грудь, надеясь, что это хоть как-то поможет. Не помогает.       Ночь на удивление тихая. Ничьи фамильяры не шарятся под окнами, из-за витража сказать сложно, но кажется, что по ту сторону стен — непроглядная темнота. В комнате прохладно. Ноги стоят на полу, но приподнять своё туловище хоть на сантиметр мне не удается. Душно. Задыхаюсь.       Рвотные массы стекают по подбородку, остаются где-то в волосах, на одежде. Мерзко. Заблеванная, сопливая, не в состоянии поднять свою тушу… боже, что бы сказал Эзарэль?       Раз, два, три. Усилие! Падаю на пол, бьюсь головой об стол. Здорово, молодец. Закрываю глаза. Раз, два, три. Открываю. Я точно не сплю?       Из носа течёт. Кровь, сопли или и то, и то — не знаю. Беспокоит лишь тот факт, что носом теперь дышать не получается.       До невозможного резко хочется спать. Веки становятся тяжелыми, сон накатывает лавиной. И я точно уверена, что если сейчас, прямо в эту минуту я закрою глаза хоть на две секунды — умру. Начинается паника. Только сейчас? Серьёзно?       Ещё в своём мире я часто думала о том, какой будет реакция на мою смерть. Интересно же! Вот сейчас, представим, заходит Невра и видит… Меня… Я передумала.       «Задохнулась в собственной блевотине, соплях и слюнях», — огласит Эвелейн, а весь штаб будет до слез смеяться над самой тупой во всех мирах смертью — моей. Я разозлилась. Смеяться над смертью! Над моей смертью! Уму непостижимо! Надо собраться и подумать. Соберись, Гардин, соберись!       Понимаю, что в таких условиях думать у меня не получается. Хотя, будем честными, это у меня вообще редко когда выходит. Кашель, или что-то на его подобии, тошнота и сопли никуда деваться не намерены. Страшно. Глаза то и дело норовят закрыться чуть больше, чем на секунду, руки, продолжающие царапать грудь уже, скорее, машинально, дрожат. И глубоко-глубоко, на самом краю моего сознания, появляется мысль: «А что, если и впрямь закрыть глаза на чертову пару секундочек? Совсем чуть-чуть? Ненадолго!». Ногтями впиваюсь в кожу чуть глубже, чем обычно.       За дверью слышно шаги. Глупое сердце бьется слишком быстро. Слишком громко. Пытаюсь крикнуть жалкое «помогите», но не получается. Не получается. Боже мой, не получается! Из горла вырывается лишь тихий хрип разочарования, за ним вслед всё то, что не успело выйти, на вскидку, десятью минутами ранее. Всхлипываю и почти задыхаюсь, обещая себе больше так не делать. Плачу.       Считаю до десяти уже в пятнадцатый раз. Вспоминаю Ивони и её «Tu vas mourir seul!»*. Не знаю, на что это похоже, но я, кажется, смеюсь. Так убого. Хрипы, стоны, какой-то скулеж, громкие вздохи — и опять истерика. В этот раз я плачу от смеха.       Мерзкая.       Светает. Через витраж пробиваются первые солнечные лучи, шорох под окнами ознаменовывает утро, а я продолжаю улыбаться. Губы дрожат. Не совсем контролирую то, что происходит с моим лицом. Выглядит, наверное, жутковато.       Шаги в коридоре стали слышаться всё чаще — правильно, люди ведь работают. А я вот умираю. Или пытаюсь… Даже умереть нормально не могу, серьёзно, что это такое?       Всё началось с кашля. Небольшой боли в горле. Простуда, это же очевидно. Я впервые заболела в Элдарии, поэтому знать во что в итоге выльется этот кашель не могла — мне кажется, это очевидно.       Дни шли, я чувствовала себя хуже, но все были так заняты. Чудовищно заняты. Эвелейн валилась с ног от усталости. Ребята дружной троицей отправились куда-то, куда — не уточнялось. Я продолжала бегать по поручениям Котофеев и немного устала. Не добралась до кровати, рухнула на диван, так и не смогла уснуть. И стены начали давить. Стало душно.       Эта моя ночь была самой неплодотворной за всю жизнь. Блевать, плакать, безуспешно пытаться перевернуть своё тело хотя бы набок, плакать, смеяться, (пытаться) блевать, кашлять, кашлять, кашлять. Бесконечное повторение одних и тех же действий разной последовательности и интенсивности.       Стук в дверь. Стук. В дверь. Мою. СТУК.       — Собрание в зале! Тебе помочь одеться? — смеясь, шутит Икар, стоя по ту сторону двери.       Я стараюсь издать любой звук. Любой. Такой громкий, какой только могу.       — Га-а-а-а-рдин, я понимаю, что сон — это невероятно здорово, но нам нужно торопиться! Я сейчас мальчиков позову, они тебе дверь выломают, пожалей их! — всё в таком же шутливом тоне продолжала она.       Бьюсь головой о ножку стола в надежде что-нибудь с него уронить, но голова в итоге начинает болеть так сильно, что хочется орать во всё горло. Ничего не падает. Скулю. Скорее от обиды. Тихо-тихо. Еле уловимо.       — Гарди? Ты тут? — настороженно.       Чувствую, что глаза закрываются против моей воли. Стараюсь на вдохе набрать так много воздуха, как смогу. Хриплю своё жалкое «помоги» изо всех сил. Правда изо всех. Громче не могу.       Сознание отключается.       Понимаю, что всё ещё задыхаюсь. И что я до сих пор в своей комнате. Всё ещё заблеванная и мерзкая, но перед глазами я вижу Эвелейн со стеклянными глазами, которая пытается трясущимися руками что-то смешать, и чувствую, что под головой теперь мягко, а сама я лежу на боку. Это гораздо удобнее. Спасибо, ребята!       Я не совсем в адеквате. Губы сжимаются и разжимаются как у рыбы, которую выбросило на берег. В общем-то, думаю, что узнай какой-нибудь рыбак о том, какого это — задыхаться, он бы точно оставил бедных рыб в покое. Да, именно об этом и надо думать.       В голове тысячи каких-то глупых и совсем ненужных мыслей о том, кто будет с моим Сиралаком, с моей опорой, когда я умру? Невра? Этот дурак умеет только шутки шутить, а когда дело доходит до конфет — «Ой, я не могу, ой, я забыл, ой, это дорого». А заберёт ли кто-нибудь мои монеты? Ману? Комнату? Мои невероятно важные размышления прерывает лицо Эзарэля, которое внезапно появляется прямо надо мной. Он хлопает меня по щекам и слишком серьезно, судя по лицу, кричит «Дыши!» и показывает мне, как это делать. Вдыхаю ртом, закашливаюсь. Рвотные позывы снова одолевают, но из меня уже давно вышло всё то, что было. Блин. А Эзарэль-то здесь… Невру тоже приведёте?       Не успеваю об этом подумать — и вот он, красавец. Отталкивает эльфа и смотрит на меня с таким страхом, что даже я немного испугалась. Убрал с моего лица волосы, которые, надо держать эту мысль в голове, все в отходах, так сказать, моей жизнедеятельности, продолжал смотреть прямо на меня… стало стыдно. Эльф снова отпихивает его, они исчезают из поля моего зрения, чувствую, что начинается перепалка. Напрочь исчезнувший слух начал появляться, и я поняла, что в моей комнате находятся как минимум человек восемь. Гам стоит невозможный. Голова, что и без того раскалывается на тысячи кусочков, грозилась вот-вот лопнуть, пытаюсь сказать им всем «заткнитесь», но выходит лишь «сь» — хриплое-хриплое, но все сразу замолкают.       — Гардин, ты слышишь? — это Мико. Она обеспокоена. Ну да, ведь чёртов ковёр испорчен!       Хочу извиниться, но продолжаю пытаться дышать, следуя недавней инструкции Эзарэля. И всё равно не получается. Эвелейн что-то командует, чувствую, что мою голову крепко держат руками, эльфийка появляется в поле моего зрения и, вливая мне в глотку что-то неведомое, не переставая начинает шептать «прости».       Горло начинает болеть. В ушах звон. Слюна начинает стекать по подбородку, а я трясущимися руками пытаюсь добраться до горла, чтобы придушить себя и больше не чувствовать.       Мне больно. Предельно. Невозможно. Невероятно. Нос начинает свободно дышать, будто ничего и не было, каждый вздох отдаётся болью, но я начинаю понимать, что мне становится лучше. Правда лучше. Вот так просто. За одну минуту.       Дотягиваюсь-таки рукой до горла и начинаю сжимать, получая очередную порцию боли, кто-то в спешке хватает меня за конечность, судя по хватке это Валькион. Если выживу, то я тебе это припомню. Будь уверен, милый, припомню.       Опять что-то вливается в моё многострадальное горло и боль резко проходит. То есть совсем. Голова пустеет, не без облегчения выдыхаю. Чужие руки начинают выпускать из своих оков, знакомые и любимые же прижимают к себе. Улыбаюсь.       Нет, Ивони. Не сегодня.

***

      Мой верный кот мирно лежит в ногах. Яррофей, заливаясь слезами, обещал мне новый и самый красивый ковер из всех, что он сможет найти. Мурркиза, извиняясь, принесла целый мешок каких-то украшений и сказала, чтобы я слишком сильно на них не сердилась, и что я в их глазах теперь героиня. Ха. Героиня.       Изредка выходя из комнаты, я ловлю на себе взгляды, полные сожаления. Моё ближайшее окружение сошло с ума. Больше всех, конечно, Невра. Он смотрит на меня с такой тоской и болью, что кажется, будто где-то в его голове я уже умерла. Он словно мамочка бегает и суетится, не даёт лишний раз встать с постели, водит гулять и запрещает «совершать опасные поступки».       Я надеюсь, что переживу это. Нет, я переживу — это точно. Совсем чуть-чуть так ещё поваляюсь и пойду делать свои бесконечные дела. У меня новый красивый ковёр и ко мне в комнату каждый час заходит кто-нибудь из ребят. Мне больше не страшно.       Я так не умру. Слышишь, Ивони? Не умру.