Танцовщица

А она танцевала. О, небо, как она танцевала. Звон. Дым. Нервная вязь теней на стенах. В дрянном дешёвом кабаке на окраине чёрт знает какой невероятной глуши мир встал с ног на голову и оказался незнакомым и удивительным. Она не могла так танцевать. Да никто не мог так - чтобы время замирало на осколках пламени свечей, в звонкой капели струн и дыхании старой сказки. Но она танцевала. Так бывает. Редко, но бывает. Глаза зрителей. Браслеты. Шаги. Лёгкие-лёгкие, словно и не касаясь пола. Местная девчонка выводила какую-то песню, но если кто и разбирал её слова, то точно не он. Чудесам не нужен явный смысл. Достаточно звука и рваного - то плавного, то порывистого движения тонких запястий той, которая танцевала. Когда всё так, ткань реальности расползается, рвётся под взглядом внезапно видящих совсем иначе глаз. И нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Когда происходит чудо, мир наполняется им через край. И можно заглянуть на обратную сторону каждого шага маленьких босых ног. И слышать ход времени в шорохе ярких юбок, четверть часа (тысячу лет) назад случайно найденных на дне походного мешка. Взмах головы. Тёмный ливень волос. И тишина. Дотанцевала. Кажется, восторженно кричали. Кажется, особо впечатлительные били стаканы от избытка чувств. Сверкали монеты, от души летевшие под ноги запыхавшейся, сиявшей восторгом и гордостью танцовщице. И даже, кажется, никто не бросился сломя голову их собирать. Шум. Гвалт. - Таски! Подай кувшин! Мир возвращался на место медленно, неохотно. Тихий звон струн всё ещё слышался отчётливее многоголосого воя толпы. - Умираю - пить хочу. Эй, ты спишь, что ли? Яркие камни в серебре браслетов горели нездешними отсветами, не позволяя потрясшей весь зал танцовщице превратиться в знакомого трансвестита. - Ещё не разобрался, - руки отыскали и передали кувшин без вмешательства разума. - Но если Тама не начнёт вот прям щас с воплями загребать деньги, буду точно уверен, что валяюсь в канаве с пробитой башкой и вовсю наслаждаюсь предсмертными галюнами. Расслышавший важное замечание Тамахоме моргнул, поднялся с места и вяло принялся собирать разбросанные по полу монеты. Нурико тихо хрюкнул, по достоинству оценив общий ступор. - Ну, видимо, не зря старался, раз нашего жмота так проняло, что не сразу опомнился. А тебе как? Понравилось? - в голосе для разнообразия не было ни капли притворной жеманности. По всему судя, Таски, бандитское рыжее чучело, не рассматривался в качестве объекта, подходящего даже для шуточного кокетства. И у него можно было спросить что-нибудь этакое почти всерьёз. - Ещё станцуешь? - вопросом на вопрос ответило это самое чучело, демонстрируя волчьи клыки в странноватой усмешке. Нурико подозрительно сдвинул брови, высматривая в жёлтых глазах признаки затаённого до поры паскудства. Не нашёл. Но всё же с сомнением уточнил: - Это подвод к какой-нибудь плоской шуточке? - Неа. Просто вопрос. И почти даже просьба. Цени уникальность момента, - Таски насмешливо скалился, явно не в силах сдерживать природное ехидство. Но глаза были на удивление честные. - Ну так станцуешь? И Нурико сдался. Слишком уж заманчиво звучало. Это как же он танцевал, что даже этот козёл (ну, то есть волк) горный заделался ценителем прекрасного? Самооценка, что называется, взлетала в небеса. - Станцую, - он шагнул было к музыкантам, замер, обернулся, и коротко бросил, с трудом перекрыв гомон пьяной толпы: - Спасибо! Рыжий бандит ухмылялся. Струны звенели. Зал умолкал.