Ничего не меняется

Я никогда не был у удачи в почёте. Никогда. Чаще всего, я думаю, что влип с самого детства. Кривая, разрушенная снаружи и изнутри семья, боязнь делать что-то новое, а порой и делать что-либо вообще. Боязнь завести друга, из-за ещё одной боязни его потерять. Прокручивая свою жизнь в быстрой перемотке, казалось, что все это одна, нескончаемая шиза, болезнь. Просто бред сумасшедшего. А потом появился смысл, тяга к технике, к компьютерам, к киберпространству, хоть к чему-то. Стремление, желание сделать этот поганый мир лучше, чуть справедливее. Захотелось стать гребанным, супергероем. Чтож, за геройские дела и цены вполне себе героические. Думаю просранная до основания жизнь, достойная плата. А впрочем, было бы что забирать, то во что я вляпался, забрало бы и это. Как забрало девушку, которая может и не понимала что к чему, в моей голове и в моей жизни, но она с фантастическим упоением, находила в ней место. И я был не против, и постепенно, я даже стал за, а ещё позднее, мне это кажется стало довольно нужным. Да, конечно довольно сложно опускать тот факт, что я наркоман. Наркоман со стажем, что лишь больше придавало веры в то, что моя жизнь потеряна. Что я там говорил, про просранную жизнь? Да, да, это было ещё одной точкой невозврата. Ее нет. Она мертва. Убита. Переведена в прошедшее время. А я все ещё тут, жду, пока снова найду что-то судорожно похожее на человеческую радость и снова, обхватив голову руками, когда уже слишком поздно, потеряю это. После ее смерти, я зарекся. Я смотрел в зеркало, на свое потерянное, обдолбанное лицо и по пол дня клялся своему отражению, что этого больше не будет. Не возникнет ничего, что снова сможет убить меня, при этом оставив ходить, дышать, спать, есть и самое ужасное, думать. Не случится никого, чья потеря, снова заставила бы меня осознать, что я лишь глупая шестерёнка в механизме, а шестерёнку, которая сошла с петель, и начала мешать механизму, перемололи в порошок, оставив мне лишь прах на память. И ничего не меняется, когда по дороге домой, я вижу ноги в бордовых кедах, торчащие из-за угла соседнего дома. Сперва я прохожу мимо, и даже дохожу до самой квартиры, но уже вставляя ключ в замок, я сам того не желая, анализирую, какими чистыми и небольшими были те кеды. Ничего не меняется, когда я возвращаюсь за угол дома и обнаруживаю там угловатую фигуру, лежащую в отключке. И тасячи доводов изложенных в моем мозгу просят меня уйти(чёрт) и я почему-то остаюсь. Я приношу в свой дом явно-избитую и скрыто-проблемную малолетку в чистых кедах и потрепанном платье. Ничего не меняется, когда я разрешаю ей остаться на ночь, потому что она избита и утром должна пойти в больницу, попутно забыв мое лицо и этот адрес навечно. Ничего не меняется, когда по неведомым даже для меня, причинам, я сам иду за ней в больницу и возвращаю ее в свою квартиру. Когда ей оказывается странновато-грустная, девчонка 18 лет, по имени Джуди Мейсон, которая застрянет в моей квартире и голове надолго. Когда я обрабатываю ее рану над бровью, заглядывая в древесно-серые глаза, полные слез без причины. Всё остаётся прежним. Я уверен в этом, я чертовски в этом уверен.

***

- Ты что, шутишь? - она задумчиво хмурит брови, от чего шрам над левой, множество раз обработанный мной лично, становится особенно заметным. - Я лишён этого чувства, увы, - я пожимаю плечами и жду, что будет дальше. - Тогда забери чёртову коробку, - она толкает коробку и та подкатывается по кухонному столу обратно ко мне, - какие ещё подарки? - ты собираешься уйти из кухни, но я задерживаю тебя не очень вежливо схватив за предплечье. - Просто мелочь. Нужная мелочь, так что, открывай, - я беру коробку со стола и снова протягиваю тебе, не оставляя права на отказ. Секунду ты медлишь, а после злобно вырываешь у меня из рук коробку, звернутую в тисовую бумагу. - Иисусья тряпка, чтоб тебя... - ты распаковываешь и долго смотришь в коробку, - даа, это то, что нужно.* Как..как ты узнал? Боже, не важно... Спасибо! - ты обнимаешь меня. Несерьёзно, на пару секунд, даже как-то по детски, но меня прошибает. Словно оголенный провод засунули в ухо. Я не говорю с тобой, до самого следующего утра.

***

Год. Ничего не меняется, даже когда проходит целый год, а я по прежнему знаю о тебе лишь то, что тебе некуда пойти и тебе нравится здесь, со мной. Временами я даже забываю про наркоту, и правда пью какие-то тупые витамины, которые тебе впарили в аптеке, что через три улицы от моего дома, в которую ты по неведомым мне причинам, ходишь чаще, чем за продуктами.

***

Когда я нахожу тебя в ванной, залитой твоей кровью, с бритвой в твоей мягкой, маленькой руке, я вдруг остро ощущаю, что изменилось абсолютно всё. Когда? Когда я увидел небольшие ноги в кедах, торчащие из-за угла соседнего дома. Когда принес домой обладательницу этих кед, и кажется любительницу всех кед на планете. Когда покупал ужин на двоих, в дерьмовом японском ресторанчике. Когда по часу смотрел, как ты спишь, не в силах объясниться, если вдруг проснувшись, ты спрашивала меня, что я делаю. Все изменилось, перевернулось с ног на голову, когда замкнутый, потерянный во всем, вершитель ночного правосудия в сети, запал на девчонку-подростка с тоскливыми глазами и букетом диагнозов, вроде затяжной депрессии, галлюцинаций и попыток суицида, в медицинской карточке. Кто бы мог подумать, Эллиот? Правда? Кто бы мог подумать...

***

Все изменится, когда сидя в палате, держа бледную, перебинтованную руку Джуд Мейсон, я внезапно произнесу неизвестные мне прежде слова. - Ты нужна мне. Ты нужна мне.