Пока есть жизнь, есть надежда!

Теплые капли летнего дождя смешно шлепались на лицо, которое любой обыватель в городе назвал бы мордой. В крайнем случае мордочкой, как та смешная девочка, поздно ночью проснувшаяся и выглянувшая в окно, рядом с которым он случайно оказался. Они мило побеседовали с малышкой, а напоследок она его даже обняла и попросила присниться ей еще. Он клятвенно пообещал. Когда-нибудь. Когда в своем сказочном королевстве он расколдует своего родного брата, которого злой волшебник превратил в дракона. Тогда он снова приснится этой доброй девочке. Микеланджело вдохнул свежий запах озона и тряхнул головой, чтобы капли разлетелись в стороны. Он начал любить дожди. Так здорово стоять под этими отвесными каплями, позволяя им ручьями стекать по коже, панцирю, рукоятям нунчаков… Просто стоять, закрыв глаза, и позволять каплям ласкать кожу. И никто не догадается, что кроме капель дождя по щекам текут еще и горькие слезы. В убежище все было по-старому, словно ничего не произошло. Диван, телевизор, стол, плеск воды и бесшумные шаги Сплинтера. Новой была тишина. Здесь теперь очень редко кто-то кричал, смеялся, слушал громкую музыку или фальшиво пел в душе. Громкие звуки теперь были под запретом, потому что они волновали Донни. — Ты вернулся, сын мой, — да, еще голос отца стал совсем тихим и словно дребезжащим. Каждый день был для него новым испытанием, новой раной на сердце, и только собственные слова, что пока есть жизнь — есть и надежда, не давали ему окончательно сломаться. Как бы он хотел фразой «Ты вернулся, сын мой» встретить другую черепашку. — Да, сэнсэй, — Микки заставил себя тепло улыбнуться и потряс пакетом с едой. — И не с пустыми руками. А где остальные? Еще в патруле? — Нет, твои братья уже дома. Рафаэль в душе, Леонардо медитирует… «Донателло в своей комнате», — мысленно добавил Микеланджело. — «Где же ему еще быть?!» «Да где угодно!» — протестующе завопил в голове маленький паникующий Микки. — «В своей лаборатории, в мастерской, в патруле, на свалке, на кухне, у компьютера, перед телевизором, в гостях у Эйприл, Кожеголового или утромов. Везде, где его раньше носила нелегкая, но никак не в своей чертовой комнате, которая ему не нравится! Он даже раньше чаще засыпал на клавиатуре, чем на своей подушке!» «Молчи!» — шикнул Микки на внутреннего себя, пока этот паникер не вырвался наружу. Он должен быть сильным. Ради отца и братьев. Ради Дона. Страшный тоскливый рык сотряс убежище и отозвался эхом в коллекторе. Старый грызун и юная черепаха одновременно повернули головы. Микки успел заметить, как отец болезненно прикрыл глаза — его сын страдал, а он не мог ничего сделать. — Я успокою его, — пообещал Микки, срываясь с места. «Наверное, так же ведет себя семья, когда в доме появляется младенец», — мелькнула шальная мысль. В комнате Донателло больше никогда не горел свет — он уничтожил все светильники, здесь ужасно воняло — у них не было возможности часто мыть это помещение и его обитателя без риска для жизни, по той же причине здесь было грязно. — Привет, братишка, — тихо сказал Микки в темноту, напоминая себе, что обитателя этой комнаты раздражают резкие движения. Надо двигаться медленно и говорить тихим спокойным голосом. — Я услышал твой крик. Ты как? В ответ раздался еще один утробный рык, а в следующее мгновение блеснули острые чудовищные зубы, которые с лязгом сомкнулись на толстом металлическом пруте решетки — еще одного нововведения в комнате когда-то гения; она пересекала все пространство, разделяя комнату на две зоны — логово монстра и уголок семейной скорби, откуда каждый член семьи хоть раз пытался дозваться до любимого брата, сына и друга, заключенного внутри чудовища. — Я тоже рад тебя видеть, — Микки старался, чтобы голос звучал как прежде — весело и беззаботно. — Ты скучал? Угадай, что я принес для тебя? Ну, твои предположения? Ответом было глухое утробное ворчание монстра. Лапа с внушительными когтями просунулась между прутьями клетки и попыталась дотянуться до юркой черепахи. — Не угадал, брат, — Микеланджело лучезарно улыбнулся. — Это пицца! Он театральным жестом распахнул коробку. — Мясная, как ты любишь… теперь, — он положил горячий кусок в лоток для еды и толкнул брату. — Ты же наверняка голоден. Налетай! Он сам сел на пол на безопасном расстоянии от клетки и достал свой кусок пиццы. — Приятного аппетита, Дон, — Микки уже поднес кусок ко рту, но остановился, глядя, как ест брат. Огромная зубастая тварь опустилась на четвереньки и совершенно по-зверьи вцепилась зубами в пиццу, которая исчезла в его огромной пасти меньше, чем за секунду. Расправившись с куском, Донателло поднял голову и голодным взглядом посмотрел на Майки. Влажный язык облизал чудовищные зубищи. Микеланджело почувствовал, как маленький паникующий Микки бьется в истерике где-то внутри панциря. Тот, за решеткой, не видел разницы между ним и пиццей. Микеланджело, потеряв аппетит, опустил нетронутый кусок и закрыл лицо свободной рукой. Перед внутренним взором пролетали воспоминания о прошлом Донателло — добряке, всеобщем любимце, гении, в голове которого разом умещались миллион идей, огромное количество знаний и все комбинации фаталити в «Мортал Комбат». С ним было здорово и дурачиться, и сражаться бок о бок. Микки снова и снова видел, как закрываются двери квартиры Эйприл, навсегда отгораживая от них Дона. Он даже помнил свою шутку, которую отмочил после фразы Дона про плохое самочувствие, но не мог вспомнить его улыбку или звук его голоса, словно пелена тумана постепенно поглощала его любимого брата, который, закинув посох Бо за спину привычным жестом, уходил от них все дальше во мглу. — Ты чего киснешь? — родной громкий голос с хрипотцой грубо вырвал Микеланджело из размышлений. — Чего нюни распустил? Плачут только по мертвым, бестолочь, еще накличешь! За спиной раздался рев монстра-Донателло из клетки-колбы, куда его сунул Кожеголовый. Леонардо сидел за штурвалом. Они летели в логово Бишопа, а воображение Микеланджело уже в красках представило возможность ближайшего развития событий, если психопат-уфолог скажет веское «нет». — Раф, а что, если лекарства не существует или на Дона оно не подействует, нам придется научиться жить с ним таким… — Нет, — резким рыком оборвал Рафаэль. Он положил руки на рукояти саев. — Нет. Это была бы не жизнь, а существование, Микки. Дон не заслуживает такой участи. Он — воин. И если такова его судьба, то наша обязанность помочь ему уйти как воину, — от взгляда Микеланджело не ускользнуло, как дрожат руки Рафа на саях. Не сговариваясь, оба брата посмотрели на Леонардо. — Мне больно это говорить, но Раф прав, Микки. Но я тебе обещаю, что даже если Бишоп захлопнет дверь у нас перед носом, я все равно до него доберусь и выбью все, что может дать хоть тень надежды. Пока есть жизнь, есть надежда, — он ободряюще улыбнулся. Микеланджело неуверенно улыбнулся в ответ и, чуть задержав взгляд на Лео, отвернулся, чтобы якобы посмотреть на Дона, бьющегося в своей тесной камере, но перед глазами Майки стояли лишь руки Лео, твердо державшие штурвал, а не дрожавшие, как руки Рафаэля. Руки, с которых в возможном будущем будет стекать кровь брата, ведь Леонардо не позволит никому из близких пройти этим путем, даже чтобы оборвать страдания Донателло. Микеланджело перевел взгляд на Сплинтера. Немигающие черные глаза старого отца были прикованы к его беснующемуся больному ребенку. Пока есть жизнь, есть надежда! И Микки улыбнулся уже совершенно уверенно. Теплые капли летнего дождя смешно шлепались на лицо, которое любой обыватель в городе назвал бы мордой. В крайнем случае мордочкой, как та смешная девочка, поздно ночью проснувшаяся и выглянувшая в окно, рядом с которым он случайно оказался. Они мило побеседовали с малышкой, а напоследок она его даже обняла и попросила присниться ей еще. Он клятвенно пообещал. Когда-нибудь. Когда в своем сказочном королевстве он расколдует своего родного брата, которого злой волшебник превратил в дракона. Тогда он снова приснится этой доброй девочке. Микеланджело вдохнул свежий запах озона и тряхнул головой, чтобы капли разлетелись в стороны. Он начал любить дожди. Так здорово стоять под этими отвесными каплями, позволяя им ручьями стекать по коже, панцирю, рукоятям нунчаков… Просто стоять, закрыв глаза, и позволять каплям ласкать кожу. Дождь скрывает его слезы. Дождь скроет его следы. И ни Леонардо, ни Рафаэль не выследят и не найдут то место, где они с отцом, презрев судьбу, опасность, путь воина, бусидо и прочую дребедень, скрывали и оберегали от всех и всего потерявшего себя Донателло…