Сказка

Где-то далеко, за Жуткими Вратами ли, или в призрачных садах Эдема, а может, в сгорающем дотла в своих пороках Тартаре, там, где ночь не сменяется рассветом, а на смену зиме никогда не приходит весна, существовала Жизнь. Она зародилась когда-то очень давно, ещё до Света и Мрака, до появления стражей и магов, до Древнира, Сарданапал и Чумы. Она вполне могла бы увидеть, как строился Тибидохс, поглядеть, как светлый меч спустя сотню превращений покрывал свою душу пеленой мрака, как девочка Таня противостояла Чуме-дель-Торт. Она могла бы увидеть все мгновения жизни этого мира – но никогда не видела. Она жила в своём месте, в своём времени, и эти слабые, копошащиеся в своём прошлом песчинки интересовали ее совсем с другой стороны. Жизнь отнюдь не решала, кому когда жить и умирать, не распоряжалась судьбой людей, как кукловод в тряпичном театре. Даже ее божественное происхождение не позволяло ей следить за всем этим. Судьбой заведовали мойры – они вплетали незначительные события в полотно жизни человека, они направляли его путь, вели от самой колыбели и до последнего вздоха. Но порой этот человек сопротивлялся, отчаянно сражался за свою глупую мечту быть полностью свободным, с закрытыми, ничего не видящими глазами шёл против богинь, безжалостно растаптывая то, что создавали эти незрячие старушки. И тогда в дело вмешивалась Жизнь – изящными, грациозными штрихами она возвращала полотно судьбы в прежний вид, кропотливо латала все дыры, собирала по крупицам осыпавшие кусочки, и вновь гармония возвращалась в этот мир. У неё было не так уж много работы по меркам обычного человека. Далеко не каждое столетия рождаются те, кто находит в себе силы восстать против заложенной в него судьбы, перевернуть все мироздание на другую сторону. Но тогда, когда этот человек находился, Жизнь работала кропотливо и старательно, не жалея ни времени, ни сил. Сейчас у неё вновь появилась работа. Давно не попадался у Жизни такой тяжелый, нескончаемый век. Слишком давно не видела она того человека, который раз за разом заставлял ее вторгаться в свою судьбу, нарушая все законы и стараясь идти своим путём. Жизнь вздохнула, глядя, как рыжеволосая девушка, пытаясь сделать правильный выбор, все дальше и дальше уходит от своего пути. Ещё пару мгновений, тянущихся там безобразной чередой дней и ночей, а здесь, в безвремении, проносящихся за пару секунд, и уже ничего нельзя будет исправить. Девочка лишится счастья и мира, свернёт туда, где ещё никогда не был, и кто знает, как сложится ее жизнь. Это срочно нужно исправить. *** Таня долго смотрела на Локон Афродиты, не в силах отвести взгляда. Выбор. Все сводится к этому чертовому выбору. Здесь и сейчас. Точнее, не совсем здесь и не совсем сейчас. У неё ещё есть время до конца этого года, а выбор, вероятнее всего, придётся делать в Магфорде, куда они вылетают завтра утром. Главное, не забыть взять Локон с собой, потому что вернуться обратно она уже не успеет и тогда однозначно навлечёт на себя ужаснейшее проклятие. Склепова входит в комнату размашистым шагом, и Таня едва успевает спрятать Локон на дно чехла для контрабаса и, быстро выпрямившись, натужно улыбнуться. Гробыня не обращает на неё ни малейшего внимания, быстро валится на свой гробик и вытягивает вперёд ногти, с задумчивым взглядом рассматривая их. Склепова молчит, и Гроттер благодарна ей за это – последнее, что хочется сейчас Тане – слушать ту ерунду, о которой обычно говорит соседка. У неё сложный выбор. Милый, добрый и надежный Ванька или непонятный, темный, волнующий душу Бейбарсов? Чьё имя следует нашептать на второй конец, с кем связать свою судьбу? Вот так, просто, решить без права на ошибку, уничтожить, растоптать, раздавить одного – и, вместе с тем, сломать что-то внутри себя. Таня не может. Это слишком сложно – сделать однозначный выбор. Почему у неё… так? Почему она не может выбирать долго и вдумчиво, влюбляться, потом ругаться до хрипа и уходить, громко хлопнув дверью, опять влюбляться – в кого-нибудь другого, конечно, - и вновь уходить, уносится из чьей-то жизни. Почему она лишается этого? Почему нужно выбрать – но нельзя переизбирать? Таня хмурит брови и напряжённо смотрит в потолок, положив руки под голову, а Склепова, прищурив глаза, следит за ней. Таня готова отдать выбор на откуп судьбе. Она все равно никогда не сможет решить ясно и точно, без изъянов и без обмана. Так почему бы каким-нибудь высшим силам не намекнуть ей об этом, дать понять, дать увидеть, дать стать счастливой? - Ты, Гроттерша, сейчас наглядная иллюстрация всех этих дурацких сказок про Соулмейтов – ой, помогите, спасите, делаю неправильный выбор, подсунете мне моего суженого-ряженого под нос. Все надеешься, что на руке окажется чьё-то имя, и выбирать не придётся? Таня поднимает голову и удивленно сморит на подругу, не понимая, о чем та говорит. - Склепша, ты перегрелась? – неторопливо спрашивает она, передергивая плечами. – Совсем уже делать нечего, и со скуки решила придумать новую сказочку? Какие ещё соулмейты? Склепова тоже смотрит недоверчиво-подозрительно, словно не верит, что Таня не знает. - Ты что, сиротка, никогда не слышала эти дурацкую сказку? Типа у каждого есть своя родственная душа, и когда человек пытается сделать неверный выбор, судьба подсказывает, кто это. Ты бы, Гроттерша, богам своим помолилась, глядишь, подскажут, кто твой благоверный. Таня с каждой секундой смотрит все более заинтересовано. - И как судьба даёт понять, что это твой человек? - Как-как… Знаки судьбы всплывают перед ней в сумраке ночи, беспокойные голоса нашептывают правильный путь, - Склепова напевно тянет, словно читает старинную балладу, но быстро переходит к нормальному стилю общения. – Имя на руке появляется, сиротка. Глебушка Бейтарелкин. Или Ванечка Васьзверушкин, - на Таниной памяти Гробыня в первый раз коверкает фамилию Ваньки. – И наша Танечка, окрылённая надеждой, перестает мешать тете Гробке радоваться жизни своей кислой мордой и вешается. На шею возлюбленному или на петлю – тут уж как пойдёт. Гроттер через силу улыбается и садится на кровати. - Вот так просто? Появляется имя и все? - Забей, сиротка. Это сказка. Склепова отворачивается, всем своим видом показывая, что продолжать этот разговор не намерена. *** Ванька целует нежно, трепетно и осторожно, словно боится, что Таня рассыпется в его объятьях. Словно с каждым прикосновением, с каждым движением губ задаёт этот бесконечный глупый вопрос: «Можно?» Вопрос, на который Таня уже давно дала ответ: «Можно!» Ванька излишне стеснителен, излишне скован, излишне нерешителен. Он целует ее так, будто ему тринадцать лет, и это его первый поцелуй. Он едва шевелит губами, не перехватывая инициативу, не пытаясь углубить его, не пытаясь показать Тане, что она его, и эти метания бессмысленны. Гроттер кажется даже, что это никакой не поцелуй, а какое-то целомудренное касание губами губ, если такое вообще возможно. Ваня отнюдь не Глеб, который целует страстно, волнующе. Бейбарсов выжигает на ней свою метку, он кричит ей: «Моя!» - с каждый движением. Может, он и не стремится сделать это, но для Тани эти поцелуи – своего рода признание собственности. Она не знает. Она боится. Она мечется ещё больше. Ей нужна эта чертова подсказка судьбы, ей нужен соулмейт из сказок, который не оставит ей выбора. Таня клянётся про себя, что если однажды на ее руке появится чьё-то имя, она пойдёт за этим человеком, не раздумывая ни секунды. Даже если это будет Пуппер. Даже если ей предначертан Ягун. Даже если ей суждено полюбить Поклепа. Просто избавьте ее от этого выбора. Потому что порой его отсутствие гораздо лучше, чем эта пустая иллюзия, будто она хозяйка своей судьбы. Таня знает, что она не хозяйка. Ее целует Глеб, и она словно растворяется во всем этом, но потом смотрит в его глаза – и летит в объятья к Ваньке, тянется к его губам сама, и бьется, бьется, бьется. Ей нужно, чтобы ожила сказка. *** Из кабинета Сарданапала она выходит с твёрдой уверенностью, что знает, как поступить. Любовь Бейбарсова губительна. Она ненастоящая, суррогат, который Глеб предлагает ей вместо нежного, светлого чувства Ваньки. В жизни Тани и так слишком много ложного и тёмного – ей нужно что-то лучистое и доброе. Ей нужен Ванька. Она назовёт имя Бейбарсова и навсегда свяжет его с Лизой. Так будет лучше для всех. Сейчас, поговорив с мудрым академиком, получив мудрый совет от него – от Сарданапала Черноморова, а не от судьбы, если на то пошло, - Таня Гроттер точно знает, что делать. Она решительно поднимает Локон и подносит к губам, собираясь произнести одно единственное имя, которое будоражило ее сознание в последние время, и вскрикивает от боли. Правое запястье просто полыхает огнём, и Локон, как легкое пуховое пёрышко, оседает на пол, сделав полукруг. Ваня обеспокоенно сморит на нее. Глеб невозмутим, как скала. Таня медленно поднимает руку. «Глеб Бейбарсов», - выведено на запястье правой руки тонкой нитью чёрных чернил. Ее соулмейт. Ее душа. Ее… жизнь. Таня помнит, что просила провидение об этом. Она обещала, что не будет противится этому. И она не будет. Ее не лишили выбора – ей дали свободу. Свободу, которую она заслуживает. Гроттер ещё не понимает, почему именно Глеб ее суженный, но если ради неё здесь ожила сказка – пусть будет так. Это… правильно? - Иван Валялкин. Пусть Лиза бежит к нему, сшибая горшки. Пусть Ванька недоуменно улыбается и прижимает к себе Зализину. Пусть Глеб ошарашено переводит взгляд с Тани на целующуюся парочку. Таня этого не видит. Для неё сегодня ожила сказка. Она не одна и никогда больше не будет. У неё есть свой соулмейт.