я отмыл твою избу

      Заколебался. Устал. Намаялся. Ухайдакался. Заебался. Измытарился. Уморился. Затрахался.       Судьба писателя в России — штука отнюдь не лёгкая, как принято полагать. А многие-то думают, что знай себе, пиши стихи и в ус не дуй. И в хуй тоже не дуй, а то мало ли. Приходят там ночью всякие. Это ещё бабка рассказывала, а бабке лучше знать, она не просто так деда импотентом называла.       В избе пахло деревом, коньяком и трупным запахом подыхающего компьютера. А может, просто мышь сдохла за печкой, тут так сразу не определишь. Феликс Котик Великолепный вместе с ещё одним не совсем умным котом вот улеглись на подоконнике и нежились в майском солнышке, тоже не желая искать источник трупного запаха.       А ещё там, под ковриком, на полу избы потихонечку образовывался культурный слой, в котором, если покопаться, можно найти мамонтов, питекантропов и даже первый микстейп Оксимирона. Хотя насчет последнего ещё не факт: будучи хитрожопым жидярой, Оксимирон предпочитал делать вид, что такого микстейпа в его жизни не было. И, будучи всё тем же хитрожопым жидярой, мог раскопать и спиздить.       Но речь сейчас вообще не о его императорском, а о том, что в избе было грязно. И почему дело было в избе. Кто вообще тусуется в избе в начале двадцать первого века?       Нет, само собой, писатели — люди с пизданутинкой, но не настолько же…       Пока у нормальных людей на теле было выбито с рождения пара-тройка слов, которые произнесёт или напишет их родственная душа, тут на предплечье была целая поэма. Может, поэтому Саша Пелевин и решил стать писателем, чтобы переплюнуть вот эту ебанину.       Но бабка, та, которая рассказывала про гномов-хуекрадов и называла деда импотентом, сказала, что соулмейта найти надо непременно. Иначе точно гном придёт. А от этого лучше никому не станет. Ни самому Саше, ни русской литературе, ни его предполагаемой женщине, которая вместо «привет, как дела» должна была ебануть его по башке душевным контркультурным постмодернистским стихотворением про избу, которую непременно надо помыть.       Замай бы от такой лирики точно впал в трехлетнюю алкогольную кому, где читал бы о том, как ебал однофамильца Саши Пелевина в рот, о том, что Достоевский хуесос, и просил бы Бродского подать номерок.       В сенях что-то загремело. Это кот Жырный пизданул вилы об пол, пытаясь пролезть поближе к тёплой печке. И правильно делал, потому что на улице заметно холодало.       Саша Пелевин очень долго искал избу. Хорошую, из сруба. И чтобы интернет ловил, не всё же всяким там Стёпам Кармам твиттер-эссеистикой заниматься. Однако, как ни странно, спустя некоторое время изба в самом деле нашлась. Добротная, ещё и с большим участком, который сейчас вполне успешно зарастал художественным бурьяном, лебедой и чистотелом, который эффектно окрашивал в желтый цвет всё, включая кота-с-недовольным-ебалом. Но ему хотя бы было удобно.       Писатель задумчиво закатил рукав, в который раз перечитывая знакомые, заученные наизусть строки, и понять не мог даже примерно, кто бы мог так оригинально предложить помыть его жилище. Ещё и «наплохо». Таких словей он вообще до этого не слышал. И словёв тоже. А ведь он о словах многое знал.       Твиттер отчаянно мигал уведомлениями про дактили-хуяктили, всякие гейские рифмы, женские рифмы, феминистские рифмы и гендерфлюидно вертосексуальные рифмы. Саша Пелевин вот в душе не ебал, на кой-хер оно всё надо, если можно просто писать и всё, не запариваясь над техничностью и прочей еболой.       Для этого родина-матушка рэперов родила, вообще-то, чтобы они на дактильные рифмы рифмовали и в словари умных слов лазили, выпендриваясь своими нехилыми познаниями на рэп-баттлах. То ли дело Птаха, он вот выпендривается там, что рэп — не репа. И всегда на коне.       Так вот твиттер усиленно пиликал, а ведь там даже не было Сони Грезе. Когда что-то в твиттере пиликает без Сони Грезе — это повод напрячься.       Тем временем, девушка в реплаях изо всех сил не узнавала цитату из трека с первого микстейпа Оксимирона, который жид спиздил-таки. Не узнавала, вызывая нехилое такое негодование у девочек, которые до этого фанфики про самого имперского рэпера писали, а так же у клуба защитников голубей, любителей еврейских носов, а ещё у фанатов аллитераций, куда же без них, родимых?       И пока девочка наивно полагала, что разъебывает Сашу Пелевина при своей толпе, гордо встряхивала голубыми волосами и приводила весомые, как мама Галата, аргументы, сам писатель переводил полный ахуевания от жизни взгляд с собственного предплечья на пиксельные буквы на экране монитора.       В ухо ткнулся мокрым носом кот Жырный, предварительно основательно промявший лежанку, и писатель и поэт Саша Пелевин слегка отошел от перманентного ахуенеза, в котором пребывали все писатели России, начиная с летописца Нестора. Тот тоже на князей смотрел и хуел. Потом Сильвестр писал «Домострой» и тоже хуел. Потом Державин хуел, потом Пушкин. Теперь вот хуел Саша Пелевин. И Кручёных в гробу вертелся и хуел от приводимых девушкой аргументов.       На предплечье красовалось четверостишье, которое Саша Пелевин видел лет с трёх, как только читать научился.

Избавься от моих пятен. В следах, звуках, запахах Изба вся... Отмой их, братец. Всегда буду помнить наплохо.

      Где-то в избе лежал с недовольным ебалом кот. Где-то в деревне заряжал панч-машину всё ещё пребывающий в ахуе Саша Пелевин. Где-то в матушке-России расчехляли фикбук девочки-фикрайтеры, которые никогда не прощают незнание текстов Оксидодона.       А соулмейты в начале двадцать первого века вот давно уже считались сказкой для маленьких деток, которыми их бабушки пугали. Но дверь Саша Пелевин всё-таки прикрыл, а то у историй про гномов было слишком много подтверждений.