Тацит Валерий

Вода в кувшине пахла гнилью. Все понимали, что это не лучшее место для лагеря, но выбора не было — легионам отчаянно требовалась передышка. До Маротия все еще оставалось несколько дней пути, а здесь, на земле ингхешей, сам воздух звенел невидимой угрозой. Дикие племена, так до конца и не признавшие над собой власть Империума, убивали всех подряд, не оглядываясь ни на богов, ни на знамена. Тацит отер лицо, встряхнулся. Он знал, в лагере шептались про гнев богов; этот проклятый шепот преследовал его от самых ворот Минратоса. Легаты, те, кто еще остался верен присяге, всеми силами пытались удержать людей от бунта то посулами, то плетьми, но всем было понятно — эта плотина может рухнуть в любой миг. И тогда и его, и их самозваного архонта попросту растерзают на месте. Если бы только в этом шепоте было чуть меньше истины. За пологом его шатра вдруг началось какое-то суетливое движение; бряцанье оружия, топот копыт, приглушенные невнятные голоса. Тацит, нахмурившись, замер, потянулся к рукояти меча — неужели все-таки началось? Снаружи всегда оставались на вахте двое солдат из его личного отряда; он отбирал их лично и знал, что те скорее умрут, чем пропустят к нему убийц, но… Он осторожно потянул из ножен клинок; тот тускло блеснул сильверитовым лезвием. — Генерал?.. Зашедший в шатер караульный торопливо прижал кулак к груди, салютуя. Тацит коротко кивнул, и тот обернулся, придержал полог, пропуская внутрь еще одного человека; фигура и лицо того были скрыты невзрачным темным плащом. — Говорит, у него для вас важные новости, генерал. Человек откинул капюшон. Он был уже немолод, короткие волосы были словно припорошены пеплом, и Тацит, едва взглянув на него, вздрогнул, как от пощечины. Он узнал его сразу, как хороший пес всегда узнает своего хозяина, — и это узнавание отозвалось в груди острой тянущей болью. Он не должен был находиться здесь. В Минратосе, под защитой чар и древней силы, при своих последователях в Круге — но не здесь, где любая случайная стрела может оказаться гибельной. Стрела — или слово. Тацит, на мгновение прикрыв глаза, коротко велел караульному оставить их. Он мог лишь надеяться, что тот не станет трепать языком — им и так хватало поводов для бунта. Если солдаты узнают, кто находится в лагере, их не остановят ни присяга, ни угрозы. Когда они остались одни, человек в плаще едва заметно покачал головой. — Значит, теперь ты будешь встречать меня мечом, Валерий? — негромко и спокойно спросил он. Даже голос его остался прежним, каким Тацит помнил еще с Минратоса, с неистово-яростных празднеств и боев Великой Арены. Лишь морщины на лице проступили глубже, и резче очертились скулы, словно последние несколько месяцев войны разом добавили ему пару десятков лет. Но в темных глазах не мелькнуло и тени усталости — острый пристальный взгляд его был взглядом человека, привыкшего приказывать. — Прости мне, — глухо сказал Тацит. — Я не ожидал увидеть тебя здесь, господин, среди предателей. Он понимал, этот приезд вполне мог быть провокацией. Нет, не так — он не мог не быть провокацией. Тацит ощутил неприятную горечь во рту и, больше не позволив себе колебаться, резко опустил меч, упирая его острием в песок. И преклонил колени — как полагалось солдатам Империума приветствовать верховного жреца Андорала. Пусть даже древний владыка цепей никогда больше не раскроет над ними крыло. Все они потеряли право на его благословение в тот трижды проклятый день, когда, следуя приказу нового архонта, с обнаженными клинками вошли в здание Магистерия и объявили себя вне воли богов. Кассиан Арвис — Оценщик Рабства, один из семерых магистров Синода — помедлил мгновение и протянул ему руку. — Встань. Тацит покорно поднялся, распрямился неловко, словно вдруг тяжесть всего мира легла ему на плечи. Встретил чужой взгляд и, вложив меч в ножны, устало покачал головой. — Зачем ты пришел к своим врагам, господин? Ты же знаешь, мне достаточно лишь слова, чтобы тебя в цепях отвезли к Тидариону. Он подал Кассиану кувшин с водой и жестом предложил сесть. Здесь, в лощине, было невыносимо душно и влажно, так что их рубахи и плащи были насквозь мокрыми и даже дышалось тяжело. За время этого похода легионы уже потеряли немало людей от лихорадки и местных моровых болезней — привычные к своим холодным сухим ветрам остландцы с трудом выдерживали марш. Кассиан не стал пить, но сел, поблагодарил кивком головы. Кресло было жестким, сколоченным наспех во время привала, и в иное время предложить подобное верховному жрецу было бы кощунством. В иное время, да. — Я достаточно разбираюсь в людях, Валерий, — негромко отозвался Кассиан. — Такие, как ты, могут предать бога, но не предадут свою честь… хорошо это ли плохо, другой вопрос. Впрочем, я провел в дороге несколько дней не для того, чтобы проклинать тебя за измену. Мы хотим просить тебя одуматься. — Мы, — глухо повторил Тацит. Отвернулся. — Мы — Звездный Синод, Магистерий, Сенат — да и разве ты сам не видишь, к чему нас ведет Тидарион? Его глупость уже разорвала Тевинтер надвое и заставила истекать кровью; его гордыня приведет к тому, что боги отвернутся от нас. Разделенный Империум падет, мы сами истощим себя этой войной. Ответь, генерал, каково тебе смотреть как твои люди умирают под стрелами ингхешей? — На то воля архонта, — сказал Тацит. Воля архонта. Он повторял себе это снова и снова, но порой уже сам не верил в эти слова. Была ли то минута расчета или минута слабости, когда лорд Альмадрий назвал выходца из лаэтан своим преемником? Знал ли он, что это обернется его смертью, что от ножей убийц его не защитят ни чары, ни стены Летнего Дворца? Знал ли, что Тидарион, этот безродный мальчишка с кольцом Перевозчика, отвернется от богов и обрушит весь Тевинтер в гражданскую войну?.. Воинская присяга обязывала солдат служить архонту и Империуму. Годы назад, вступая в легион, Тацит Валерий клялся в верности Альмадрию, и затем, подчиняясь его последнему приказу, вместе со своими легионами принял сторону Тидариона. Безродный или нет — он был назван новым архонтом. Но если бы Альмадрий мог увидеть все то, что происходит теперь, разве он не изменил бы своего решения? Тацит не знал. Кассиан, внимательно следивший за его лицом, едва заметно кивнул, словно подобные мысли занимали и его тоже. — Мы не желаем продолжения войны, — негромко сказал он. — Но Тидариона никоим образом нельзя допускать до власти. Сегодня мы откроем для лаэтан Магистерий, а завтра чернь подожжет Минратос — ты думаешь, пообещав им столько свобод, он сможет потом удержать их в узде? У вас больше не будет Думата на страже закона, и не будет Разикале на страже правосудия. А люди не меняются, генерал, им всегда будет мало. — Но люди любят Тидариона, — сказал Тацит, встретив взгляд верховного жреца. — Поэтому ты говоришь со мной сейчас, господин. Они оба знали, что это тоже была правда. За Тидарионом шли легко. Он был молод, уверен в себе и умел говорить — он говорил о силе и справедливости, о том, что власть должна принадлежать им по праву мастерства, а не по праву крови. Видевшим его впервые он мог показаться чересчур порывистым, но Тацит уже успел понять — под этой порывистостью скрывается холодный трезвый расчет, наследие всех архонтов. Глядя на Тидариона на поле боя — тот сражался рядом с солдатами, равно владея мечом и чарами — Тацит не верил, что мальчишка сможет стать политиком. Глядя на Тидариона в ставке в Летнем дворце, он не верил, что тот был сыном легата, а не одного из чистокровных магистров. Тидарион был всем и сразу, и ему не было дела ни до гнева богов, ни до рек крови под его сапогами. Но его любили. Для лаэтан он стал символом долгожданных перемен, для черни — надеждой на привилегии и свободы. Выживший после стольких попыток его убить, лично убивший верховного жреца Уртемиэля, Тидарион казался неуязвимым даже для самих Древних. Тацит отлично понимал, что все это чушь. — Люди любят Тидариона только пока он побеждает, — бесстрастно отозвался Кассиан. — Стоит ему потерпеть поражение, и они тут же вспомнят про гнев богов. Тогда, в Минратосе, мы не были готовы, мы не ожидали нападения, но больше этого не повторится. Сумеешь ли ты удержать своих людей от бунта, если я обращусь к ним сейчас, Валерий? — Не вынуждай меня, господин, — тихо сказал Тацит. — Я не хотел бы останавливать тебя силой. Рукоять меча, казалось, обжигала ладонь. Кассиан рассматривал его с каким-то задумчивым интересом. Тацит ожидал увидеть в его глазах ненависть или гнев, но не нашел ни того, ни другого. Как если бы это не он, Тацит Валерий, вместе со своими солдатами, нарушив все законы, прошел по залитым кровью плитам Магистерия. Боги действительно были жестоки. Иначе они просто даровали бы ему смерть в тот самый день. Снаружи донесся хриплый звук рожка, давали сигнал к смене караула. Кассиан, помедлив еще мгновение, поднялся, одернул плащ. — Выше по течению ингхеши оставили в реке трупы, — ровно сказал он, — они гниют уже который день. Вода здесь испорчена, генерал, вам стоит поискать другое место для лагеря. Тацит знал, что ему не удалось скрыть удивления. Как бы там ни было, он оставался врагом, а врагов не предупреждают о ловушках. Распространившаяся болезнь могла бы значительно ослабить легионы. Но разве он сам не собирается позволить врагу уйти?.. — Я учту, господин. Кассиан коротко кивнул, набросил на голову низкий капюшон. — Провожать не надо, не стоит привлекать внимания. Пусть караульный выведет меня за пределы лагеря, дальше я доберусь сам; мои люди ждут недалеко. Но я прошу, все же подумай над моими словами, Валерий. В твоих силах остановить эту войну. Когда он вышел, Тацит тяжело опустился на табурет, невидящим взглядом уставившись на светлую полосу под ногами. Ветер лениво раздувал полы шатра, отчего полоса то сужалась, то ширилась, почти что доползая до самых сапог. Солнце стояло в зените, самое дрянное время в местных лесах — от влажной земли поднимался пар, забивался в глотку. Мошка жрала людей не хуже лихорадки, и от нее не спасали ни чары, ни зелья, ни броня. Их проводники лишь разводили руками — ингхеши учились выживать здесь веками, но у легионов не было столько времени. — Генерал? Тацит встряхнул головой, отгоняя тяжелые мысли, поднялся на ноги. — Да. Что там? — Птица из ставки, генерал. Депеша была из важных и срочных, опечатанная лириумом, с контурным оттиском кольца Перевозчика. Тацит сорвал печать, развернул насквозь пропитанный защитными чарами пергамент. Строки были ровными, но знакомый почерк слегка изменился — писали быстро и скупо, не тратя время на аристократическое изящество. Караульный молча ждал. — Скажи легатам, пусть сворачивают лагерь, — сухо бросил Тацит. — Час на сборы, потом выступаем к Маротию.