... а завтра — весь мир

      — … и хоть сейчас Ильича нет с нами, дело его живёт. Товарищи, откроем Тринадцатый съезд памятной минутой молчания.       Встали. Тысяча, не меньше; и Каменев, и Зиновьев, и Сталин — все вглядываются в эти тысячные лица. В опущенных глазах — скорбь. В них — великое чувство утраты. Поднять взгляд сейчас — кощунство; но «дело Ильича живёт», и дорога одна — в светлое будущее и как можно скорее, а то как бы чего не вышло.       Каменев сдержал улыбку. Победа. Косой взгляд в сторону — что Сталин? Дышит глубоко и уже не бегает прищуренным взглядом по красным лицам собравшихся.       Слава Богу (хотя от них Он точно славы не дождётся) — не пришёл. Троцкий не пришёл. Что скажут теперь, Каменеву очевидно — нельзя доверять власть человеку, пропускающему партийный съезды в самые спутавшиеся для страны дни. Тем более, человеку, не нашедшему времени на похороны Ленина — вождя, Творца, Создателя.       Минута вытекла.       Лица опустились и — не чудо ли? — среди них по-прежнему нет глаз Троцкого, спрятанных за стёклами его причудливого пенсне. Прежде чем сесть, Каменев перехватил довольную полуулыбку Сталина, сочащуюся из-под усов, и поблёскивающий взгляд Зиновьева.       Искритесь-искритесь. А ему надо продолжать съезд; ещё есть, что сказать, и Каменев говорит, срывая иногда двухсекундные овации. Не всех; но те, кто имеют решающие голоса, — аплодируют.       Съезд растянется на четыре дня, и время для обсуждений ещё будет. Это только начало. Хорошо бы разойтись: пройтись по Кремлю, поклониться Мавзолею.       Дверь открылась. Каменев замолчал. Переглянулся со Сталиным, нахмурившим брови; и вся тысяча лиц (как единый механизм) повернулась к скрипнувшим дверям.       Несколько десятков (четыре, что ли? или больше?) красноармейцев в тёмной форме расползлись вдоль стен, и весь зал — и делегаты, и Сталин, и Каменев, и Зиновьев — замер на секунду или две.       Дремучее ожидание.       Пара полячков, вышедших из рядов красноармейцев, закрыли дверь. Разошлись по обе стороны. Живой коридор, секундное существование которого растягивается на минуты.       — Товарищи!       Этот голос тесаком рубанул Каменева. Этот голос запечатал рот всей тысяче. Этот голос бросил в лицо Сталину раздражённую красноту. Этот голос (будь он неладен) — последняя молитва дьявола революции перед его вознесением.       — Товарищи, — Троцкий в его зелёной шинели, в его глупых очках, с его разбросанными по всей голове волосами имел наглость идти гордо. Дойти, заложив руки за спину, до середины зала. Троцкий с его горящими глазами имел наглость повернуться задом к Каменеву и небрежно тряхнуть головой, — ваша контрреволюционная деятельность окончена.       Шёпот непонимания.       — Лев Борисович Каменев, Григорий Евсеевич Зиновьев, — Троцкий на долю секунды повернул голову, выразительно смерив президиум взглядом, — Иосиф Виссарионович Сталин, а также их ближайшие союзники подлежат аресту за деятельность, направленную против революции.       Красноармейцы вышли вперёд и подали руку каждому из беспощадно названных.       Выведите арестованных из зала.       — Оставивший своё великое дело Владимир Ильич не хотел бы видеть в партии таких людей.       Каждого взяли под руки, и каждый только неразборчиво изливался всякой дрянью вроде «это возмутительно» — прекрасно сработано. С этими ещё предстоит разобраться.       Дверь с глухим стуком закрылась. Красноармейцы встали по углам. Выразительным взглядом подсказали делегатам, куда надо смотреть.       Лев Давидович один — посреди пустых трибун, секунду назад занимаемых президиумом. Все взгляды — на него. Света мало, и кусок оставшегося запутался в тёмных кудрях.       — Сегодня у нас непростой отрезок жизни, — в тишине его голос звучит ещё громче, чем обычно. — С потерей идеолога мы рисковали потерять идеалы. Но это значит лишь то, что сегодня как никогда важно помнить о единстве. Держаться вместе. Быть одним народом, скованным вместе заветами Ильича.       Тринадцатый съезд открыт. Молодёжь — ликует.       Завтра Троцкий покажет им письмо: «Товарищ Троцкий, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК».       Раскол случился — и его административные недостатки станут достоинствами.       — Мы должны свернуть на путь истинного коммунизма, — глаза загораются, и не только у Льва Давидовича. — Мы окружены классовыми врагами. Контрреволюционеры собирают съезды партии. Они хотят войны.       Он говорит недолго.       — А вы готовы ответить войной за будущее?       Аплодисменты. Из-за слов, брошенных в тысячу. Из-за вооружённых красноармейцев.       — Товарищи, сегодня — Россия, завтра — весь мир!       Он один стоит там, где сидел десяток человек. Пока ещё непонятно, что произошло.       Троцкий улыбается. Глядит на свою тысячу поверх очков. Тяжело дышит. Уверенно сложил руки.       Пока ещё непонятно, что произошло. Коммунистическая власть, кажется.