Обернись.

Он кладёт ей на могилу ярко-фиолетовые цветы, от которых так сильно пахнет весной и счастьем, что становится мерзко. Ветер дует с противным визгом, разнося запах вокруг. Земля уже не такая свежая, но раны продолжают кровоточить, потому что рвутся с каждым его приходом сюда. Ветви ели, чьи-то маргаритки, оставленный Митей рисунок и злополучная табличка с жутким, сделанным на скорую руку крестом. «Вера Дмитриевна Назарова». Вера… Вера… Он смакует это имя, в сумасшедшем ритме бубня его под нос и сжимая сильными пальцами комья земли. Раз капля, два капля. Дождь приходит так кстати, ведь мужчины не плачут. Особенно математики. Особенно в такой момент. А за водяным градом не видно. Одежда промокает за пять с половиной секунд. Он целый вечер потратил на расчёты: именно столько она падала. О чем она думала? Наивно и по-детски надеется, что о нем. Закрывает глаза и отдаёт своё лицо во власть дождя. Перед глазами появляется нежный, находящийся в строжайшем секрете ото всех образ: золотые волосы, приятно блестящие под солнцем, большие, нет, огромные и серьезные голубые глаза. Улыбка. Самая красивая на свете. Родной взгляд, такой ласковый и тёплый. Её смех: негромкий, но, пожалуй, всегда искренний. Её полные беспокойства эмоции, её тёплые руки и невероятно важные объятия. Кирилл опускается на землю полностью и закрывает уши руками. «Ты мне безразлична». Господи, большего бреда от самого себя он не слышал. Конечно, это наглая ложь. Настолько очевидная, что аж тошно. Воронцов слышит свои собственные слова раз за разом и не может (или не хочет) отогнать дурные мысли. Вера сказала, что у них ещё будет время. Тоже наглая ложь. Отвратительная, разрушающая. Единственное их время — это пять минут у могилы, которые математик выдерживает с трудом. Просто не хочет верить. Вера… С потерей той Веры, что Назарова, Кирилл автоматически потерял ту веру, что в человечество. В принципе, наверное, ничего не изменилось. И человечество, по крайней мере, в их чёртовой школе, не такое уж и плохое. Только вот верить в него нет никакого смысла. Он, весь в земле, снова пускается в раздумья. Она задыхалась и умирала без еды и воды, или всё случилось без мучений? Конечно, хочется надеяться на второе. В данной ситуации просто нужно убеждать себя, что ей было не больно. Потому что Воронцов считает, что боли, принесенной им, достаточно, чтобы получить быструю смерть. Дождь прекращается, а значит, — пора идти. На его груди ожогом бьется её маленькая аккуратная ладошка. Она рассказала ему про свой дар, а он плюнул ей в самую глубокую часть души. Снова корит себя и правильно делает. Приходится встать с земли и отряхнуться. Хотя очень не хочется. Хочется лечь здесь и лежать, надеясь, что она сейчас прибежит из школы и спросит, почему он валяется на земле. И не будет ни креста, ни цветов, ни еловых веток. Мужчина удаляется в сторону школы. Ветер больше не свистит и запах цветов сходит с рук. На небе семью цветами рисуется радуга. Только Воронцов больше не верит в счастье. И уж тем более, в сиюминутное. Он вообще больше ни во что не верит. Ни в радугу, ни в мир, ни в бога. «Кирилл!» — Воронцов оборачивается. Вот только зачем? Там стоит она. Красивая, счастливая, с улыбкой и блеском в глазах. С любовью смотрит на него. Но Кирилл слишком долго был скептиком, чтобы менять что-то в секунду. Как бы сильно ни было тяжело, заставляет себя моргнуть. Конечно, она исчезает. А вместе с ней — умирает последняя надежда. Потому что Вера уже умерла…