Король умер, да здравствует...

«Элайджа. Элайджа. Элайджа» Кто этот Элайджа, почему так важен? Кем он был и кем стал? Для чего? У него в квартире завядший фикус, ободранные стены и зеленые занавески на окнах, в квартире почти пусто. Кровать кованная старая, но идеально заправлена, и с идеальным белым и чистым бельем. Он любит музыку. А еще он должен узнать, хотя бы относительно, скорее для того, чтобы не тянуло вниз, не звало назад, такое непонятное прошлое. А надо ли ему, знать. Надо иначе он сойдет с ума, как тогда в Нью-Йорке. Тогда он был на грани, он почти вернулся, стоя посреди танцпола, посреди грохочущей музыки, по локоть в крови, с безумным взглядом. Его знатно колотило. «Элайджа. Элайджа. Элайджа» Одинокая квартирка уже на так идеальна, повсюду разбросаны карты, книги, рукописи и фотографии. Повсюду обрывки одежды и зеленые шторы на окнах сорваны, вместе с гардиной. Он сидит в углу, там где раньше стояла кованая кровать. И сжимает голову руками, до боли стискивая челюсти. Потому что он все знает. Знает Клауса. Знает Ребекку. Знает Хейли. Знает Кола, Фрею. Знает Хоуп. Он все знает, в его сознании что-то бьется словно раненая птица о клетку или раненный озлобленный зверь, он рычит и плачет загнанный в угол. Потому что сам захотел забыть. Потому что Марсель написал всего два слова: «не оглядывайся». Но ему мучительно хотелось оглянуться. И дело вовсе не в Антуанетте, дело вовсе не в ее вопросах. Наоборот ему с ней хорошо, неправдоподобно хорошо. Потому что он знает, как ему было там. В семье. Он знает, но не хочет вспоминать. «Однажды Майклсон, всегда Майклсон», но как же он устал. И теперь он сидит на полу и глушит самый крепкий Бурбон, одну, вторую, третью бутылку, сбивая в кровь костяшки пальцев, отпуская прежнего себя. Он спасался игрой, игрой на пианино. Особенно в четыре руки. Да он снова нашел ее, во Франции, после семи лет скитаний и борьбы. Новый Элайджа нашел ее. Антуанетта. Удивительное имя, что-то в нем есть такого.Величественного, исторически верного. Но он не хочет вдаваться в подробности, им хорошо вместе. Но разве в его жизни, все может быть просто? Нет. Конечно же нет, и он смеется, где-то в глубине своей загнанной души он истерично хохочет, когда видит его. Человека для которого был всем. Человека безумного в своей эгоистичной, необузданной сумасшедшей и извращенной любви. Легендарного Клауса Майклсона. И новый Элайджа ставит его на колени, просит умолять, и новый Элайджа ломает и ломает и снова ломает Клауса Майклсона. И больно им обоим. Больно от имени Хейли. До дрожи больно от имени Хоуп. И вот вот, он дрогнет, но дергается только уголок рта в кривую улыбку. Новый Элайджа не вернется. Никогда. Он знает все, но он не хочет больше помнить, верить, спасать и направлять. И в этом он торжествующе прав. И в новом Элайдже все равно есть что-то от прежнего. Стальная стойкость, спрятанная не за идеальным костюмом, а за простой кожаной курткой и рубашкой. Поэтому он подходит к Клаусу и одним рывком сворачивает ему шею. Так как умел, это просто на уровне автоматизма, это заложено и сформировано веками. И уходит. Оставляя пепел, сожженного в который раз моста, уходит и надеется, что не вернется сам и не позволит вернуться Клаусу. Да они были вместе, они делили слишком многое, они теряли слишком многих, и кровавый след тянется за ними на сотни лет вперед. Они прокляты. И их крест еще никто не сломал. Но сегодня Король Элайджа умер. Сегодня… Да здравствует, новый Элайджа.