Эксилиум | Exsilium

Прошло три года с тех пор, как президент Консорциума отменил идентифицирование любви как болезни, и лишь несколько месяцев с того времени, как учёные отменили процедуру её излечения. Все, кто когда-либо ранее был исцелен, стали любить снова. Подростки, которым только была приписана эвалуация, вздохнули спокойно. Начался новый мир, где амор делириа нервоза официально разрешена. Где любовь разрешена. Мне снится, что я снова в дикой местности, где-то недалеко от высохшей реки. В воздухе витает запах догорающего костра и гнилых листьев, шуршащих под ногами при ходьбе. Почему-то я начинаю кричать. Алекс часто рассказывал, что я кричу во сне. Я не знаю, отчего – может, это отголоски прошлого, или же что-то другое. В любом случае, я продолжала кричать ещё очень долгое время. «Ты уже не кричала больше недели», - слышится у меня в сознании его голос. И я просыпаюсь. Я встаю с постели, спокойно надеваю первую попавшуюся под руку футболку и спускаюсь вниз. Зову Алекса, но тот не отзывается. Выхожу на крыльцо и любуюсь видом - на дворе жаркое лето. Дети гоняют на велосипедах, идут за ручку с родителями или просто убегают от них. Кто-то сзади обнимает меня за талию. Алекс. Я медленно оборачиваюсь, и тот касается губами моего виска. Я улыбаюсь и обхватываю руками его шею. - Где ты был? - спрашиваю я и сладко потягиваюсь. Алекс улыбается и достает из-за спины букет цветов. Только что сорванных. Луговых. Ароматных. Я подношу букет к лицу и окунаюсь в пьянящий запах ромашек и васильков. Лепесточки щекочут мой нос, и я начинаю морщиться, отчего Алексу становится смешно. - Хотел тебя порадовать, и... - он отстраняется, - пригласить на завтрак. Я осматриваюсь и понимаю, что до сих пор не замечала аромата свежей яичницы. Видимо, мое обоняние еще не совсем окрепло после войны. Алекс рукой приглашает меня к столу. Мы усаживаемся друг напротив друга и жадно, будто неделю питались одной только корой, накидываемся на яичницу. Едим мы молча. И лишь изредка мы поглядываем друг на друга. После трапезы Алекс кладет тарелки в посудомойку. Я через соломинку допиваю сок из стакана. После восстания у правительства не оставалось иного выхода, и они, будто в забвении, выделили всем достаточное количество электроэнергии, так что теперь каждый мог позволить себе все, что душе угодно – и даже посудомоечную машину. Алекс подходит ко мне сзади и снова обнимает. Я чувствую его дыхание у себя над ухом. Такое спокойное. Такое родное. - Магдалина? В дверной проем заглядывает моя мама. Я улыбаюсь и радостно смотрю на нее. Такая воздушная, и в белом платье. Моя мама. Аннабель. - Я вот тут вам подарочки принесла. Она подходит к нам и ставит на стол большую корзинку, накрытую тряпочкой. Оттуда доносится просто потрясающий запах, и мы с Алексом принюхиваемся. Бейглы. - Мы только что позавтракали, - спокойно отвечает Алекс, но по нему видно, с какой благодарностью он это произносит. Я прижимаюсь к нему сильнее. - Завтрак по расписанию, а для бейглов в желудке всегда должно быть место. Она лёгкой воздушной походкой почти пролетает над полом к чайнику. В нём раздается хор страдающих молекул. Комната наполняется шумом, и мама резко снимает с корзины тряпку. Я снова принюхиваюсь. Запах кажется мне просто невероятным. И пусть я не могу ощутить его в полной мере. Алекс усаживает мою маму за стол и начинает колдовать сам. На наших столах появляются кружки с горячим и крепким кофе. И моя рука уже тянется за первым круглышом. Я откусываю кусочек. Он мягкий-мягкий, словно только что из духовки. И внутри малиновое варенье. Я закрываю глаза от удовольствия, и мама довольно отпивает свой кофе. - Как же это вкусно! - вырывается у меня, и я еле сдерживаюсь, чтобы разом не запихнуть его в рот. От моего дикого желания съесть еще один варенье смачно капает мне на кофту. Мама лишь улыбается, глядя на это, а я немного краснею и салфеткой вытираю сладкое место. Когда все мы наедаемся до отвала, мама становится к раковине. И начинает мыть посуду. - Что ты делаешь? Ответа не следует. - Есть же посудомойка. Но моей маме привычнее не доверять машинам, а делать все своими руками. Именно поэтому она не пользуется ни пылесосом, ни телефонами, ни какой-либо другой техникой. Кроме автомобилей, разумеется. В этом плане она заявила, что не желает идти пешком на другой конец города. Хоть капля ленивости в ней есть. И это есть во мне. Я мотаю головой из стороны в сторону и вижу, как в дверь входит кто-то, одетый в жёлтый комбинезон. Хана. Я в спешке кидаюсь ей на шею. И она крепко обнимает меня. Мы не виделись целых три дня - с того момента, как Хана уезжала со своим молодым человеком в другой город, за какими-то заколками под цвет комбинезона. И сейчас они на ней - белокурые локоны спереди завинчены и собраны сзади, а оттуда элегантно заканчиваются косой, спадающей на спину. Идеальная Хана. Моя Хана.