Not nice and kind

Генри Миллс не был гриффиндорцем, как его кровная родня. Он не был слизеринцем, как его приемная мать. Генри носил синий галстук — без гордости, без сожалений, поправляя его каждый раз нервным движением. Он любил свой факультет — искренне, как свой второй (третий) дом, всем сердцем мальчишки, который верит в сказки и все еще — все еще — с восхищением смотрящим на волшебную палочку в своей руке. Иногда ему снятся сны, где он лев — не буквально. Где он на факультете Героев, где обязательно пригодятся дуэльные навыки, которыми обучил его дед. В этих снах — (не)мечтах — он идет на бал под руку с Джасиндой — не первой красавицей школы, но самой добросердечной хаффлпаффкой на их курсе. У Джасинды тихий голос — такой, каким успокаивают плачущих детей и зачитывают им сказки — и Генри даже задумывается, какой идеальный дуэт они могли бы составить. Он сочиняет; она зачитывает. Эта мысль ему нравится, но она не задерживается в голове надолго, даже когда Генри действительно пытается ее удержать. Ему бы хотелось, правда, хотелось бы, чтобы ему нравилась Джасинда. Это было бы настолько проще. Это было бы правильно. Джасинда — по сути — магглорожденная. По факту — ее отец во второй раз женился на чистокровной ведьме, поэтому у Джасинды есть мачеха (как водится, злая) и две сводные сестры — одна милее и слизеринистей другой. Генри полагалось бы спасти принцессу из беды, продать за нее душу и сердце, с ней на руках перешагнуть порог в новый мир, но в ответ на ее милую, неловкую, хаффлпаффскую улыбку он только вежливо поднимает уголки губ и кивает. Вся школа гудит о ее влюбленности в него, и Генри действительно жаль, что он не чувствует ничего. Джасинда — добрая, невинная — заслуживает лучшего. Генри — вроде как, по словам всех-всех-всех — тот самый лучший, но его сердце сжимается только тогда, когда он переводит взгляд на Айви — сводную (как полагается, злую) сестру Джасинды. Он предпочитает думать, что это от страха и настороженности — так думать правильно, так думать спокойнее. Айви носит зеленое с крайне-Белфриевской гордостью; она слизеринка настолько, что едва не разговаривает со змеями. Ее слова — яд, ее широкие улыбки способны вырывать сердца — и только надейся, чтобы это не значило буквально. Это была бы такая ироничная трагедия, если бы замечательный, всеми любимый Генри Миллс влюбился бы в нее вместо милой-хорошей Джасинды. Генри Миллс влюбляется в Айви Белфри — не с первого взгляда, но с первой фразы. Они оба на первом курсе, но у них совсем нет общих пар, и столы их факультетов по разные стороны Большого зала, поэтому впервые по-настоящему они встречаются в канун Рождества. Генри остается в замке, потому что, серьезно, это же Хогвартс — он, может, в итоге, не гриффиндорец, но ты не можешь задушить жажду исследований синим галстуком. Айви, с другой стороны, остается в замке, потому что она недружелюбная и недоверчивая, и даже спустя полгода у нее ровно ноль друзей и только письма счастливой (будь она проклята) Анастасии из Дурмстранга, но это все равно лучше, чем вернуться домой. И если Джасинда остается, то чем Айви хуже. Они встречаются на пороге слизеринской гостиной. Пока Генри безуспешно пытается угадать к ней пароль, из нее вышагивает Айви — нарочито гордо, с лишь слегка дрожащими ресницами и палочкой в правой руке. Она смотрит на него изумленно-возмутительно где-то с полминуты, пока до Генри наконец не доходит, что то, что он пытается сделать, должно быть прописано где-то в правилах как незаконная деятельность. Он краснеет и извиняется — почти без заиканий: он впервые общается со слизеринкой, они такие странные. Айви хмурится и едва не шипит на него: — Уберись с дороги, пока я не убила тебя, — если не всматриваться, в этот момент Айви Белфри больше всего похожа на змею. Но Генри всматривается, и ему кажется — кажется — что гордая одиннадцатилетняя слизеринка готова расплакаться. Он не успевает осознать происходящее до конца, когда она протискивается мимо него, по пути максимально сильно пихая его в плечо, и едва не срывается на бег дальше по коридору. Генри не спешит за ней следом, он растерян. Девчонки — странные. Генри начинает записывать — ее искренние пожелания смерти ложатся на бумагу его каллиграфическим почерком. Айви Белфри — изобретательная. Она угрожает закопать его в саду — живым, мертвым, на пару с Джасиндой, которая бесит до дрожи и до нервного тика. Она угрожает утопить его, скормить Гигантскому кальмару, гриндиллоу и золотым рыбкам. Она рисует примерную — в силу своих отвратительных творческих способностей — карту того, куда и чем она его проткнет, с детальным описанием того, как долго он будет истекать кровью — и пусть Генри пробирает дрожь вдоль позвоночника, он смотрит на нее сверху вниз в немом восхищении. Джасинда, испуганно-грозно стоящая рядом, считает, что он не может найти слов из-за наглости Айви, или из-за собственного страха, или просто из неожиданности. Генри изо всех сил давит в себе глупую улыбку, а Айви смотрит на него пристально — буквально насквозь. Айви смотрит на Генри Миллса и задыхается. Она скоро разворачивается на каблуках и уходит прочь, не оглядываясь. Джасинда выдыхает с облегчением и кладет Генри на плечо руку, говорит, что все в порядке. Генри заглядывает ей в глаза и хочет побежать следом за совсем другой девушкой. Айви подсаживается на две парты ближе к нему на Истории магии, на Зельеварении (которое с этого года у них впервые в жизни совместно) их ставят в пару, а в библиотеке он находит ее сам. Айви смотрит на него с отлично отыгранной неприязнью, дающей лишь небольшую трещину, в уголках губ, и угрожает отравить его. Предлагает ему отравиться самому. В конце концов, действительно травит его. Выходя из Больничного крыла, Генри смеется, когда ему на встречу выскакивает бледная Белфри. Джасинда встает в оборонительную позу, готовая разразиться тирадой на сводную (абсолютно злую) сестру, но Айви начинает кричать раньше. Она не сводит взгляда — горящего от ненависти и от невыплаканных слез — с Генри и называет его идиотом, невнимательнейшим кретином, она грозится сжечь его к чертовой матери. Грозится спалить все его вещи, все драгоценные книжки и конспекты. В конце концов, угрожает выжечь ему сердце. С каждым словом ее голос становится тише и слабее, но глаза так же бешено горят. На Айви нет ни галстука, на ее школьном джемпере нет привычных факультетских нашивок, и сегодня она в синей юбке — это не такое уж удивительное явление, но Генри обращает внимание и придает этому значение. Джасинда переводит недоумевающий взгляд с него на Айви и обратно, взгляд недоверчивый и, после секундной задержки, почти молящей Генри, ты же не можешь. Айви прожигает его взглядом еще минуту, не обращая внимания на сестру (сводную, милую, с тонной друзей — сестру, которой она совсем-совсем не завидует), а потом ее лицо искажается в еще большем испуге, чем до этого, она разворачивается на каблуках и убегает. Действительно срывается на бег. И Генри… Генри бежит следом.