Часть 1
28 апреля 2018 г. в 15:50
мама в детстве меня водила гулять во двор, а я уходила зачем-то играть на свалку.
свалка была рядом с домами, на пустыре: строительный мусор — куски кирпичей, разбитая черепица, сокровищница разноцветных стёклышек на краю асфальтового полотна.
их трогать, конечно, нельзя было, но и не надо: мозаику можно сложить из керамической плитки, и выходило не хуже, чем изо льда — у Кая.
ещё там росли цветы.
говорят, что туда выкидывали всё подряд, начиная с собак и заканчивая поврежденными компакт-дисками, в которые я смотрелась, как в зеркала, но цветы всегда появлялись сами.
вообще это не лучшее место, чтобы чему-то расти: всюду куски бетона или пластмассы, ещё — пенопласт, который я сеяла белыми градинками. он не приживался, только втаптывался вглубь земли — резиной подошв сквозь дорожную пыль и глину.
там было много лишнего, совсем как слов в этом тексте, но я любила копаться в мусоре ещё с тех пор. кирпичи вообще-то не агрессивны, если их не кидать в лицо, но взрослые говорят иначе; а ещё они говорят, что на свалке одно гнильё, но это не так, такой мусор вообще не умеет гнить, а если гниёт — то не больше, чем мы с тобой: да и яблони не бегут от упавших яблок, иначе представь, как это было бы глупо.
деревья умирают стоя, а хлам уходит в почву под слоем нового.
но цветы найти можно, когда умеешь искать.
взрослые говорят, что это никому не надо: для хороших растений придумали оранжереи, там интересней, там орхидеи, и вечнозелёный тис, и дубы, у которых стволы не обнять руками, — словом, всё, что выросло на века.
но на свалке цветы разрывают бетон насквозь, и ладони мои дрожат каждый раз, как первый, когда я прихожу смотреть на любой из них в эпицентр вселенной, сюда, на её окраины, где куски керамической плитки словом «вечность» рассеяны по земле
и поэтому даже сейчас, налиставшись гербариев, став степеннее и мудрей, когда мне шершавит ладони язык асфальта, я молчу, вспоминая язык обочин и пустырей.