Зуб мудрости

Ричард любил ходить в гости к эру Августу Штанцлеру. Какой это мудрый, добрый, понимающий и, главное, щедрый человек! Ричарду нравилось слушать про возрождение Талигойи, прекрасную Катари, и как все будет хорошо, когда он – главная надежда Людей Чести – свергнет ненавистного тирана и закатную тварь Рокэ Алву! Но самое главное – и в этом Ричард боялся признаться даже себе – ему нравилось вести все эти возвышенные беседы, попивая легкое белое вино и закусывая разнообразными сладостями. О, каких только вкусностей не было на столе у эра Августа! Засахаренные дольки лимона, вишневый мармелад, рассыпчатое печенье, медовые пряники, карамельные яблочки, прозрачные леденцы, конфеты, орешки из теста с умопомрачительной сладко-молочной и тягучей начинкой, пирожные, взбитые сливки, вафли с малиновым вареньем и шоколад! Целое море разнообразного шоколада – с фундуком, с изюмом, с соленым арахисом, с миндалем и цукатами, с ликерной и даже с шоколадной начинкой! Ничего не жалел верный друг семьи и последний оплот Людей чести, чтобы по мере скромных сил скрасить тяжелую жизнь оруженосца Первого мерзавца Талига! Хотя Ричард уже давно не был уверен, что его монсеньер такой уж негодяй и подлец, но признаться в этом эру Августу он не стремился по нескольким причинам. Во-первых, переубедить старого больного человека было очень сложно, в таком почтенном возрасте люди редко изменяют своим убеждениям. Во-вторых, Ричарду не хватало весомых аргументов, вряд ли можно признать таковыми прекрасную игру Алвы на гитаре, завораживающий бархатный голос, захватывающие, хоть и изматывающие фехтовательные тренировки, поразительную силу и ловкость кэналлийца, непревзойденный талант полководца и его ослепительную улыбку. И, в-третьих, Ричард опасался, что эр Август перестанет сопереживать сыну почти святого Эгмонта и, следовательно, перестанет угощать его всеми этими вкусностями… А ведь до недавнего времени Ричард даже не думал, что окажется таким любителем сладкого. В Надоре матушка их совсем не баловала, в замке пекли сладкие пироги с начинкой из северных ягод по редким эсператистким праздникам или в честь дня рождения членов герцогской семьи. Особняк на улице Мимоз в данном аспекте чем-то напоминал Надорский замок. Здесь сладкого тоже не любили и не подавали, даже в честь Олларианских праздников. Хотя, это и не удивительно, ведь герцог Алва всем известен как последний безбожник и святотатец. А еще Ричард очень подозревал, что делается это специально. Конечно же, разве достойно настоящему воину и дворянину лакомиться сладостями, как какой-нибудь эрэа! Ну и не больно то и хотелось… до недавнего времени. Пока не распробовал – как это вкусно! - Рокэ Алва – страшный человек, он наслаждается чужой болью! – голос Штанцлера заставил Ричарда отвлечься от размышлений. – Ворон получает удовольствие, когда слабый и беззащитный враг находится в его полном распоряжении, он упивается чужими унижениями и страданиями! Он запирает в своих подвалах несчастных и мучает их специальными морисскими пыточными приспособлениями! Поверь мне, мальчик мой, нет более беспощадного изувера, чем Кэналлийский Ворон! Ричард покачал головой сначала отрицательно, потом утвердительно и, так и не решившись возразить другу семьи, засунул в рот последнюю на сегодня мармеладку. По вечерам, уже дома (и когда только Ричард начал называть особняк Алвы своим домом?) юноша каждый раз удостаивался подозрительного взгляда своего эра. Почему-то герцога совершенно не беспокоило, о чем ведут беседы его наивный оруженосец и коварный кансильер. Гораздо сильнее его беспокоило, чем его юношу угощают в процессе. А врать и изворачиваться Повелитель Скал считал ниже своего достоинства. - Карьярра, Окделл! – монсеньер презрительно морщил нос и смотрел на пламя камина сквозь бокал Черной крови. – Неужели вы не можете строить планы по возрождению Талигойи, не заедая при этом огромным количеством приторной мерзости! Учтите, юноша, ваш эр Август полезного не предложит! А мне потом придется разбираться с последствиями. Юноша обиженно молчал, совершенно справедливо считая, что он уже достаточно взрослый, чтобы решать, что и с кем есть и о чем разговаривать. Но озвучить вслух свои убеждения он не решался. Мало ли, с монсеньора станется запретить ему навещать единственного настоящего друга и наставника. *** Катари ожидала его в парке аббатства, сидя на резной скамейке под душистой белой акацией. Она была бледна больше обычного, до синих кругов под глазами, а нижнюю половину лица ее скрывала газовая вуаль. Королева теребила в руках шелковый платочек и временами пыталась поднести его к щеке, но каждый раз одергивала себя. - Ваше величество, ничто не стоит ваших страданий, даже Великая Талигойя! – Ричард упал на колени перед своей королевой, его сердце сжималось от жалости и восхищения этой хрупкой женщины. Королева подняла на него свои ясные голубые глаза, вздохнула и все-таки прижала платочек к щеке и покачала головой. - Ах, Дикон, как же мне не переживать о судьбе родного отечества и всех благородных людей! – Катари говорила тихо, при этом слегка шепелявя. А потом добавила неожиданно плаксивым и жалобным тоном, – а все этот мерзавец, Рокэ Алва! Он наслаждается нашими страданиями и болью! Ах, Ричард, будьте осторожны, вы окружены опасностью в доме этого человека. Он скрывает свои извращенные наклонности, он мучает людей ужасными инструментами и прикрывается при этом благими целями! К концу пылкой тирады королева совсем побелела и еще сильнее прижала платок к щеке, а ее прекрасные глаза заволокло слезами. Не совладав с бушевавшими эмоциями, Катари вскочила и бегом покинула парк аббатства, как показалось Ричарду, даже немного подвывая. Взволнованный и озадаченный юноша отправился домой. Необходимо было раз и навсегда разобраться, что это за пыточные инструменты такие и каким образом монсеньор заманивает своих жертв и где мучает. Наверняка морисские пытки были особенно жестоки, и в этом грязном деле Алве, конечно же, помогал его верный домоправитель Хуан. С этого дня Дикон решил внимательнее наблюдать за происходящем в особняке его эра. Тем более, к Штанцлеру его давно не звали (видимо, эр Август был очень занят своими обязанностями при дворе и проблемами Людей Чести), Катари в парк аббатства тоже не приглашала (нежная королева наверняка переживает, что так расчувствовалась при нем в их последнюю встречу), а самому Рокэ Алве оруженосец был нужен меньше, чем духовник. Вот и чувствовал себя Ричард всеми покинутым и никому не нужным. Даже любимый Дидерих ему надоел, так утомило бездействие и тоскливое одиночество. Возможно, поэтому он стал замечать странные вещи, творящиеся в доме. Например, визитеры герцога делились на три группы. Одни приезжали открыто, к заранее оговоренному времени, обычно со свитой, разряженные и с какими-то бумагами, явно намереваясь решать деловые вопросы. Другую, и большую часть гостей, составляли обыкновенные военные, в которых не было ни грамма подозрительного. А вот третью группу составляли таинственные незнакомцы, которых привозили в закрытых каретах, закутанные с ног до головы в плащи и с надвинутыми на лица шляпами. Зачастую, эти посетители с трудом выходили из кареты и добирались до отдельно стоящей небольшой постройки во дворе с помощью своих сопровождающих. Таких посетителей встречал лично Хуан, а позже к нему присоединялся сам герцог. Они исчезали в небольшом домике и находились там некоторое время. Иногда Ричарду казалось, что из домика слышались стоны и кэналлийские ругательства. Сам домик окружали слуги так, что подойти незамеченным было невозможно. Неужели все - правда?! И его монсеньор действительно пытает несчастных, наслаждаясь вседозволенностью и безнаказанностью? Ричарду было просто необходимо попасть в этот домик и выяснить все до конца. Что-то не сходилось. Эти люди приезжали сами и не в сопровождении стражи, и всегда уезжали обратно. Некоторые даже кланялись и прижимали руку к сердцу. Следовательно, до смерти их там явно не мучили. Ах, какая таинственность! Как бы все разузнать? Но дверь всегда была закрыта наглухо, окна занавешены, а бдительный Хуан стоял на страже. А однажды Алву вызвали во дворец прямо с утра, когда они только приступили к фехтованию. Посланец короля был бледен и еле сдерживался, чтобы не поторопить неспешно читающего послание герцога. Ричард терялся в догадках, что же произошло. Возможно, даже началась война (наконец-то, а то совсем надоело дома сидеть). Иначе чем объяснить, что во дворце поднялись в такую несусветную рань и призывают Первого маршала? Ну вот маршал закончил читать и сообщил своему оруженосцу, что на сегодня он свободен. Не передать словами, какую обиду почувствовал Повелитель скал, когда смотрел из окна своей спальни, как монсеньор отправляется во дворец вместе с Хуаном! Последний, правда, был нагружен каким-то странным свертком, но и Ричард бы его смог нести! Оруженосец он или кто? И так хотелось видеть Катари! В тот день герцог вернулся очень поздно, раздраженный и уставший. И даже на гитаре не играл и песни свои варварские не пел. Что же оставалось делать Ричарду? Теряясь в догадках и сомнениях, юноша уже решился напрямую спросить обо всем своего эра. Может Рокэ Алва и душегуб, но зато он не станет врать. В крайнем случае, отошлет своего любопытного оруженосца подальше. Итак, все для себя решив, Ричард терпеливо ждал в библиотеке, надеясь, что настроение у маршала улучшится. Скользнув взглядом в окно, он с удивлением увидел во дворе знакомую грузную, полную, не высокую фигуру кансильера, закутанную в черный плащ. Август Штанцлер держался обеими руками за левую щеку, раскачивался и едва держался на ногах. Один из сопровождающих обратился к Хуану, но тот покачал головой. На это Штанцлер взвыл и почти упал на колени, поддерживаемый с двух сторон слугами. Грозный кэналлиец пожал плечами, а потом все-таки позволил посетителям пройти вместе с ним внутрь таинственного домика. Несколькими минутами позже к ним присоединился Рокэ Алва. Не теряя больше времени, юноша выбежал во двор и бросился к домику. Он все-таки нерешительно замер на пороге, судорожно раздумывая, будет ли приличным вот так врываться. Однако, услышав сдавленный стон старого больного человека, Дикон с ноги выбил дверь и ворвался внутрь, отчаянно крича: - Герцог Алва! Вы негодяй и подлец! Прекратите мучить старика и извольте скрестить со мной шпа.. – Ричард осекся. Его взору предстала удивительная картина. Август Штанцлер с широко раскрытым ртом расположился на низком кожаном кресле, спинка которого была откинута почти горизонтально. Он был без сапог, а поверх его одежды была белая хлопковая накидка. У изголовья кресла находился Хуан, придерживая кансильера за плечи. На Хуане был белый халат, его волосы были убраны под повязку, на ногах была странная матерчатая обувь. Но больше всего поразил Ричарда его монсеньор. Рокэ Алва возвышался над эром Августом, держа в руках металлические блестящие щипцы с окровавленным зубом. На нем были белые хлопковые свободные штаны и такая же рубашка. На голову надета странная шапочка, закрывающая все волосы, а нижнюю часть лица закрывала такая же хлопковая повязка. Обут герцог был в мягкие домашние туфли. - Юноша, врываться в помещение в верхней одежде в процессе операции крайне опасно для больного. – Алва стянул с лица свою странную вуаль и насмешливо уставился на Ричарда. – Так что, если ваш дражайший эр Август подхватит заражение и умрет в страшных муках, это будет на вашей совести. Даже такой великий зубной лекарь, как я, будет не в силах помочь. На этих словах эр Август застонал и, кажется, потерял сознание. - С вами, юноша, может произойти тот же самый недуг, в морисских книгах именуемый кариесом, - продолжил Алва невозмутимым тоном, помахивая щипцами с зажатым зубом и нисколько не заботясь о состоянии своего пациента, - если вы продолжите разделять страсть кансильера к сладостям. Разделяйте лучше его страсть к Талигойе, поверьте, это намного безопаснее! *** С недавних пор Ричард Окделл старался избегать совместного приема пищи со своим монсеньором. Труднее всего приходилось по утрам. Рокэ Алва подозрительно на него посматривал, явно не веря во вдруг проснувшуюся в юноше ностальгию по домашней еде. Да и Дикон не мог достоверно изобразить восторг от жидкой овсянки на воде без сахара. Скрывать свои истинные чувства Повелителю скал никогда не удавалось. В одно прекрасное утро Алве надоело наблюдать, как его оруженосец размазывает по тарелке серое варево, которое даже Кончите не удавалось превратить во что-то удобоваримое. - Юноша, признавайтесь, в чем дело? Неужели изменения в меню эра Августа вас настолько огорчили? Признайтесь, мечтать о Великой Талигойе за чашечкой отвара шалфея уже не так приятно? Ричард собрался было возразить, но комок овсянки неудачно задел десну, и юноша болезненно скривился. - Тааак, герцог Окделл. - Алва бросил салфетку на стол, откинулся в кресле и в упор посмотрел на своего оруженосца, в глазах его полыхнул синий огонь. - Никогда бы не подумал, что вы трус! - Как вы смеете! Я не трус, я..- Ричард сдавленно охнул, - я думал, само пройдет. - Конечно пройдет. Все когда-нибудь проходит. – Алва нетерпеливо постучал пальцами по столу. - Юноша, даже ваш почтенный Штанцлер предпочел довериться мне, а не терпеть боль. А я, заметьте, ему в Фабианов день не клялся. Так что живо в операционную. Никогда в жизни Ричард Окделл так не боялся. Сидя в этом странном пыточном (иного слова не подберешь) кресле, он с ужасом смотрел на любовно разложенные монсеньором морисские приспособления для лечения зубов. Руки у него вспотели, сердце отчаянно трепыхалось, а в глазах темнело. Чтобы он еще когда-нибудь пошел к кансильеру! Чтобы он еще хоть раз съел что-нибудь сладкое! К великому облегчению Ричарда, монсеньор ограничился только осмотром. А еще он велел ему полоскать рот какими-то травами и мазать на ночь десну специальной обезболивающей мазью. - Юноша, а вы не так безнадежны, как я думал. – Рокэ Алва удовлетворенно посматривал на своего оруженосца, помогая тому сползать с кресла. – Это у вас зуб мудрости прорезался. Рановато вообще-то, но видимо природа в вашем случае сделала исключение. Что не может не радовать.