Часть 1
Возможно, однажды мы были богами Древней Греции или теми, кого принесли в жертву богам, которых люди сейчас и не помнят. Нам остается лишь гадать, что было в ту украденную жизнь — когда мы впервые встретились и разошлись на тысячелетия. Может быть мы были детьми, что не пережили эпидемию, а может — старцами на войне. Я мог быть инквизитором, а ты ведьмой. Первобытными людьми или враждующими сторонами на кровавой войне. Я помню лишь яркий свет и крики. Так судьба отняла у нас первую жизнь. Вторая жизнь внесла нас в историю. Я был султаном, покорял континенты, но послушно склонился к ногам наложницы. Полюбил с первого взгляда и до последнего вздоха — восемь лет спустя после первой встречи мое сердце остановилось на день позже твоего. Я отдавал тебе все, что только мог — золото, завоеванные страны, минуты своей драгоценной жизни. Ты была рядом, впервые и в единственный раз оставила нам наследников. Это была наша первая и самая долгая жизнь, что мы провели вместе. В третьей жизни я был уличным художником, даже имени своего вспомнить сейчас не могу, но твое помню ясно, как и несколько других — Элеонора. Прекрасная итальянская дама, занимавшая то положение, которому в прошлой жизни я мог бы проявить уважение. Блестящие вечным неспокойным азартом зеленые глаза и темные волосы — ты зажгла во мне то пламя, что не переставая горело во мне те семь лет, что мы были рядом. Мои темные, неопрятные кудри не шли в сравнение с твоей красотой, но ты любила меня с той же силой, с какой любила когда я был в золоте и правил половиной мира. Я ничего не оставил в истории человечества, но наша история была наполнена моментами, один из которых навсегда остался в Лувре… …где мы и столкнулись в четвертой жизни. Не самые лучшие времена во Франции, а ты, моя прекрасная Манон, к моменту нашей встречи уже умирала от болезни. Шесть лет мы были вместе, шесть лет боролись с неизбежным… Помню как хотел выкрасть для тебя ту картину из Лувра. Ты загадочно улыбалась, не хотела подвергать меня опасности, но по блеску в глазах я понимал — ты этого хочешь. Но я не успел. Моя Манон! Как же мне жаль, что я не успел сделать это… Я пишу это все по одной причине — через несколько часов (а может даже минут), я скончаюсь. Мы вновь встретились с тобой, моя Манон, где-то пять лет назад, в нашей пятой жизни, но судьба решила, что нам не стоит оставаться вместе… Я не знаю, жива ли ты сейчас, где-то на этом холодном шарике, но я знаю одно! Если бы мы остались рядом, наша жизнь была бы прекрасна, не смотря на эту ужасную войну! Она была бы прекрасна, потому что рядом со мной была бы ты, моя Манон, моя Элеонора! О, моя прекрасная парижанка… Моя девушка с далеких берегов, покорившая меня впервые… Я так лю…
Письмо не кончается признаниями в вечной любви. Оно залито кровью и чернилами. Бережливо сохранено и оставлено на память будущим поколениям — находится там же, где и картина леди Элеоноры. Двое нависли над ним, стоя плечом к плечу. — Не могу поверить, что это мои слова. Я даже не помню этого момента! — Потому что ты слишком бездушный и не хочешь… — Да-да, Нура, не начинай. Пальцы — темная и светлая кожа — переплетаются вместе. Между парой молчание, но вокруг витает щебетание туристов на разных языках. Если даже напрячь свою память — ту самую, что досталась от прошлых жизней, получится разобрать то, что говорят незнакомцы. Но в то время как женский взгляд устремлен на аккуратное, на изуродованное письмо, темные мужские глаза изучают картину, что до сих пор имеет ауру любви. Между ними своя история, ради которой им нужен лишь один язык — тот, на котором говорят сердца. — Это так странно, — тихо шепчет девушка, качая головой. — Даже более чем.***
— Манон! — Извините, Вы ошиблись. Горячая Испания. Два взгляда столкнулись и задержались друг на друге лишь на пару секунд. — Да, чего это я… Два самолета разлетелись в разные стороны. И только через три года он понял, что не ошибся.***
— Ты уверен в завтрашнем дне? — Да. — А я нет. Кто знает, когда ты встретишь свою половинку? Кто знает, когда ты умрешь? Вот сколько тебе осталось? Помнишь? Хочется ударить друга, но больше — задушить самого себя. У него осталось две жизни. Одна уже почти закончилась — он отчетливо понимает это потому, что вспоминает частички других жизней. Ему даже двадцати нет, но со дня на день он умрет, а врачи ничего не могут с этим поделать. Тусклый уголек сигареты. Душный пикап на парковке у школы. Когда-то он был героем, обладал половиной мира, но уже в третий раз остается без той, что судьбой ему послана. Впереди последняя жизнь и лишь один год, если им удастся остаться вместе. Затягивается. Вспоминает мягкость кожи парижанки и наслаждается тем, что было в прошлом. Это лучше, чем горевать о том, что не случилось в этом времени. Да, они где-то пересекались — может даже в этом проклятом Техасе, а может в другой стране или даже аэропорту — кто знает? (даже если и знает, то ответа не даст. судьба штука злая. захотела и создала родственные души, захотела — разлучила их навсегда) — У меня еще достаточно времени. На улице грязно, как и всегда. В душе погано, как, в принципе, и всегда. Ему даже двадцати нет. Это его восьмая жизнь. И он умирает, не подозревая, что вновь уходит за день после нее.***
— Тебе страшно? Долгое молчание. Вот так и заканчиваются многовековые истории — в памяти многих останутся султан, завоевавший полмира, итальянская принцесса, автор самого романтичного письма за всю историю человечества и женщина-революционер… Но их история закончится навсегда. — Нет. — А мне страшно. — Почему? Закончится целая эпоха. Умрет та память, что воскресала в их головах после близости, или за считанные часы до смерти. Умрут те воспоминания, что предназначены лишь им двоим — те, что пережили войны, расставания и смерти. — Это наша последняя жизнь. Я не помню, кем я родилась, но умру я простой немецкой девушкой. — Ты умрешь девушкой с дальних берегов, что покорила сердце султана. Умрешь той, кем родилась и всегда была. Самой красивой на планете. Девять жизней, но каждая короче другой. — Мия. Знаешь, почему мне не страшно? Дар или проклятие? Лучше прожить одну жизнь, которая может быть одинокой, или несколько, но с любимым человеком? — Почему? — Потому что ты рядом. — Опять говоришь как тот, кто написал письмо… — Говорю правду. Их история тянется длинной чувственной цепочкой через всю мировую историю. Где-то по земле ходят их потомки. В Лувре хранится картина, в корнях дуба в Париже — шкатулка с кулоном. Пальцы переплетены. Голая кожа соприкасается. До последней секунды пламя будет гореть, а если существует тот самый рай или ад — то и там огонь не погаснет. — Я боялся тогда, когда тебя не было рядом. Переживал за тебя. Но сейчас мне спокойно. Я прожил замечательные жизни и сейчас ты рядом. Было бы больно в последний раз уйти без тебя. Девять имен у нее, и девять у него. Девять разных лиц и голосов. Лишь сердце одно — то, что бьется с парным в унисон. — Кажется, я где-то это уже слышала. — Дежавю? — Нет, не дежавю. Одна единственная жизнь, растянутая на долгие столетия.