Пустота.

Грасси усадил блондина перед собой на диван. - А теперь будь хорошим мальчиком и не дёргайся. – Брюнет развязал узелок на его руке и стал аккуратно разматывать бинт. – Скажи мне, если будет больно. Впрочем, Митч знал, что Скотт постарается не произнести ни звука – это ведь не первый подобный случай. Процедура проходила достаточно легко, пока дело не дошло до участка с засохшей кровью. Парню пришлось проявить недюжинную мягкость, несмотря на дрожащие руки, чтобы снять всё слой за слоем, стараясь причинить другу как можно меньше боли. Авриель вернулся с аптечкой, небольшой миской с тёплой водой и ножницами. - Я подумал, что это может пригодиться, - сказал мужчина, поставив предметы на небольшой журнальный столик ближе к Митчу. - Спасибо, - искренне поблагодарил парень. – Я совсем про это забыл. - Не за что. Если моя помощь больше не нужна, то мне бы на телефоне посидеть, у меня много пропущенных. - Конечно. Каплан удалился из комнаты. Тем временем Митчелл уже заканчивал разматывать «шедевр абстракционизма». - И это ты называешь «ничего серьёзного»? Грасси хотелось кое-кого треснуть. Желательно сильно. Но вместо этого он достал из аптечки бинт. Отрезав небольшой кусочек и смочив его тёплой водой, парень начал медленно смывать с руки друга застывшую кровь. На первый взгляд всё было очень плохо. Однако по мере того, как Митч очищал рану, это ощущение пропадало. Основной порез был на ладони – достаточно глубокий для кровотечения, но недостаточно для швов - он начинался почти от указательного пальца, проходил наискосок до середины ладони и заканчивался чуть выше запястья. Парой сантиметров ниже начинался второй порез – относительно поверхностный, но довольно длинный – буквально до середины предплечья. Парень украдкой выдохнул – зная Скотта, всё могло быть куда хуже. - Ты выронил нож? Тон Митчелла был спокойным и даже ласковым. Он отложил в сторону грязный бинт и, не отпуская руку Хоуинга, начал рыться в аптечке. Конечно, у них на кухне вполне себе чисто и стерильно, однако нанести антибактериальную мазь никогда не помешает. - Рука дёрнулась, - тихо начал оправдываться Скотт. Его голос был наполнен чем-то таким… детским, что Митч невольно улыбнулся краешками губ. Это кое о чём ему напомнило. Так было всегда. В детстве Хоуинг был тем ещё драчуном. И поэтому у Митча всегда была с собой мини-аптечка. Во что бы ни вляпался блондин, за что или за кого бы он не подрался (а чаще всего дрался он за своего лучшего друга), брюнет всегда был рядом. В слезах и нередко сам с подбитым глазом или разбитой губой или бровью, синяками и ссадинами, Митчелл всегда спешил к нему, чтобы забинтовать, замазать, заклеить его раны. И, при необходимости, затащить к врачу. Они выросли, стали знаменитыми. Теперь было не до драк, хотя и такое случалось. Однако Скотт нашёл новый способ себя покалечить – кухня. Однажды после того, как он упустил на ногу нож, ему пришлось накладывать швы в больнице. Это было за три недели до Рождества. И единственное воспоминание о том дне, которое заставляло Хоуинга вздрагивать всем телом, - это реакция Грасси. Ведь в тот день его не было дома. Брюнет приехал в пустую квартиру. И увидел кровавое пятно на полу. Митч так и не смог рассказать Скотту о том, что с ним было в тот момент. И о чём он тогда подумал. Лёжа в больнице, блондин, признаться, был ко всему готов – к крикам, истерике, «избиению» его бренного тела. И даже подготовил слова извинения. Но тогда они застряли в его горле. Потому что всё было куда проще. И куда страшнее. Просто мертвенно-бледный Митч зашёл в палату. Он не сказал ни слова, просто сел на стул рядом с койкой. Он взял друга за руку. Пальцы брюнета были ледяными и ощутимо дрожали. Поднеся руку Скотта ко лбу, он, прикрыв глаза, начал тихо плакать. И шептать одну единственную фразу, которая порой всё ещё звучит в кошмарах Хоуинга: - Живой… Господи, живой… Тогда блондин провёл в больнице два дня. И потом неделю старался не появляться на кухне, бросая виноватые взгляды в сторону лучшего друга. Который всю ту неделю сам едва находил в себе силы возвращаться туда. Но они преодолели это. Правда, Грасси наотрез отказался подпускать блондина к режущим предметам. На то, чтобы снять этот запрет, Хоуингу пришлось приложить немало сил. И, признаться честно, денег. За что ему, опять же, потом влетело. Митчелл вздрогнул, выныривая из омута воспоминаний. - Я, кажется, обещал тебе, что к ножам ты больше и на пушечный выстрел не приблизишься, - произнёс он, выуживая, наконец, из аптечки нужную мазь. – Бутылкой «Шардоне» ты больше не отделаешься. Парень почувствовал, как Скотт вздрогнул – он тоже вспомнил о том дне. - А двумя? – хрипло отозвался блондин. - Я подумаю. Так, а сейчас может быть немного неприятно. Потерпи, пожалуйста. Митч положил руку друга на свои колени. Выдавив немного мази на кончики пальцев, он стал осторожно распределять её по краям раны. Парень старался быть как можно более нежным, не сильно давить на края раны, не попадать в саму рану. Иногда он слышал, как Скотт тихо шипел. И тогда Грасси немножко дул на рану. Привычка, ещё с младших классов. Это был детский приём, но он всегда успокаивал его лучшего друга. Закончив с этим, Митчелл наложил на рану марлевые салфетки и начал осторожно забинтовывать руку Хоуинга. Не слишком туго, чтобы не перетягивать, но и не слишком свободно, чтобы не свалилась. - Ты как? Нужно обезболивающее? Брюнет всё ещё беспокоился за друга. Обычно Скотт не показывает, насколько ему больно на самом деле. По крайней мере, это касалось физических аспектов. Получив в ответ отрицательное мычание, Митч вздохнул, понимая, что искать лекарство всё же придётся. Парень не отрывал взгляд от руки Скотта, пока не завязал последний узелок. - Ну вот, всё готово. Надо будет потом спросить у Кевина, всё ли я… Скотт? Скотти! Небольшая паника подступила к горлу Митча. Его друг, зажмурившись и опустив голову, плакал. Хотя нет, не так, он уже рыдал. - Боже, Скотти! Я где-то передавил? Мазь попала в рану? Сейчас, потерпи немножко, я развяжу… - Нет… Блондин перехватил дрожащие руки Грасси, которые потянулись обратно к узлу. - Дело не в этом… просто я… я не понимаю, Митчи… как ты можешь? Слова Хоуинга было трудно разобрать, ведь он действительно буквально рыдал перед Митчем. У него больше не было сил сдерживаться. - Я веду себя, как полный м-мудак… два месяца… я стал последней сволочью… я буквально своими чёртовыми руками рушил нашу дружбу… потому что был таким слепым идиотом… и вчера... я так сильно тебя задел… а ты… ты, чёрт возьми, сидишь тут, передо мной… и бинтуешь меня… стараешься, чтобы мне не было больно… Боже, Митчи, я просто не понимаю… как ты можешь быть таким добрым… чем я только заслужил тебя в своей никчёмной жизни… Его речь была прерывиста, он захлёбывался собственными слезами. И он пугал Митча. Потому что таким его лучший друг не видел блондина уже очень давно. И потому что Митч не знал, что вообще делать. Однако его инстинкты сработали куда быстрее разума. Парень переместился на колени Хоуинга, обнимая того за шею. Брюнет гладил друга по спине, по затылку, иногда чуть сильнее сжимая в объятьях и покачиваясь взад-вперёд. И говорил. Тихо, ласково. О том, какой Скотт идиот и что он ни в чём не виноват. О том, как им дорожит и как сильно любит. О том, что знает – Скотт никогда его не оставит, что бы он не сказал. Что бы они оба друг другу не наговорили. Они никогда не оставят друг друга. Это была их маленькая клятва. С истериками у Скотта было как-то полегче, чем у Митча. Они быстро заканчивались, хотя и очень бурно начинались. Ну не привык парень рыдать без перерыва, тем более, что он уже прорыдался ночью. Не до конца, но всё же. - Ну вот. Успокоился? Грасси всё ещё сжимал друга в объятьях. А Скотт всё ещё не спешил высвобождаться из них, уткнувшись в острое, но такое родное плечо. - Угу. Я, собственно, извиниться хотел. Я извинился? - Считай, что да. Но с тебя три бутылки. - Согласен, - вздохнул блондин. – Прости меня, Митчи… - И ты меня прости, Скотти. Мы оба идиоты. Ну что, встаём? - Встаём. И оба парня продолжили сидеть. Они просто наслаждались теплом друг друга. Ведь это было так давно…