Два дела Анны Штольман

      Яков Платонович проснулся оттого, что кто-то настойчиво щекотал его плечо – прохладный утренний ветерок, залетающий из открытого окна, игриво ласкал разметавшиеся по подушке волосы его жены. Яков осторожно приподнялся на локте – сама Анна спала, не замечая нахального флирта утреннего гостя. Яков нежно погладил ее волосы, улыбнулся и тихонько коснулся губами обнаженного плеча. Анна, не просыпаясь, вздохнула, сморщила носик и слегка дернула плечом – наверное ей стало щекотно.       О том что ночь выдалась жаркой, можно было судить по валяющейся на полу ночной сорочке. Яков осторожно протянул руку, поднял ее и прижал к своему лицу, вдыхая сводящий с ума аромат, потом тихонько положил ее рядом с Анной. Он довольно улыбнулся, откинулся на подушку, закинув руки за голову, и закрыл глаза.       Должно быть, он снова уснул, потому что ему опять снилась Анна Викторовна – на этот раз она была в домашнем сером халатике, который так ему нравился, с распущенными волосами... Она почему-то настойчиво трясла его за плечо:       – Яша! Яков Платонович! Просыпайтесь – Николай Васильевич прислал за Вами пролетку...       Штольман резко сел, посмотрел на Анну и мотнул головой, стараясь стряхнуть с себя остатки сна.       – Николай Васильевич? А что случилось? – спросил он и нахмурился.       – Не знаю, – немного испуганно развела руками Анна, – кучер не говорит, сказал только, что пролетка ждет внизу...       – Ясно, – кивнул Штольман и поспешно поднялся: – Собирайтесь, Анна Викторовна, доедем до управления, а потом я отправлю с вами городового – он проводит Вас до Царицынской.       – Яков Платонович, не надо никого со мной отправлять, – возразила Анна Викторовна, – уверяю Вас, я прекрасно доберусь до Царицынской одна – если Вы помните, я всегда это делала...       – Аня, мне кажется, мы договорились...– начал Штольман, поспешно одеваясь.       – Яков Платонович, – прервала его Анна, – обещаю Вам, что буду очень осторожна, никуда не стану заходить и сразу пойду к родителям... Ну, разве что, выпью по дороге чашку шоколада...       Яков с сомнением посмотрел на жену. Видя, что он колеблется, Анна постаралась быть убедительной:       – Яша, я ведь все это время вела себя очень осмотрительно, не правда ли? Я никуда не выходила одна, почти не вызывала духов... Ну, кроме одного раза, когда говорила с Марией Брюховой...       Яков Платонович продолжал внимательно на нее смотреть, но губы его начали потихоньку расплываться в улыбке. Истолковав его усмешку по-своему, Анна поспешно добавила:       – Чеграш не в счет – он сам приходил, я его не вызывала!       Теперь уж Яков Платонович рассмеялся от души. Анна Викторовна смотрела на него укоризненно. Отсмеявшись, Штольман покачал головой:       – Аня, ну что мне с тобой делать? Ступай одна, только прошу, как бы тебя не заманивали духи в темные леса или еще куда-то – не поддавайся – иди на Царицынскую, а лучше поезжай на извозчике. А я приеду, как только смогу, постараюсь успеть к ужину...       – Яша, я хочу прогуляться пока не жарко, пойду пешком, – вздохнула Анна и быстро добавила: – но заходить никуда не стану, честно-честно...       – Ладно, Анна Викторовна, поступайте, как знаете, – махнул рукой Яков.       Он надел сюртук, взял в руки трость и саквояж, потом улыбнулся, подошел к жене и, приподняв ее голову за подбородок, быстро поцеловал в губы. Шепнул ей на ушко: "Не скучай", и вышел, прихватив котелок.       – Буду скучать, – чуть слышно шепнула Анна.       Она немного постояла, глядя вслед мужу, и спохватившись бросилась к окну. Штольман забрался в пролетку, поднял голову и посмотрел на окно второго этажа, где стояла его супруга, махнул ей рукой и приказал измаявшемуся кучеру трогать.       Оставшись одна, Анна Викторовна побродила по квартире, застелила постель в спальне, протерла пыль, с грустью отметила, что ромашки начинают увядать и уже не выглядят такими бодрыми и жизнерадостными, как раньше, но все-таки долила в вазу воды. Спустя некоторое время она подумала, что неплохо было бы что-нибудь съесть и пошла на кухню. Поскольку дома они с Яковом теперь бывали редко, то ничего съестного на кухне не оказалось. Вечером они понадеялись, что успеют до службы заскочить в гостиничный буфет, выпить чашку кофе и позавтракать, но, похоже, Якову Платоновичу придется сегодня довольствоваться баранками и чаем в собственном кабинете. Анна задумчиво заглянула в шкаф и вытащила оттуда большую тарелку с засохшими пряниками и баранками. Топить печь, чтобы согреть чайник, не хотелось. От услуг молочницы она пока отказалась, да и вообще забросила свои кухонные эксперименты, отдавшись в руки Прасковьи, которая уже почти две недели баловала их с Яковом своими кулинарными изысками. Надо заметить, что это изобилие уже стало сказываться на ее фигуре. Анна Викторовна тяжело вздохнула. Вчера ей с большим трудом удалось застегнуть корсет, чтобы надеть свое любимое летнее платье из тончайшего шелка, а ведь еще совсем недавно эта процедура не доставляла ей никаких хлопот. Анна взяла пряник и осторожно постучала им по тарелке; вздохнула и с трудом разломила его пополам. Но положить в рот так и не смогла, почувствовав его мятный аромат, она неожиданно ощутила легкую дурноту. Женщина осторожно вернула раскрошенный пряник на тарелку, которую убрала обратно в шкаф, потом вздохнула, выпила пару глотков воды и пошла одеваться.       Надо заметить, что ситуация с корсетом за прошедшую ночь лучше не стала – ей пришлось немного распустить шнуровку на спине, но о шелковом летнем платье можно было забыть. Анна тяжело вздохнула. Она подошла к большому зеркалу в спальне и с прискорбием поняла – еще пара недель на Прасковьиных пирогах и она превратится в пышногрудую красавицу с полотен Рубенса. Удивительное дело, но когда она постоянно жила в родительском доме, таких проблем у нее не было.       – Да, Анна Викторовна, Прасковьины пирожки вам явно не на пользу, – недовольно сообщила женщина своему отражению, повернулась к зеркалу боком, но тоже не нашла ничего для себя утешительного. Вывод был только один – с пирожками, пирогами и прочими сдобными вкусностями придется распрощаться. "Не хватает только превратиться в "бабу на чайнике"! – подумала Анна и нахмурилась – Якову Платоновичу наверняка не нравятся полные женщины. Она вздохнула, припоминая, какой тонкой и изящной всегда была Нина Аркадьевна Нежинская, а ведь когда-то, очень давно, она нравилась ее мужу... Анна топнула ногой - и почему Нина Аркадьевна вспомнилась ей именно теперь, когда она и так испытывает острый приступ недовольства собой. Она надела платье, в котором, как ей казалось ее грудь, приподнятая корсетом, не должна была выглядеть столь вызывающе.       Потом расчесала волосы и скрутила их в тугой узел. Достала из шкафа итальянскую соломенную шляпку, украшенную шелковыми цветами, надела ее и еще раз посмотрела на себя в зеркало – конечно, не так стройна и изящна, как госпожа Нежинская, но ведь хороша... и Яков любит, что весьма недвусмысленно и дает понять... Анна быстро прижала руки к запылавшим щекам и зажмурилась, старательно прогоняя весьма откровенные воспоминания о совсем недавних событиях... Успокоившись, она еще немного полюбовалась на свое отражение, потом поправила локон на левом виске, который каким-то непостижимым образом уже успел выбиться из прически, подхватила сумочку и наконец-то вышла из дома. "Комодные" часы жалобно пробили ей вслед десять раз.       Штольман легко выпрыгнул из пролетки и поспешно вошел в полицейское управление.       – Здравия желаю, Яков Платонович! – подскочил со своего места дежурный. – С утра Вас дожидаемся!       – Николай Васильевич у себя? – спросил Яков и махнул рукой, предлагая ему сесть.       – Так у Вас в кабинете – и его Высокородие, и приятель ихний, – доверительно сообщил тот. Штольман удивленно кивнул и поспешил в свой кабинет. Господин Трегубов сидел возле горячего самовара и с тоской наблюдал, как высокий статный мужчина лет пятидесяти с коротко подстриженной седой бородкой нервно меряет шагами кабинет начальника сыскного отдела. Как только дверь распахнулась, пропуская Якова Платоновича, господин Трегубов подскочил с места и бросился ему навстречу.       – Ну, слава Богу, Яков Платонович, – вздохнув с облегчением, произнес он.       – Доброе утро, Николай Васильевич. Приехал так быстро, как смог,– кивнул Яков и с любопытством посмотрел на гостя, который замер на месте и теперь прищурясь изучал только что вошедшего начальника сыскного отдела.       – Вот и хорошо, Яков Платонович, – закивал Николай Васильевич и подхватив Штольмана под руку подвел к посетителю: – Позвольте представить – Алексей Иванович Брюхов.       Яков Платонович, словно не веря своим ушам, взглянул на Трегубова, потом с интересом посмотрел на посетителя.       – Купец второй гильдии, – сообщил, видимо, важную для него вещь господин Брюхов и, заложив руки за спину, церемонно поклонился.       – Здравствуйте, – кивнул Штольман, не пытаясь протянуть гостю руку, – чем обязан?       – Ну, Яков Платонович, Вы тут поговорите, а у меня дела, – бодро произнес Трегубов и пулей выскочил из кабинета, не забыв притворить за собой дверь.       – Да Вы присаживайтесь, – пригласил Штольман посетителя и кивнул на стул, который был вплотную придвинут к его столу, сам же остался стоять, ожидая, когда тот сядет. Господин Брюхов подошел к стулу, посмотрел на него, но садиться не стал.       – Позвольте, я буду ходить? – спросил он, обернувшись к Якову.       – Извольте, – развел руками тот, – если Вам так удобнее...       Брюхов благодарно кивнул и снова прошелся по кабинету, потом быстро вернулся и все-таки сел на предложенный ему стул. Штольман помалкивал, изучая гостя и терпеливо ждал, когда тот начнет очень важный, а, возможно, и неприятный для него разговор , ведь именно за этим он и пришел.       Наконец, господин Брюхов очень внимательно посмотрел на начальника сыскного отдела и произнес:       – Господин Штольман, несколько дней назад Николай Васильевич в частной беседе сообщил мне, что вы имеете сведения, будто моя дочь Маша... – он осекся, но взял себя в руки и продолжил: – Мария Алексеевна... мертва, это так?       Алексей Иванович затаил дыхание в ожидании ответа. Штольман вздохнул, если он что-то понимал в людях – а он очень даже понимал, то до недавнего времени, точнее до его разговора с Трегубовым, господин Брюхов, похоже, понятия не имел о том, что его дочери нет в живых.       – Да, – кивнул он, – это так.       – Откуда у Вас эти сведения? – подпрыгнул Брюхов и, опершись руками на стол, навис над Штольманом.       Яков Платонович откинулся на спинку, подняв голову, посмотрел на собеседника и покачал головой:       – К сожалению, я не могу раскрыть источник информации, но, поверьте, это очень надежный источник.       – Вы не можете так поступить! – воскликнул Алексей Иванович и с размаху плюхнулся на жалобно заскрипевший стул: – Речь идет о моей дочери!       – Сожалею, – покачал головой Штольман.       Брюхов снова вскочил на ноги и забегал по кабинету. Яков Платонович спокойно ждал.       – Вы думаете, я не знаю что говорят люди о Вашей жене – дочери адвоката Миронова? – понизив голос до свистящего шепота спросил Брюхов. – Про то, как она с мертвыми разговаривает? Это она Вам про Машу сказала? Она ее видела? Говорила с ней?       – Алексей Иванович, остановитесь! Если Вы позволите себе произнести в адрес моей супруги еще хоть слово в подобном тоне, я буду вынужден вышвырнуть Вас вон из кабинета, – отчетливо выговаривая каждое слово, произнес Яков Платонович, поднимаясь из-за стола.       Алексей Иванович резко выдохнул, заставляя себя успокоится, и снова сел на стул.       – Прошу меня простить, – произнес он спустя некоторое время и объяснил: – Волнуюсь. Штольман посмотрел на собеседника и тоже сел.       – Я оказался в очень сложном положении, – уже спокойнее сказал Брюхов и добавил: – Моя дочь – Мария – пропала...       Штольман вздохнул, понимая, что настоящий разговор начинается только теперь...       Антон Андреевич с самого раннего утра откомандированный полицмейстером вместе с командой, состоящей из трех городовых, в дом Бобылева-Капустина на поиски клада, сидел на лавке возле окна и тоскливо взирал на учиненный ими беспорядок. Прибыв на место ранним утром, он принял доклад двух полицейских, несших ночное дежурство у дома; убедился, что все в порядке, и отправил их отсыпаться; после чего самым решительным образом приступил к поискам.       Подпол был полностью обследован еще накануне и теперь снятые под руководством Штольмана со стен и пола доски аккуратной стопкой лежали у дальней от лестницы обнажившейся земляной стены. Собственно говоря, на этом порядок и заканчивался – сразу после убийства Капустина, находящийся теперь под стражей, фельдшер Корчмин уже начал обыскивать дом, о чем свидетельствовал царящий в нем разгром, который в день убийства обнаружили прибывшие на место преступления полицейские. Да и сам Корчмин не отрицал этого, однако поиски его были безрезультатны, как впрочем и поиски самого Коробейникова. А тут еще и Штольман куда-то запропастился.       Явившись утром на службу, Антон Андреевич обнаружил в их с Яковом Платоновичем кабинете не только самого господина полицмейстера, но и посетителя, которого дежурный упорно величал "ихним приятелем". Николай Васильевич гоголем подскочил к изумленному Коробейникову и, не позволив ему вымолвить ни слова, вытолкал за дверь, приговаривая: "Позже, Антон Андреевич, позже..." И уже за дверью кабинета скомандовал: " Берите наряд и отправляйтесь на поиски клада, прости Господи!" – и перекрестившись добавил, на корню пресекая вопросы: "А Яков Платонович займется сегодня другим делом..." Мало что понимающий Антон Андреевич, не имеющий ни малейшего понятия ни о каком "другом" деле, прихватил дежурный наряд, загрузился вместе с ними в пролетку и, продолжая пребывать в некотором изумлении, отбыл в Слободку.       Теперь, глядя на полицейских, ожидающих его указаний, Коробейников пытался лихорадочно сообразить, как бы поступил на его месте Штольман. Дом был полностью обследован уже несколько раз, полицейские внимательнейшим образом простучали все стены и полы и даже разобрали их в поисках тайников. Не добившись никаких результатов Антон Андреевич предположил, что драгоценности могут быть спрятаны по отдельности, а не в ларце. Хотя это сильно усложняло поиски, но ведь нужно же было куда-то двигаться. И Коробейников поставил перед полицейскими новую задачу...       Анна Викторовна вышла из парадной и огляделась по сторонам. На улице царила утренняя суета, такая обычная для буднего дня. Мимо нее прогрохотал обитыми железом колесами ломовик – возница в серой посконной рубахе, подпоясанный кушаком погонял свою низенькую лохматую лошадку, которая старательно тащила груженую тяжелыми мешками телегу, должно быть, на базар. Многочисленные прохожие - господа в светлых сюртуках и шляпах; дамы в шелковых летних платьях и шляпках, украшенных цветами и лентами; служанки и кухарки с тяжелыми корзинами, возвращавшиеся с базара; торопливо пробегали мастеровые, придерживая висящие через плечо тяжелые ящики с инструментом; мальчишки вприпрыжку бежали по каким-то важным мальчишеским делам; солидные матроны в окружении многочисленных отпрысков и сопровождаемые нянями и гувернантками, вышедшие на утреннюю прогулку – все они, пользуясь утренней прохладой, кто-то быстрее, кто-то медленнее проходили мимо нее. С некоторыми она была знакома, кого-то знала только в лицо. Кое-кто останавливался, чтобы поздороваться с юной супругой начальника следственного отдела Штольмана – мужчины приподнимали свои шляпы и кланялись, выражая свое уважение не столько ей самой, сколько ее мужу и отцу. Анна немного постояла, потом влилась в поток горожан и неторопливо двинулась знакомой дорогой по направлению к Царицынской улице.       Божественный запах горячего шоколада Анна Викторовна почувствовала за квартал от кондитерской. Проблемы с корсетом, которые никуда не делись и постоянно напоминали о себе, требовали от Анны Викторовны принять нелегкое решение – не поддаваться искушению и пройти мимо. Однако, легкое головокружение все-таки заставило ее присесть за столик под раскрытым зонтом, прикрывающим гостей от солнца. Мгновенно подлетевший к ней официант в белоснежном фартуке замер в ожидании заказа. Анна тяжело вздохнула и попросила принести ей маленькую чашку шоколада и французское безе.       В ожидании своего заказа женщина поудобнее расположилась в плетеном кресле и с интересом посматривала по сторонам. Внезапно она увидела Петра Ивановича, который неторопливо шел по улице, внимательно осматриваясь, словно искал кого-то. Завидев племянницу, он радостно помахал ей рукой и быстро пошел к ее столику. Анна изумленно следила за приближающимся к ней дядюшкой, которого уж никак не ожидала увидеть в городе в такое раннее, по его собственным понятиям, время.       – Аннет, слава Богу! – улыбаясь произнес Миронов-младший присаживаясь к столику и добавил: – Так и думал, что найду тебя здесь!       – Дядя? А почему ты меня искал? – забеспокоилась Анна Викторовна. – Что-то случилось?       – Ну как тебе сказать? – пожал плечами Петр Иванович. – Если в десять часов утра в дверь начинает барабанить перепуганный Виктор и сообщает, что городовой принес мне записку от Штольмана – значит ли это, что что-то случилось?       – Господи, что написал тебе Яков? – Анна Викторовна умоляюще взглянула на дядю, начисто забыв об остывающем в чашке шоколаде.       – Да, ничего особенного, – отмахнулся Петр Иванович. – Попросил найти тебя, если к моменту получения записки, ты еще не придешь... И вот – я здесь!       – Понятно, – вздохнула Анна Викторовна, – Яков Платонович мне не доверяет...       – Ничего подобного, – возразил Петр Иванович и накрыл ее ладонь своей рукой, – он переживает за тебя – а это совсем другое дело...       – Думаешь?       – Конечно, – уверенно кивнул Миронов и, подумав, добавил: – просто позволь ему это – заботиться о тебе, переживать за тебя – не отталкивай... Ты представить не можешь, как для него это важно...       Анна удивленно взглянула на дядю, который смотрел на нее с непривычной серьезностью и, как ей показалось, чуть заметной грустью.       – Ну что? Допила свой шоколад? – после недолгого молчания спросил Петр Иванович – от грусти в его глазах не осталось и следа. – Можем идти дальше? Учти, дома Виктор Иванович волнуется – Марии Тимофеевне он про записку, понятное дело, не сказал. К тому же Яков просил сообщить ему, как только мы с тобой встретимся... Кстати, о записке... Миронов подозвал официанта и попросил принести бумагу и чернила, что и было очень быстро исполнено. Петр Иванович чиркнул на листочке три слова: "Анна со мной", – положил его в конверт, написал адрес: "Полицейское управление. Штольману" и снова подозвал официанта. Спустя несколько минут довольный мальчишка лет десяти вприпрыжку бежал по указанному адресу, сжимая в одной руке небольшой конверт, а в другой – заветный пятачок.       Штольман вынул из ящика стола несколько чистых листов бумаги и произнес:       – Алексей Иванович, расскажите все с самого начала...       – С самого начала? – переспросил господин Брюхов и задумался: – Месяца два назад мой хороший друг – купец первой гильдии Волков Константин Иванович из Твери – предложил мне выдать мою дочь Марию Алексеевну за его единственного сына. Это была прекрасная партия для Маши и я, естественно, согласился. Иван Константинович – сын Константина Ивановича – сделал официальное предложение. Однако Мария его не приняла, да какой там – не приняла, категорически отказала. Сказала, что выйдет замуж только по любви. Честно скажу – я был взбешен! Константин Иванович заявил, что больше не желает иметь со мной никаких дел. Я решил, что Мария должна быть наказана. Хотел отправить ее в деревню к моей сестре, а накануне отъезда она исчезла. А тут еще эта девчонка – Стешка, ее служанка и наперсница, такая же безголовая, как и Маша – начала твердить, что та, мол, сбежала...       – Когда точно это произошло? – деловито уточнил Штольман.       – Это было больше месяца назад – пятнадцатого мая, – сообщил Брюхов и замолчал.       – И с тех пор Вы не получали никаких известий о дочери?       – Нет, – покачал головой Алексей Иванович.       – Почему Вы не обратились в полицию сразу?       – Потому, что был уверен, что она действительно сбежала! – почти выкрикнул Брюхов и добавил: – Вы же понимаете, что после скандала с отказом выйти замуж мне только не хватало скандала с побегом дочери... Да мне после такого ни один уважающий себя купец руки не подаст...       – А теперь, когда Николай Васильевич завел с Вами тот разговор, Вы начали сомневаться?       – Я начал сомневаться раньше, – покачал головой Алексей Иванович, – сразу после побега – на другой же день – я направил своих людей на поиски – мне казалось, что найти ее не составит труда – однако все они вернулись ни с чем. Мария как в воду канула...       – Почему Вы решили, что это побег? Только из-за слов служанки?       – Нет, конечно, – покачал головой Брюхов, – я же говорю, она пропала накануне отъезда, вместе с ней пропал кофр с вещами, который уже был собран и готов к путешествию... Я тогда подумал, что кто-то ей помог убежать – ну, не могла же она сама таскать этот кофр по городу.       – Вы сказали, что посылали людей на поиски, – продолжал разговор Яков Платонович. – Им удалось обнаружить хоть какие-то следы девушки? Возможно, они нашли того, кто видел ее на железнодорожной станции, может быть, извозчика, который ее вез?       – Нет, – помотал головой Алексей Иванович, – ее никто не видел... Вот тогда я и подумал, что тут не обошлось без молодого человека... Я, конечно, спрашивал Стешку, но она только ревела, как белуга, и клялась что ничего не знает о поклоннике Маши. А вот моя супруга, рассказала, что как-то видела Марию, беседующей с молодым человеком, но тогда не придала этому значения.       Штольман помолчал, раздумывая.       – Алексей Иванович, Вы же понимаете, что я должен опросить всех Ваших домашних – и родных и прислугу?       – Понимаю, – обреченно кивнул Брюхов и добавил: – Делайте все, что сочтете необходимым... К тому же я надеюсь на Вашу скромность...       – Ну, в этом Вы можете не сомневаться, – согласно кивнул Яков и добавил: – Пишите заявление об исчезновении дочери.       Через несколько минут заявление на имя полицмейстера Трегубова было написано и лежало на столе Якова.       – Яков Платонович, – произнес Алексей Иванович, поднимаясь и глядя на Штольмана, – найдите ее...       – Сделаю все, что в моих силах.       Брюхов кивнул и вышел из кабинета.       Яков Платонович задумчиво перечитал заявление просителя, взглянул на часы и вытащил из ящика стола лист бумаги. Он быстро написал на листочке несколько строк, свернул его, положил в конверт и написал на нем адрес и имя адресата. Адрес был прежний – Царицынская, 5, а вот адресатом на этот раз стал Петр Иванович Миронов. И, прихватив с собой заявление господина Брюхова, отнес письмо дежурному с просьбой немедленно отправить с посыльным по указанному адресу, а сам постучал в кабинет полицмейстера. Николай Васильевич распахнул дверь своего кабинета так быстро, словно все время простоял прямо за ней. Привстав на цыпочки, он опасливо заглянул за спину Якову Платоновичу и почему-то шепотом спросил:       – Вы один?       – Один, Николай Васильевич, – так же шепотом ответил Штольман и оглянулся, очевидно, чтобы в этом убедиться.       – Алексей Иванович ушел? – уточнил Трегубов.       – Так точно, Николай Васильевич, написал заявление и ушел, – кивнул Яков, скрывая улыбку.       – А что это мы на пороге? – обрадовался господин полицмейстер. – Входите, Яков Платонович.       Николай Васильевич жестом предложил Штольману присесть и сам тоже расположился за своим рабочим столом.       – Вы не поверите, Яков Платонович, – заговорщически произнес полицмейстер, – явился ко мне домой спозаранку, супругу мою напугал до полусмерти – она же у меня натура тонкая, впечатлительная...       Штольман с трудом подавил улыбку – в "тонкой впечатлительной натуре", которая была почти на голову выше Николая Васильевича, было не меньше десяти пудов весу, что совершенно не мешало господину Трегубову относиться к ней с удивительной любовью и нежностью и называть Душенькой.       – ...И, главное, ходит и молчит, молчит и ходит... Верите ли, ни слова мне не сказал... Эк, ведь, его приперло! Чего он там в заявлении-то написал? Неужто в убийстве покаялся?..       Яков Платонович молча протянул Николаю Васильевичу заявление.       – Ну, слава Богу, – прочитав его, вздохнул Трегубов, – а то, я уж подумал – сейчас чистосердечное признание писать станет...       – Нет, Николай Васильевич, Алексей Иванович не убийца, – покачал головой Штольман и задумчиво закончил: – Он действительно считает, что его дочь сбежала, и мне почему-то кажется, что кто-то очень умело поддерживает в нём эту уверенность...       – Ну, Яков Платонович, Вам, как говорится, и карты в руки! – развел руками Николай Васильевич. – Ищите, расследуйте...       – Николай Васильевич, а как же клад? - спросил Яков и добавил: – Дело с кладом пока не закончено...       – Ничего, Яков Платонович, – отмахнулся Трегубов, – Коробейников с Ульяшиным без Вас найдут, ну если, конечно, он там есть... Мало ли что наболтал перед смертью Бобылев, может, он бредил...       – Такой вариант отрицать нельзя, но тогда не совсем понятно, точнее, совсем непонятно, за что Бобылев убил нищего, – пожал плечами Штольман.       – А вот это не наша с Вами, Яков Платонович, забота, – назидательно произнес полицмейстер, – то дело старое, давно раскрыто, да и преступник осужден – Вы же не сомневаетесь, что убийца – Бобылев? Кстати говоря, его на суде Ваш тесть защищал – адвокат Миронов, Вы знали? Что он говорит?       – Да ничего не говорит, – покачал головой Яков, – подзащитный не пожелал с ним откровенничать.       – С Мироновым? – удивился Трегубов. – И не пожелал? Удивительное дело... Но это, как раз, неважно! Дело закрыто! Так что, Яков Платонович, занимайтесь делом Брюхова, а с кладом пусть Коробейников развлекается...       Покинув кабинет полицмейстера, Яков Платонович первым делом подошел к дежурному.       – Для меня ничего не было? – на всякий случай спросил он, прекрасно понимая, что если бы Миронов-младший прислал ему записку, то тот и без напоминаний не забыл бы ее передать.       – Никак нет, Яков Платонович, – вскочил полицейский и развел руками, будто это он был виноват в том, что либо Анна все еще не пришла к родителям, либо Петр Иванович не спешил сообщить ему о том, что пришла.       – Да, ладно, – махнул рукой Штольман и добавил: – если что, я у себя...       Яков Платонович сел за стол и взглянул на стоящие на камине часы – они показывали без четверти одиннадцать. По его расчетам Анна Викторовна уже давно должна была добраться до Мироновых, но поскольку ответа на его записку пока не было, то знать этого наверняка он не мог. Прежде чем что-то предпринимать, Штольман решил дождаться половины двенадцатого и, вздохнув, налил себе теплого чаю из самовара, прихватил из вазочки черствый пряник и усмехнулся – оказывается, то что к хорошему привыкаешь быстро – истинная правда. Всего за два с небольшим месяца он успел привыкнуть к тому, что утром Анна Викторовна готовит для него завтрак, ну, или, на худой конец, они успевают позавтракать в гостиничном буфете – сегодня, собираясь в спешке, про завтрак он даже не вспомнил, о чем сейчас жалел. Кроме волнения за Анну, сосредоточиться на деле об исчезновении Марии Алексеевны Брюховой ему мешало еще и чувство голода. Однако, хочешь не хочешь, нужно было работать.       "Ох, и удружили вы мне, Анна Викторовна," – покачал головой Яков. Собственно говоря, что ему известно по этому делу достоверно? Пятнадцатого мая сего года Мария Алексеевна Брюхова исчезла, никто не видел ее, точнее, пока нет ни одного свидетеля, который видел бы ее после этой даты. А раз ее дух разгуливает по Затонску – значит девушка мертва. Штольман усмехнулся, представив себе изумление на лице Николая Васильевича, если он доложит ему, что смерть девушки установлена со слов свидетеля, который видел ее дух, гуляющий по парку. Понятно, что сам-то он не сомневался в словах Анны Викторовны, жаль, для господина полицмейстера да, пожалуй, и для господина Брюхова, этого было недостаточно. Единственное, что могло их убедить – это тело девушки, которое еще только предстояло найти. Штольман вздохнул. Кроме того, были две истории которые могли иметь, а могли и не иметь отношения к смерти Марии Брюховой: одна – это история с несостоявшимся замужеством, а вторая - та откровенная сцена, которую девушка видела незадолго до гибели.       Интересно, чем ей не угодил жених? Якову Платоновичу всегда казалось, что девушки из хороших семей не имеют обыкновения отказываться от предложения руки и сердца. Ну, за редким исключением... Ему все еще было неприятно вспоминать те несколько месяцев, когда князь Разумовский сделал предложение Анне, и она ему почему-то не отказала, а взяла время на размышления. Тогда он сам искал для нее оправдания, объясняя ее раздумья и колебания влиянием семьи, особенно матушки – Марии Тимофеевны, которая прямо-таки мечтала увидеть свою дочь княгиней Разумовской. А он, связанный по рукам и ногам обязательствами перед полковником Варфоломеевым и обстоятельствами, складывающимися совсем не в его пользу, не придумал ничего лучше, чем спровоцировать дуэль, имея твердое намерение застрелить князя. Вот только, к сожалению, после этого у него самого не оставалось иного выхода, как пустить себе пулю в лоб. Слава Богу, Анна Викторовна, изрядно помучив их обоих, все-таки отвергла князя, а потом еще и помешала им закончить дуэль. Штольман покачал головой, припоминая, что дуэль-то они с князем так и не завершили – кто-то успел проломить череп господина Разумовского до того, как тот воспользовался своим правом на ответный выстрел, чем, почти наверняка, спас ему – Штольману – жизнь. Надо сказать, Яков Платонович был почти уверен, что этим "кем-то" была странная девушка Элис Лоуренс, которая для того, чтобы покинуть Российскую Империю, легко обвела вокруг пальца самого Варфоломеева...       Штольман потер виски, стараясь выбросить из головы воспоминания и снова сосредоточиться на деле. Надо сказать, вторая история тоже выглядела многообещающе с точки зрения мотива убийства. Если, как предположил многоопытный в любовных связях с замужними дамами Миронов-младший, Мария Брюхова видела, что ее мачеха изменяет отцу, и той стало об этом известно, то это весьма вероятно могло бы стать мотивом убийства. Из того, что Яков успел узнать о характере Алексея Ивановича за время их непродолжительной беседы, тот едва ли простил бы своей супруге измену. Яков выдвинул ящик стола и вынул оттуда два листа бумаги, на которых были нарисованы мужчина лет двадцати пяти и женщина, как утверждала Анна, лет на десять старше...       Громкий стук и ввалившийся следом за ним в дверь дежурный прервали размышления Якова Платоновича.       – Вам записка, – радостно доложил полицейский и подал начальнику следственного отдела конверт с написанным на нем адресом и именем: "Полицейское управление. Штольману".       – Спасибо, – кивнул Яков, распечатывая конверт, и взглянул на часы – те показывали ровно одиннадцать тридцать.       "Анна со мной" – прочитал он и усмехнулся – удивительно, что такой любитель поболтать, как Петр Иванович, оказался весьма краток в эпистолярном жанре – вот, что значит "со мной"? "Со мной" – дома или "со мной" – где? Но в любом случае, раз Анна Викторовна не одна, он мог наконец спокойно вздохнуть и заняться расследованием смерти Марии Брюховой, хотя и поиски клада, несмотря на уверенность господина Трегубова в том, что Коробейников справится сам, он бросать не собирался.       Немного поразмыслив, Штольман решил отправиться к Брюховым – Алексей Иванович был предупрежден и ожидал его визита, а вот клад в доме Бобылева-Капустина мог и подождать, ведь убийца по этому делу уже был арестован и сидел здесь же поблизости – в уютной камере затонского управления полиции.       Анна Викторовна с Петром Ивановичем неторопливо дошли до Царицынской, поговорили с Виктором Ивановичем, который, увидев любимую дочь живой и невредимой, успокоился и с чистой совестью отправился по своим адвокатским делам. Мария Тимофеевна, которая пребывала в неведении относительно записки зятя и последующих поисков Анны дядюшкой, поехала в сопровождении Прасковьи на рынок. Правда, перед этим они усадили Анну за стол, на котором стояло прикрытое полотенцами блюдо с разнообразной свежайшей выпечкой и еще пахнущий дымом самовар. Анна с тоской посмотрела на пироги и булочки и вдруг почувствовала, что ей так хочется есть, что ее совершенно не волнует ситуация с корсетом. Анна с удовольствием съела свой любимый пирожок с капустой и еще один с яблоками. Кроме рынка Мироновой нужно было зайти к портнихе, да и в галантерейной лавке ожидалось новое поступление товара из столицы... Она, конечно, попыталась пригласить с собой Анну, но та категорически отказалась, сказавшись тем, что лучше погуляет по саду.       Так она и сделала – выпив по чашке чаю, они с Петром Ивановичем расположились в тени на веранде. Анна снова прихватила с собой книгу – на этот раз, она внимательно прочитала название – это было старое издание "Повестей покойного Ивана Петровича Белкина". Удобно устроившись в плетеном кресле, женщина положила книгу себе на колени и закрыла глаза, наслаждаясь легким ветерком и ароматами цветов, которые он приносил из разогретого солнцем сада, и даже громким чириканьем воробьев, которые прилетели к веранде в надежде поживиться чем-нибудь вкусненьким. Петр Иванович погрузился в чтение светской хроники в последних выпусках столичных газет, наконец добравшихся в Затонск из Петербурга. Анна Викторовна и не заметила, как ее мысли вернулись к событиям прошедшей ночи, и только осознав, что ее щеки пылают, а на губах блуждает совершенно неприличная улыбка, она открыла глаза и украдкой взглянула на дядю. Тот, как ни в чем не бывало, читал газету. Анна с облегчением вздохнула и снова прикрыла глаза, теперь ей почему-то вспомнился Чеграш. Интересно, что же заставило этого тогда еще совсем молодого человека стать беглым? Почему он оказался в лесу и едва не расстался с жизнью в ту морозную ночь, когда его подобрали Еремей с товарищами? Почему он приходит к ней и рассказывает о своей жизни, если она его даже не пытается вызвать, а все, кто был с ним знаком при жизни, в один голос утверждали, что человеком он был нелюдимым и неразговорчивым... Погруженная в свои мысли, Анна Викторовна то ли задремала, то ли Чеграш явился, привлеченный ее мыслями о себе, но она вдруг ощутила порыв ледяного ветра и последовавший за ним мягкий, почти нежный, толчок в солнечное сплетение, и немедленно провалилась в его воспоминания...       ...Солнечное морозное утро – он колет на заднем дворе дрова. Топор так и летает в его руках, он почти счастлив – ведь вчера вечером барин обещал, что обвенчает их с красавицей Настей – любимой служанкой барыни. А вот и сама невеста зачем-то выбежала на двор, лишь накинув на себя пуховую вязаную шаль, лукаво улыбнулась ему и, спрятав раскрасневшиеся от смущения щеки , снова скрылась в доме... Следующее видение оказалось не таким радостным:       ...Он стоит перед барином в его кабинете, а тот объясняет ему, что барыня подарила Настю своей лучшей подруге, та уже выдала девушку замуж за хорошего человека – камердинера ее мужа... Надо сказать, он и сам еще несколько дней назад почувствовал неладное, когда его Настенька не вернулась вместе с барыней из гостей, однако он все еще продолжал верить обещанию своего барина, которого всегда считал человеком порядочным и вот теперь ему все стало понятно. Барин, кажется, даже утешает его, предлагая взять в жены любую девку в его имении, а он чувствует, что в его груди закипает ярость, а рука нежно поглаживает ухватистое топорище, засунутого за кушак топора...       Анна Викторовна вздрогнула и открыла глаза, все еще ощущая пожирающую все вокруг чужую ярость. Должно быть, Чеграш тоже был рядом, потому что женщина зябко поежилась и, обняв себя руками, потерла плечи.       – Аннушка, задремала? – улыбаясь спросил Петр Иванович.       – Тот человек – Чеграш – показал мне, как его невесту – Настю, видимо они оба были крепостными, – начала рассказывать Анна, – потому что барыня подарила девушку своей подруге, а ты выдала ее замуж за камердинера своего мужа...       Анна передернула плечами:       – Не представляю, как можно подарить кому-то живого человека или выдать замуж против воли...       – Аннушка, ну что же делать? – вздохнул Петр Иванович. – Уж такие были времена...       – Такие времена? – возмущенно переспросила Анна. – Как будто сейчас родители не выдают дочерей замуж за сыновей своих компаньонов или деловых партнеров, да за кого угодно, кого сочтут удачной партией!       – Аннет, ну тебе-то грех жаловаться, – примирительно произнес Петр Иванович, – твои родители позволили тебе отказать аж целому князю Разумовскому, ты вышла замуж за того человека, за которого хотела выйти...       – Не всем повезло с родителями так, как мне, – вздохнула Анна Викторовна, – вот Маше – дочери купца Брюхова – не повезло, отец хотел выдать ее замуж за сына купца Волкова, с которым бедная девушка, возможно, даже не была знакома...       – Ну, ведь, насильно-то ее за него не выдали, – пожал плечами Миронов. – Отец всего лишь решил немного наказать ее за строптивость.       – Ну, мы же не знаем, почему она отказала, – упрямо произнесла Анна. – Вдруг она узнала о своем женихе что-то такое... что не позволило девушке принять предложение? А наказать собирались именно ее...       – Думать боюсь, что она могла узнать о бедном парне, – пробурчал Петр Иванович себе под нос и добавил, стараясь перевести разговор на более интересную для себя тему: – А что там с кладом? Дух господина Бобылева еще не поведал тебе, где его искать?       – Нет, – покачала головой Анна, – он приходит, когда захочет и рассказывает то, что хочет... Он не сказал мне свое настоящее имя и я не могу его вызвать.       – И все-таки он приходит к тебе и рассказывает о себе, а это что-то да значит...       – Он приходит только когда Якова нет рядом, – вздохнула Анна, – и мне кажется, что ему это совсем не нравится...       – Ну кому же понравится, что его жену посещает мужчина? – хихикнул Миронов и добавил: – Даже если этот мужчина всего лишь дух...       – Да ну тебя, – отмахнулась Анна.       – Аннет, а ты не пыталась спросить его о кладе? – вкрадчиво уточнил Петр Иванович и добавил: – Что-то мне подсказывает, что именно тебе он расскажет все, что захочешь...       – Я обещала Якову Платоновичу не вызывать духов и не вмешиваться в расследование, – вздохнула Анна.       – Можно подумать, тебя это когда-то останавливало, – пожал плечами Миронов.