Helpless

Зал маленькой церкви на окраине города был пуст. Вокруг алтаря горело несколько свечей, монотонно покачивая крохотными лепестками своего пламени. Где-то под сводами каменного потолка собрались и зависли приглушённые звуки камерного органа, который был спрятан где-то наверху, на хорах. Приближалась обеденная месса. С самого утра в городе шёл дождь, по-осеннему холодный, крупный. Капли стучали по каменной крыше, скользили между резьбой и декоративными элементами готического фасада, звенели на витражных стёклах, отбивая тихо ритм очередному хоралу. Мягкий полумрак окутывал церковь; тёмные отсветы от витражей окаймляли арки, в которых находились высокие окна, и раскрашивали каменный свод; жёлтые блики свечей играли на позолоченных иконах, создавая светлый ореол вокруг алтаря. На скамье в ближней к алтарю части зала сидела девушка. Заметить её с первого взгляда трудно: она сидела ближе к внутреннему нефу за одной из колонн. Она была в тёмно-сером пальто, на ткани которого всё ещё сидело несколько мелких капелек. Некоторые пряди светло-каштановых волос, собранных сзади в хвост, были ещё тёмные от влаги. Если обратить внимание на масштабы непогоды, то можно понять, что девушка находится здесь уже долгое время. Прихожанка сидела неподвижно и, не отводя взгляд, смотрела на иконы. Она молилась. Молилась молча, тихо, но так рьяно и отчаянно. Ей многое нужно было сказать Небесам, многое отпустить, многое забыть. «Я никогда не была особо верующей, но сейчас мне просто не к кому больше пойти. Больше меня никто не слышит да и вряд ли хочет услышать. Поэтому я здесь, поэтому я обращаюсь к Тебе.» Девушка как будто нервничала: её руки, в которых она перебирала простенький крестик, были напряжены, она иногда глубоко вздыхала, стараясь успокоиться. Первые слова к Всевышнему давались ей с трудом: она не знала о чём говорить, как говорить. «Наверное, мои страдания совсем детские, наивные и есть в мире люди, которым много хуже. Но моя жизнь дана именно мне, и я переживаю всё это в меру своих душевных сил. Я не могу прожить какую-то другую жизнь и испытать чьи-то страдания. Встать на чьё-то место в нашем мире невозможно, а потому невозможно судить о жизни другого человека со своей высоты.» Эти мысли были в её разуме практически с самого детства благодаря влиянию религиозных родителей. Они всегда говорили, что каждому человеку даны испытания, которые преодолеть может только он сам, — каждому дано своё особое бремя. «Но я осталась беспомощна на своём пути. Осталась одна, сбежала от всего: от обязательств, от любви, от дружбы… Меня поставили перед выбором, но я не смогла его сделать. Не смогла повернуть на развилке, а просто сбежала.» Дыхание девушки сбилось, в горле встал ком. Ей тяжело было думать об этом, но выхода другого не было. В этот момент тишина вокруг стала давить на неё и только усилила чувство неловкости и одиночества. Но это одиночество позволяло не стесняться своих слёз, которые предательски начали скатываться одна за другой по щекам. «Я никогда не думала, что иметь чувства — так тяжело и сложно. Скорее сложно в них разобраться и принять. Я всегда старалась быть рядом с каждым, кто мне дорог, кому я нужна. Но… однажды что-то пошло не так. Я старалась… правда. Просто хотела, чтобы всё было хорошо.» Каждая мысль прерывалась тихим всхлипом. Сдерживать это уже было невмоготу: это и так сидело внутри неё слишком долго. Раньше она могла всё держать под контролем, но сейчас игра явно была проиграна. «У меня было много друзей, был человек, которого я любила. Но между ними была пропасть. В какой-то момент я просто осталась меж двух огней. Я не хотела выбирать. И до сих пор не хочу этого делать: каждый из этих людей был важен для меня, я не хотела терять никого из них. Я пыталась не выделять никого, не ставить кого-то одного выше всех остальных. Но, как видишь, ничего не вышло.» Дождь на улице почти закончился. Крупные капли сменились на морось, а небо вроде как начало светлеть. Обеденная месса уже закончилась. На неё всё-таки пришло несколько человек, несмотря на непогоду. Молебен был отпет, замолк орган. Священник стоял рядом с алтарём и разговаривал с одним из прихожан, которые остались на некоторое время. Но девушка осталась для всех незамеченной. Даже её тихий плач не долетал ни до чьего слуха. «Однажды я на некоторое время как будто заперлась с одним человеком от всего мира. Для меня существовал только он, а обо всём остальном я просто-напросто забыла. А когда открылась дверь в большой мир, я поняла, сколько нитей оказалось на грани разрыва. Скольких людей я держала на расстоянии и вот-вот могла потерять. Случилось то, чего я боялась: рамки выбора сковали меня. И как будто я уже должна пожинать плоды своего выбора. Между многими друзьями и мной появилась отрешённость. У кого-то из них даже появилось чувство брошенности. Внутренне я чувствовала, что что-то изменилось, но боялась говорить об этом. Мне было страшно. Я боялась, что меня оттолкнут на попытках к примирению и сближению. Я запуталась в своих чувствах как никогда. Ты знаешь, что мне всегда было трудно разобраться в себе, но здесь я будто попала в собственную западню.» Плач и сожаление накрыли девушку с головой. Она начинала сильнее плакать с каждой фразой. Для неё сейчас не существовало ничего кроме её собственной боли и страхов. Хотя был ещё и тот, к кому она обращалась, у кого просила помощи и совета. Она не знала, как Он мог ей помочь, но говорить больше было не с кем. «Меня гложет вина. Я чувствую себя виновной перед всеми ними. Они не заслужили быть забытыми и брошенными. Все они очень важны для меня. Я всегда была рядом, когда они нуждались во мне, а они отвечали тем же. Я не хочу предавать никого, а уж тем более вычёркивать из своей жизни. Не хочу, чтобы кто-то чувствовал себя менее значимым. Я считаю, что ставить перед таким выбором — жестоко. Ведь неправильно запираться от всех, даже если один человек для тебя всё. Нельзя лишать других своего присутствия, особенно когда ты тоже для них важен.» Сожаления понемногу сменялись ненавистью к самой себе. Она знала, как дорого стоит пренебрежение. Но дороже только стоит любовь и возможность её удержать. Даже над дружеской любовью надо трудиться, постоянно её поддерживать и «подкармливать», к тому же если пламя чувств горит ярко и жарко, то гаснуть оно будет медленно и долго, оставляя тлеющие угли, что будут до последнего выжигать раны на сердце и всё больше калечить его. «Я боюсь. Я потерялась. Я запуталась. Я беспомощна. Не знаю, как поступить, что сделать. За чувствами я ищу опору и покой, но каждый раз только страдаю от них. Они только ранят и с каждым разом всё сильнее. Я бы очень хотела не чувствовать ничего, чтобы не страдать, но это невозможно. Хотела бы запереть сердце на замок, чтобы его больше не ранили, но не могу. Каждый раз, как мотылёк на пламя, я лечу за чувствами и эмоциями, верю в счастливый конец сказки, но… сказка рассыпается в прах, а внутри алеет новый кровавый рубец. Я просто хочу покоя.» Девушка встала со скамьи, подтянула резинку, которая держала волосы, и направилась к выходу. Она остановилась посреди коридора и оглянулась на иконостас. Свечи всё так же мирно горели вокруг алтаря, освещая пространство мягким светом. Всё так же мягко пахло ладаном, расплавленным воском и немного дымом. Церковь была так же пуста, как во время её прихода. Дождь закончился, и солнце начало пробираться сквозь завесу облаков. Деревянные двери всё ещё были мокрые, и всё вокруг поблескивало от воды. Тяжёлые капли упали с калитки, когда прихожанка в последний раз обернулась на церковь и, надев крестик на шею, ушла прочь. Никто не знает, может, ей и открылось что-то после той молчаливой исповеди в старенькой церкви. Был ли это глас Всевышнего или позыв её души? Неизвестно. Но она приняла решение.