Путаница

У каждой антропоморфической сущности свои суперспособности — если, конечно, можно так выразиться, ведь они и есть чистые сверхсилы, даже не отягощенные мусором вроде человеческих тел — одна лишь видимость. Зубные феи чуют выпавшие зубы под подушками за много сотен километров и всегда заранее запасаются необходимым количеством монеток, угадывая сверхъестественно точно — ни одной лишней, ни одной в недостатке. Пасхальные кролики ежегодно притаскивают-таки упрямо упирающуюся весну, по пути роняя крашеные яйца, как Ганзель и Гретель — хлебные крошки, только не явно, не на хоженые тропки, а хитро прячут в самых неожиданных для этого местах. Жизнерадостный красноносый старик с пышной седой бородой успевает за одну лишь ночь одарить всех детей всех возрастов, точно зная каждого по имени, будучи уверенным в количестве проступков и благих поступков каждого же из них. А его сезонный спутник, мороз, не может похвастаться такой феноменальной памятью, да и не озадачивается этим; зато даже легчайшие прикосновения его пальцев покрывают оконные стёкла полупрозрачными резными корками, по следам его босых ног тянутся скользкие ледяные дорожки, а дыхание замораживает невидимые капли воды в снегопад. В чём-то эти способности похожи, пусть на первый взгляд и кажутся совершенно разными. Хотя некоторые из бессмертных воплощений имеют одинаковые по природе силы. Например… Они видят сны. Песочный Человек и Бугимен, две стороны одной луны — ярко светящаяся мягкими холодными отражёнными лучами и скрытая густой кромешной тенью. Им не нужен сон — им не нужен отдых вообще, но они и не спят, ведь дремотные видения — их работа. Песочник цепляет мысленные движущиеся картинки на струи песка, оплетает ими, будто лассо, и притягивает, рассматривает, словно хрупкие игрушки. Кромешник не столь осторожен: его конёк — внезапность, те звуки, которых не ждёшь в пустом доме, те тени, которые отбрасываются невесть чем и шевелятся, как живые — в общем, всё пугающее неизвестностью — и сны, прочно запутавшиеся в призрачных космах грив, приносят ему верные слуги-кошмары. Но оба, несмотря на разные методы, любят смотреть на результаты своих работ — и завистливо или с восхищением подглядывать на произведения конкурента. И иногда выуживают любопытные экземпляры. Например, юный Винсент Маллой, семи лет от роду — он, безусловно, верит в антропоморфические сущности (хотя именно этих слов ещё не знает… впрочем, до этого недолго осталось — он способный мальчик): и в Санта-Клауса, и в Зубных Фей, даже в Ледяного Джека, о ком мало кто из людей знает. Но юному Винсенту неинтересны добрые духи праздников и хрупкие хранители воспоминаний и мечтаний. Он спит и видит сладкий радостный сон, в котором оживают вчерашние трупы и, наоборот, оказываются погребены живые ещё люди, вороны выкрикивают предсмертные хриплые насмешливые песни, стены старых домов оплетаются густой паутиной… Винсент улыбается во сне, а Песочник утирает свой кварцевый лоб песчаным платочком и недоумённо разводит руками. Например, годовалый малыш Стьюи Гриффин — он хнычет, беспокойно мечется в кроватке, отбрасывает через решётку колыбельки выплюнутую соску, которую ещё с вечера запихнула ему в рот мать. Старая ведьма! Она виновата во всём! Её снова не получилось прикончить, а ведь план был разработан до малейшей детали. Правда, Стьюи смутно помнит, чтобы воплощал его, когда и как… Он догадывается, что это всего лишь сон, что мало утешает его: надо же, эта сука даже в сны влезла! Малыш переворачивается и проваливается в другое сновидение, однако, не лучше предыдущего: здесь Руперт изменяет ему… с женщиной. Стьюи просыпается и орёт, сжимая в объятиях плюшевого мишку: «Как ты посмел! Как?» — пока не появляется грязная тварь и не затыкает его соской, приговаривая: «Ну-ну, сынок, тише, маленький… Это всего лишь сон…». Кромешник смеётся от души — какие забавные страхи довелось ему увидеть на этот раз! Например, Токи Вортуф, ну да, не ребёнок, если считать возраст по паспорту, но человек по-детски наивно верящий в чудеса, прячущий каждый выбитый в драках зуб под подушку — он прижимает к щеке мягкого игрушечного зайца. В его сновидении Ктулху выходит из океана крови к людям, крушит их дома, разрывает тела на части когтистыми лапами, сминает длинными осклизлыми щупальцами — картина лучше не придумаешь. Ещё ему снятся леденцы, и что он играет на «Ибанезе», и даже лучше, чем Сквизгаар, но эти видения не задержатся в его мыслях — когда он проснётся, он будет помнить только океан крови… и радоваться. Тогда как Песочник выбьется из сил в попытках найти в снах Токи следы хоть одного из кошмаров Бугимена, хоть один кристаллик чёрного песка — и всё тщетно: призрачный Ктулху был слеплен из его собственного, сверкающего золотом, драгоценного песка сладких грёз. Например, школьник Эрик Картман, девяти лет, страдает от самого сильного ужаса, какой он только мог придумать — ему снится Толерантность. Толерантность носит хайратник на длинных немытых волосах, металлический «пацифик» на шее, курит «травку», рыжая и, вдобавок ко всему, будто этого мало, иудейского племени. Эрик визжит во сне: «Неееет!» — и пытается задушить Толерантность, но она только пьяно улыбается и говорит о всеобщем мире, о гуманности и равных правах для всех, даже для животных, которых, конечно же, нельзя есть, поскольку это жестоко, поэтому скоро все станут вегетарианцами, а начнётся активизация движения «зелёных» с закрытия «КейЭфСи». Юный Картман цепенеет — он не может поверить ушам своим: как так — закрыть «КейЭфСи»? А как же куриные крылышки? С пряным соусом? Но Толерантность ласково грозит ему пальцем и рассказывает какую-то ерунду, постепенно превращаясь в нагло лыбящегося Кайла. Эрик просыпается в холодном поту, садится на кровати и досадливо шепчет: «Да твою ж мать!». Кромешник пытается разобраться в увиденном: ведь толерантность — это хорошо? Это такое поучительное сновидение, это происки Песочного Коротышки? Это же он любитель лепить всеобщую любовь и мир во всём мире, конечно, он: Бугимен всегда предпочитал строить другие воздушные замки, тёмные, кроваво-багровые, гулкие от одиночества, ужасающие жестокостью даже отъявленных убийц. Но нет: всё сновидение — чистый кошмар, от начала до конца, и Кромешник мечется по закоулкам этого сна в поисках той ниточки, того следа, который заставил невинное дитя бояться того, что считается в этом мире образцом чистоты и добра. Луна вращается вокруг нашей планеты, сменяя фазы, впуская свет на тёмную сторону и скрывая недавно освещённую. Это законы астрономии, согласно которым на ночном небе холодно сияет бездушный кусок камня. Но есть и другие правила, подчиняющие смене фаз незримые сущности; из-за них наступают такие ночи, когда Луноликий, покровитель и советчик Хранителей, разражается сумасшедшим безмолвным смехом, выводит на охоту стаи вервольфов, будит спящие до поры до времени привидения. В такие ночи добрый Песочный Человек щедро рассыпает свой золотистый сонный порошок, даря мечтателям грёзы об одиночестве, убийствах, насилии и войнах. В такие ночи Бугимен пугает своих жертв сюрреалистическими картинами того, что никогда не произойдёт — того, чему люди страстно сопротивляются, о чём любят врать, но боятся до смерти — порядка и справедливости. Это самые плодотворные ночи, после которых воплощения снов выматываются, насколько это возможно для антропоморфических сущностей. Настолько, что сами себя не узнают, путаясь в том, кто их них тощая зловещая тень, а кто — пухлый светящийся добряк. Впрочем… может быть, Луна ни при чём, может быть, заблуждаются не сущности, а те, кто даёт им веру?