Капитан

Скоро матч, и они ещё всем покажут – кто кого, ведь они – лучшие, её девчонки, сама такими воспитывала: вот, улыбаются задорно с колдографий – ещё выпускницы, весёлые подруги... - Гарпии, вперёд!!! – крик-клич, взрыв двадцати восклицательных знаков. Один раз за игру – не жаль, и пусть потом весь день хрипы раздирают горло, слабое горло, с которым вообще непонятно как она ещё капитанит. Но всё остальное – побоку, когда снова взлетаешь над полем, а в крови бьется бешеный азарт полёта, с единственной молитвой чёрт-знает-кому – чтобы уж всё, как надо. Не сбилось, не пропало по возможной случайности, а ведь этих случайностей с недавних пор стало на одну больше... А ведь и не думала поначалу в квиддич идти – но как само получилось: в слизеринской сборной, успехи, победы, на шестом – капитанство, первое; а потом и жизнь не в жизнь стала без спорта. И не понимала тогда, что в ней такого углядел профессор Слагхорн... Правду говорят – человек иногда сам себя не знает, и другие его путь видят яснее. Зато теперь билеты раньше всех получает – хоть так поблагодарить хочется; а вот на последней игре его не видела – и ей же как назло надо было, раз поручили, и настроения, помнит, на двое суток не стало... Жить-то хочется, хоть и рискует порой по страшному. Слава Мерлину, обошлось всё. Пусть и дальше обходится. Видела б мама... Ей тяжело о матери думать. Вот ведь как в жизни бывает: и не знала, что у неё мама такая, до семи лет, а потом если виделись, то уж урывками. А она всё равно маму любила. Сама хорошая была – задорная, отчаянная, быстрая – и фамилия хорошая: сразу чистую кровь заметно; ей же самой на всю жизнь – отцовская. Обидно немного – до сих пор, хоть и ясно: чтобы не узнали, не стали докапываться. Джонсы-то только в четвёртом поколении маги, не резон им – всяким чернокнижием баловаться.... Так вот и училась все годы, а жизнь вилась той самой змеёй с факультетского герба – никак не даётся в руки, а дастся – ужалит. Хорошо, что скрывать укусы – само собой получалось, учиться почти не пришлось. По краю ходила - никто не видел. Как побледнела тогда, в восемьдесят первом, когда маму – в Азкабан; - тоже. И сейчас ничего не подумают. Двух её девчонок в сборную Англии взяли, на чемпионат мира – из Министерства поздравляли даже, да только ей наплевать на этих чиновников. Саму тоже звали, конечно – но нельзя же команду бросать, стратегия-то для каждого матча своя, и кто, кроме неё, справится? Надо бы смену воспитывать, всё ж тридцать летом стукнуло, но времени и так не хватает, да и мамино место занять пришлось – вот, этой же осенью. Важное место, но уж слишком, как оказалось, требуется на нём – иногда кажется, больше, чем она может выдержать. Но она сильная, она привыкшая, везде сама пробивалась – и здесь как-нибудь. А порой – зажмурится, и словно летит в ночном небе, а за спиной – чёрный плащ; хорошо, за маской смеющегося лица не видно – для остальных-то всё в этот миг серьёзно до жути, а она – как влюблённая в небо... Больше-то не в кого. Жениха ей мама присмотрела: красивый, умный, – говорила – и чистокровный, а что старше её – так не печаль. Писал даже несколько раз, пока в школе училась. Только лично познакомиться не пришлось: «Авада» исподтишка в восемьдесят втором – и готово, даже суда не надо. А кто девушку без особого приданого и роду-племени взял бы, с её-то внешностью и манерами, которым у мадам Хуч и отца, мелкого бизнесмена, училась?... Квиддич и остался, да только не жаль – могло быть хуже, а так даже известна. Первую полностью женскую команду построить – тоже дело. Хорошее. И что сейчас сделала – не жалеет. Сложись жизнь иначе, может, и раньше бы к ним пришла. «Вот как оно в жизни бывает...» - подумает привычно, и этак незаметно рукав мантии вниз дёрнет. Левый. Хитрая змея ухмыляется изо рта чёрного черепа. Лишь бы на матче не стало жечь некстати.