Простые вещи

      Когда переезжаешь, всегда приходится, хочешь ты этого или нет, разбирать вещи. Выбирать, что выбрасывать, а что забрать с собой… в новую историю. Только вот моя история навсегда осталась в этом доме.       Я захожу в нашу с ним гардеробную. Слева — его одежда, справа — моя. Помню, как мы переезжали в этот дом несколько лет назад, и количество его вещей раза в два превышало количество моих... Я тогда смеялась, что мы неправильная семья, потому что муж - больший шмоточник, чем жена.       На самом деле, одежда была своего рода страстью Честера. Он будто отчаянно и постоянно старался компенсировать то, что у него было... Вернее, то, чего не было — раньше.       На мой взгляд, он всегда был… ну, если не красавчиком, то весьма и весьма секси парнем, а вот он ненавидел свои ранние фото и себя на них. Ненавидел и стеснялся. Однажды, когда мы ходили по магазинам, и я спросила со смехом, зачем ему стопятидесятая чёрная рубашка, он сказал:       — Знаешь, когда мы начинали, у меня была одна футболка, которую я стирал и надевал без конца, и три кошмарных куртки. Одну из которых к тому же мне отдал Майк. Я выглядел как помойная собачонка, — он криво усмехнулся. — У меня вообще ничего не было...       Больше я этой темы не касалась. По крайней мере, до последнего времени.       Правда, нужно признаться, вкус у него иногда хромал, или же его просто время от времени заносило куда-то не туда, не знаю... Но порою даже меня повергали в шок его безумные розовые, бирюзовые или в цветах рубашки и кофточки с рюшами или ещё черти с чем... Хотя даже в них он смотрелся безумно сексуально. Потому что это был Честер. Мой Честер.       Сейчас я стою посреди всего этого разгрома и думаю, что надо бы… Смогу ли я забрать это?.. И что вообще теперь делать с его вещами?! С этим огромным количеством его любимых джинсов, толстовок, кепок, футболок… концертных и домашних. С костюмами на выход, с несколькими десятками дорогих дизайнерских шмоток, купленных из новых коллекций.       Я не смогу их выбросить, не смогу отдать или продать... Это же… Часть наших воспоминаний!.. Часть его самого!..       Когда я захожу в гардеробную, где я не убирала с того самого дня… Ни до чего не дотрагивалась... просто не нашла в себе на это силы… Когда я захожу в гардеробную, мне кажется, он по-прежнему здесь. Может заглянуть буквально в любую минуту и, смеясь, спросить:       — Ты не видела, куда подевался мой шарф?       — Который из... ? — я делаю дурашливо большие глаза.       — Ну, такой… чёрный, на тряпку похож, — смеётся он. И потом обнимет меня.       Несколько маек почему-то валяются так, не на вешалках, сапоги стоят в углу… Хотя обычно Честер разбирал всё и раскладывал просто-таки с маниакальным упорством.       Его вещи, его история, его...       Присутствие здесь. Незримое, но ощутимое каждой клеточкой.       Каждый раз — все равно болезненное ощущение, осознание правды...       Нет. Его здесь нет.       Каждый раз — ранящее. Каждую секунду, каждое пробуждение, каждый день. Когда в каждой улыбке сына, в каких-то жестах и действиях я вижу и узнаю его... Больше того, порой мне начинает казаться, что сын специально копирует его... И я не могу винить Тайлера за это. Ведь для каждого из нас Чеззи был огоньком, освещающим путь.       Беру одну из его любимых толстовок и подношу к лицу. Вдохнуть едва уловимый аромат его туалетной воды и... Его самого.       Вещи из тура так и остались лежать в сумке, с которой он приехал. Не разобранные и не постиранные. Я просто перенесла сумку из прихожей и оставила здесь.       В одни дни мне кажется, что все эти вещи просто ждут его. Ждут, когда он вернётся. И я тоже жду... Вместе с ними.       В другие — что эта комната как разрытая могила посреди дома, с которой я не знаю, что делать.       — Мам? Мам, ты где? — звонкий голосок Лили вырывает меня из плена тяжёлых мыслей. Секунда, и она уже заглядывает в гардеробную. Медленно откладываю толстовку, стараясь сдержать слезы.       — Что, моя хорошая?..       — Мам? Ты плачешь?       — Нет, милая. Мне просто немного грустно.       — Это папины вещи?       — Да, его.       Лили берет кепку и натягивает на голову, улыбается мне. Я обнимаю её, прижимаю к себе.       — Пошли, у нас сегодня очень много дел, — говорю ей, но перед тем, как покинуть гардеробную и выключить свет… Нет, я не буду трогать или разбирать его вещи. Не сейчас. Но я заберу их все в наш новый дом...       Сейчас же беру первую попавшуюся под руку его шапку и ту самую толстовку. Чтобы надеть их чуть позже. Чтобы вновь ощутить его рядом. Чтобы вновь представить, что он со мной… Пусть это очередная иллюзия. Пока — это все, что у меня осталось. Пока я живу этими иллюзиями. Ведь думать о том, что я никогда больше не смогу его обнять, прижаться к нему, поцеловать, увидеть его улыбку или услышать его голос, его смех... Слишком невыносимо.       Все ещё невыносимо.       Каждый день.