Почти всё красное

— Станица Краснознаменная. Красноармейский район. Под Краснодаром. Не слишком ли много красного? — с интересом спросил Ваня. Мирон в другое время, может, радостно и поржал бы с ним вместе, а тут только издал мученический вздох, беря у Вани одну из сумок. Ваня его где-то даже понимал. От нежданного наследства от какой-то из тетушек, дома в одной из кубанских станиц, Мирону проще всего было бы отказаться. Но других наследников, кроме него, указанного в завещании не было, а в доме покойной Розы Иосифовны хранился драгоценный семейный архив. Бесчисленные письма, фотографии, дипломы, и прочее, прочее, прочее, что выкинуть рука бы не поднялась. Родители Мирона приехать не смогли, слезно молили переправить всё это богатство к ним, так что ему пришлось со скрипом выделить пару-тройку недель в графике, чтобы приехать и хотя бы мельком проглядеть документы, отобрав нужное. А заодно пригласил кое-кого погостить — благо, на участке у покойной тети Розы был старый сад, с черешнями, вишнями, сливами и еще чем-то таким же вкусным. Рудбой только успевал облизываться, пока Мирон ему фото в телегу кидал, с тазиками ягод. Ну и вырвался как только смог... — Вань, у тебя в сумке что, кирпичи? — Твой ноут из ремонта, твой сценарий, твои книги… — Да? А твоего там ничего нет?! — Ну как нет, камера… Поосторожнее, эй! Мирон только хмыкнул, ставя сумку на пол такси. В глаза Рудбою сразу бросилось, что Мирон вообще был на взводе и излишне легко раздражался. — Располагайся, помойся с дороги, вообще делай, что хочешь, потом поговорим, — сказал он Рудбою нервно, когда такси остановилось на небольшой, заросшей невысокими деревьями, улице перед нужным домом. Ваня чуть пополам не сложился, увидев название: улица Красных партизан. — С минуты на минуту тут еще народ явится… Почему Мирон был такой дерганый, Ваня сразу понял, когда увидел, сколько всего народу толклось в небольшом, в общем-то, доме, саду вокруг и под навесом. Непонятно было даже, кто тут из гостей проживает в доме, а кто — гость приходящий, кто приехал надолго, а кто на пару часов забежал. Информацию Ваня смог получить только от Марика, приехавшего сюда вместе с Женей по каким-то делам от “ВМ”. Женя, неимоверно замотанная, была по уши занята на кухне и у нее не нашлось ни секунды для общения с Рудбоем. — Когда мы приехали, Локи уже тут был, — затягиваясь сигаретой, просвещал Марик. — И сейчас живет. Рестор тоже тут, Храмова с собой притащил, вместе с Порчи и СД... Мамай вечером будет, вместе с Риккой. Рощев приехал сразу же после нас, три дня назад. Бухает. — Все время? — Похоже, все. — А сегодня Содом и Гоморра по какому случаю? — Судя по всему, будем лампу обмывать. — Какую еще лампу? — Твою, блядь, лампу, — Марик ткнул сигаретой на веранду, Ваня заглянул туда через стеклянную дверь и закивал. Точно, он и забыл. Неоновую лампу с логотипом “AntiYou”, на длинной ножке типа торшера он как раз Мирону привез и тот, видимо, решил, что на веранде под навесом ей самое место. Закинув рюкзак в отведенную ему комнату, Ваня прошелся по дому, рассматривая развешанные по стенам коридорчиков старые фотографии со знакомыми профилями. Дом… впечатлял. Поначалу он был, видимо, совсем небольшой, потом к нему пристроили еще комнату. И еще. И еще парочку, так что в узких коридорах можно было заблудиться, или выйти прямиком в сад, пройдя извилистым путем через весь дом. Ваня так и сделал, побродил по заросшему травой саду, нарвал черешни. Вернулся к дому, заинтересованно постучал по стенке снаружи, пытаясь сообразить, из чего он построен. — Саман это, — произнес кто-то за его спиной и Рудбой нервно обернулся. Витя СД на деревянном уличном столе разделывал мясо, обещанный шашлык, видимо. Кивнул в качестве приветствия, махнув рукой — мол, руку пожать не смогу. Ваня кивнул в ответ. — Саман это что, типа из говна и веток? — Из говна и веток — это турлук, — усмехнулся Витя, — а саман — это глина. Ты давай, это, тащи лук с кухни, и перец захвати. После ужина гости переместились на веранду, и торжество достигло апогея. Виновница торжества светила розово-синим светом на высоте не более метра от земли, освещая лишь ноги расположившихся вокруг нее гостей, так что головы и бюсты сидящих тонули в глубоком мраке, и все остальное пространство также окутывала непроглядная чернота. Впрочем, и так было ясно, что вот эти голые коленки, торчащие из дырявых джинсов — Марика, эти белые “рибоки” — Мирона, Ваня подозревал, что и его исключительно по розовым кроссовкам опознают. Экспозиция из одних освещенных неоном ног, лишенных своих хозяев, представляла весьма странное, но тем не менее эффектное зрелище. Ване даже захотелось за камерой потянуться, но она осталась в комнате, в рюкзаке, а вставать с насиженного места и идти за ней было лениво. В воздухе стоял негромкий гул голосов, все разговаривали, перебивая и не слушая друг друга. Воспользовавшись тем, что Мирон уселся на перила веранды рядом с Ваней, Рудбой, улучив момент, тихонько потребовал ответа на вопрос, который интересовал его с самого начала: — Почему в твоем доме столько народу? Ты спятил, приглашая сразу такую прорву? Или это просто форс-мажор? — Блядь! — с горечью вырвалось у Мирона и он поспешно глотнул пива. — Никакой не форс-мажор, просто каждый поступает так, как ему вздумается! Я же все распланировал, каждый должен был приехать в положенное время, по очереди, и все было бы в порядке. Но все ж занятые, что пиздец, вот и приезжают, когда захотят. Сейчас очередь Жени и Марика, и только они приехали по плану. Ты, не в обиду будь сказано, должен был приехать на прошлой неделе! А Рощева тут вообще быть не должно. — И хули ему тут надо? — А он должен сообщить мне нечто страшно важное и срочное, не терпящее отлагательства и непременно лично. Так, по крайней мере, он заявил. Потому и приехал срочно. Вот уже три дня, как приехал, а все никак не может сообщить это нечто важное, все не представляется случай. — Почему же не представляется случай? — Потому что ему никак не удается протрезветь. Уже успел высосать половину того, что я утром привез. Ваня, затягиваясь очередной сигаретой, взглянул на вытянутые ноги Дениса. Его кресло стояло в некотором удалении от лампы, так что освещены были лишь кроссы и до колен джинсы. Джинсы и кроссы вели себя спокойно, не производили впечатления пьяных, но в случае Рощева впечатление могло быть очень даже обманчиво. Ваня собирался спросить Мирона, не догадывается ли он, что именно хотел ему Рощев сообщить, но у Окси зазвонил мобильник и он отошел в темноту поговорить. Вечер явно удался и становился все оживленнее, народ находился в неустанном и хаотичном движении. В неподвижности пребывали под неоновым светом лишь три пары кроссовок. Две из них принадлежали Рестору и Порчи, которые, сидя в соседних креслах, вели оживленную беседу на потрясающей смеси английского и русского о недостатках и достоинствах разных типов битов. Беседа была столь увлекательна, что они совершенно не обращали внимания на все остальное. Третья пара кроссовок принадлежала Рощеву. Он тоже не покидал своего насиженного места, запасшись заблаговременно необходимыми напитками, которыми и пользовался в неумеренных дозах, благо они находились под рукой. — Окси! — неожиданно проорал он, покрывая царящий на террасе шум. — Хуле ты такой неосторожный? Вопль прорезал темноту столь неожиданно, а вопрос прозвучал столь странно, что все онемели. Издав крик, Денис тоже онемел, и воцарилась гнетущая тишина. На вопрос Мирон не ответил — может быть, потому, что его в тот момент не было на веранде. — Ну вот, опять нажрался! — послышался откуда-то со стороны дома расстроенный голос Жени. — Мирон! — опять проорал Рощев и для пущего эффекта грохнул бутылкой с пивом по деревянному ящику, служившему ему столиком. В неоновом свете лампы появились “рибоки” Мирона, которому, по-видимому, донесли об этих выкриках. — Блядь, Денис, не дури! Ты всю станицу перебудишь, нам тут только казачьего патруля какого-нибудь не хватает. — Ведь я же тебе писал… Темнота вокруг светящегося неоном лого “AntiYou” взорвалась разноголосицей. Собравшиеся, уяснив состояние Дениса, сочли нужным заглушить его выкрики — неизвестно ведь, что еще он вздумает проорать, лучше сделать вид, что не услышишь. Усилия увенчались успехом. Голос Рощева потонул в общем гаме, он продолжал что-то пьяно втирать присевшему на корточки перед ним Мирону. — Может, и писал, но я не читал. — Мирон, тебя по скайпу кто-то вызванивает! — позвала из темноты Женя. — А почему ты не читал? — Ну откуда мне знать? Не видел я твое письмо, может, оно в спам попало... Давай так, ты мне все скажешь, но попозже, когда народ разойдется. — Нет, сейчас! И ему тоже скажу! — Блядь… Подожди, я на звонок отвечу и вернусь. И всё скажешь. Пока Мирон разговаривал по скайпу, Женя принесла Денису кофе, чтобы тот малость протрезвел. Тот успокоился и умолк, возможно, утомленный коротким, но изматывающим выступлением. Была уже полночь, когда Мирон включил свет по другую сторону дома, над дверью у калитки, стало светлее. Под навесом остался один Денис, мирно спящий в своем плетеном кресле. — Ну наконец-то тихо! — измученным голосом произнес Мирон, вернувшись на веранду после проводов дорогих гостей и падая там на свободный стул — Ресторатор вместе с Мамаем и Риккой рванули к кому-то в Краснодар, прихватив с собой Порчи и СД. Леха вызвал такси и тоже свалил куда-то, сославшись на запланированную на утро съёмку. — Марк, за работу! — скомандовала Женя, собирая пустую посуду с импровизированных столиков. — И включи свет в комнате. Мирон, сигареты положил, немедленно! Я кому сказала, ты бросил! Лучше займись Денисом! — Давайте сначала определимся, кто где спит, — сказал Ваня, собирая в мусорный пакет пустые банки и бутылки из-под пива. — а потом Дениса перетащим. Локи нехотя приступил к мытью посуды — попробовал бы он Жене возразить! Рудбой вместе с Марком наводили порядок на террасе. Мирон перетаскивал в комнаты стулья, Женя быстро приготовила для всех спальные места, а потом вышла на веранду понаблюдать за уборкой. Лишний раз проконтролировать. — Кто спит на катафалке? — громким шепотом поинтересовался Марк у Жени, убирая в угол ящики, игравшие роль столиков. — Спал Денис, — так же тихо, чтобы не услышал Мирон, ответила Женя. — Но сегодня его придется тут, на раскладушке уложить. Или на диване на кухне. До катафалка ведь придется тащить его или через весь дом, или вокруг дома через сад… — А что за катафалк? — таким же шепотом поинтересовался Ваня. Дом был такой большой старый и заставленный, что Рудбой даже катафалку там не удивился бы… Но всё оказалось прозаичнее. Разумеется, это был не настоящий катафалк, а просто очень сложной конструкции древняя кровать, которая занимала половину пристроенной к дому мастерской. На нее приходилось взбираться, как на верхнюю полку в вагоне и темное полированное дерево ее столбиков, и рюшечки покрывала как-то странно, но упорно ассоциировались с погребальными свечами и запахом ладана. — Может, ты и права, — согласился с Женей вышедший на веранду Мирон, бросив взгляд на Дениса, спящего в своем кресле, свесив голову. — Так и впрямь будет проще. — А кто же тогда будет спать на катафалке? — вырвалось у Марика. — Тьфу, я хотел сказать — на постаменте. — Марк! — укоризненно прикрикнула на него Женя, подметив гневный блеск в глазах Мирона. — Ну, на этом… как его… для больных гостей… операционном столе? — Марк!! — Ну ладно, молчу. Ваня попытался загладить бестактность Марика — уставшего взъебанного Мирона явно бесило слово “”катафалк”. — А кто до этого спал на диване? — Ромка. — Женя с готовностью приняла его помощь. — Поэтому он пусть перейдет на пьедестал… то есть, я хочу сказать, на ту кровать… — Ромыч! — позвал Мирон, явно выведенный из себя всеми этими сложностями. — Можешь спать в гробу?! — Могу, — ничуть не удивившись, согласился Локи, появляясь в проеме кухонной двери с тарелкой в руках. — А у тебя есть гроб? — Есть. В мастерской. — Купил по случаю? — хмыкнув, поинтересовался Рома. — Решил вжиться в роль вампира перед съемками по полной? — Я имею в виду катафалк, — Мирон ядовито посмотрел на Марика. — Раз уж этим уперлось называть это ложе катафалком, могу я себе позволить сделать следующий шаг? — А, катафалк! Ну так бы и сказал... В смысле, — осекся Локимин под яростным взглядом Мирона, — ок, буду спать там. Мирон и Рома решили приступить к транспортировке бухого тела на диван. На раздавшийся вопль Ваня вылетел из дома, столкнувшись в дверях с Мариком и Женей. В свете, падавшем из распахнувшейся двери, отчетливо предстало смертельно бледное запрокинутое лицо Рощева и его неподвижные широко раскрытые глаза, уставившиеся в черное небо. Денис был мертв.