J2 — Closer (Epic Stripped Version)
***
Малфой знает: Гарри Поттер силён — и это знание, руки в кровь, мозги в мелкую стеклянную крошку (он правда, пытается казаться каменным и грубым — выходит блестяще; но нужно ли тебе всё это?). Переходи на тёмную сторону — при первой встрече еле приветствие выдавливает, руку протягивает как-бы дружелюбно: Я Малфой, Драко Малфой; и впервые замечает русоволосую девчонку — Грейнджер — она лишь фыркает, стоя рядом с мальчиком, который выжил. Ауч. Отказ. Но он по-прежнему чувствует себя словно порфирным ягнёнком из алебастровой шерсти и тёплого серебра (на иконах Палермских базилик) — подумаешь; мерзко так ухмыляется, как только шляпе удаётся произнести заветное Слизерин, и смотрит на русоволосую девчонку, что всё так же стоит рядом с мальчиком, который выжил. Странная она. Эта грязнокровка.***
Малфой тлеет, жалеет, выполняет приказы дорогого и мерзкого папочки; будто под Хогвартсом — не сотни тон терракотового песка, а настоящий лимонный пластит; сияет ярче сверхновой, словно круглые шарики блестящие на Рождество — а перед глазами копна русых волос, ударяющих по лицу, стоит лишь Грейнджер резко повернуть голову в ответ на его колкость. Ауч. Неприятно. До дрожи в коленках, до желания заткнуть её рот изолентой; а злость охватывает все больше, обвиваясь новорождённой змеёй вокруг его шеи, скалится и заставляет действовать (эскаватором по сжавшему сердцу - забрать, раздавить, уничтожить). Ты задела его самолюбие, грязнокровка (тони теперь в его глазах, тони — в топких, мутных, ядовитых).***
В его сознании уже давно догорают свечи, а на ладони продолжает расти огненный ликорис, на лепестках которого выжжено его имя — остаётся тупая, ветхозаветная страсть разбить в крошку и пыль тройку гриффиндорцев — а особенно её (растёт внутри кристаллами — белыми, чёрными, прозрачными и кроваво-красными; и Драко снова трёт запястьями друг о друга, будто ещё одна муха в заржавленном и мутном олове его душной, безжалостной паутины); только нечаянное прикосновение руки неожиданно вызывает жар (?).***
Драко всё чаще начинает замечать за собой приступы***
Когда папочка-Малфой дарит ему новую модель метлы и место в лидерах — начало их игры похоже на пролог одного из хорроров Кинга (кислотно-приторный вкус её отпоров слегка горчит, стоит лишь Гермионе открыть рот, чтобы защитить сопляка-Уизли). Невыносимое желание придушить — он злобно смахивает белые пряди с лица и презрительно смотрит на Грейнджер (там, на седьмом кругу Ада, за лимонной церковной оградой — он впервые ей не ответит, заткнёт язву своими губами; но это только тогда). — А время-то тикает, грязнокровка. Чувствуешь?***
У Драко есть около полутора футов шершавого тиса в руках (беспокойное «доброй ночи» для каждого, кто попытается громко свистеть ему вслед), пара десятков в плоть, мясо и сгнившее величие семейства Малфой в его раненных меткой руках. Полусладкое послевкусие её огорчений (свечи всё так же догорают, на стенах появятся тени; и он будет гоняться за тем, как от стен отбиваются лучи — абсолюты и равенства, кровь с молоком); девчонка окончательно выводит его из себя — блондинистые локоны спадают на глаза и его мировоззрение во всех отличных очертаниях — и он впервые не отвечает ей, прижимает к стене Гриффиндор, а сам сгорает, разбавляя всё это коллекциями кукол с подворотни — и совсем не игрушками милого Теслы (там, на седьмом кругу Ада, за лимонной церковной оградой — она смотрела робко, изучающе, а в ее радужках лепестками увядали клематисы).***
В ту ночь луна была неизменно кислотно-синей — у Малфоя горит золотая кожа, будто лавки с палочками после пожирателей (все как один, единственный и неповторимо-жалкий); однажды они покорятся самозванному королю и обретут покой у его величества — а ему и не верится (словно под кислотной луной, притворной, приторной — опасный пластит её глаз, в зрачках которых разворачивалась вселенная с кометами). — Опять с книгой, Гермиона? Её имя как-то вылетает из его больного горла — быстро, неожиданно и по-своему жгуче — дышать мешает, ходит по солнечному сплетению лунной походкой и заставляет думать о скором срыве. И осознание этого приходит совершенно внезапно: получается, словно в дешёвых недоснятых ситкомах для американских семей в 90-е — и дрожь к коленках, и в лицо словно выливают тонн несколько воды, ледяной (совсем не по принципам холодной шоколадной крошки; но попробовать стоит?..). Резко. Развернулась, упившись нереальными глазищами за его встревоженное лицо (и вся нервная система — к ебеням, на днище; затухает, лампочками угасая, становясь все желтоглазей). И Драко заводится с пол-оборота, будто хороший «Харлей» с гравировкой семьи президента; апельсин из квадратных экранов под Рождество — может, даже лиловый кусок железа (давай же, грязнокровка, ответь — тебя не было, нет и не будет). — Какого чёрта тебе нужно, Малфой? — тихо, до чёртиков, давя на виски. Она порой завидует планетам — хмурится и опускает голову (и кажется — это её последняя осень; скачет любви синусоида громко очень) — ведь у планет есть свои орбиты (без социума, надежд и обещаний; по малахитовой Вселенной крутятся); только у неё — ничего, кроме пары друзей, запаха свежего пергамента и светловолосого горя, пытающегося задеть (эти люди с семью пятницами всегда выводили ее из себя) — а пристальный взгляд голубых впалых глаз заставляет чувствовать неловкость. Но он не может ответить — нет, не потому, что не знает, что (просто он тупо застрял — в её глазах; они темнее адской кофейной гущи — я никогда не позволю тебе