Продолжение мечты

Быть стремительным, словно ветер. Движения – точные и четкие; тело – идеально слушается. Канто они взяли, но впереди Национальный, и поражение запрещено. Бить, словно молния. Сегодня только два приема. Каждый нужно довести до совершенства, распылять усилия не годится. Последовательная, сосредоточенная работа. Так и только так. Подача уходит в стену и возвращается. Плохо: почти никаких следов. Нужно быстрее и сильнее. Для тренировки Санада выбрал старые корты в глубине парка. Неважное покрытие, истрепанная сетка, зато от самого парка, помимо сетки, корты отделены стенкой, о которую очень удобно отрабатывать удары. Посетителей здесь почти не случалось, одни дети, не умевшие толком взять ракетку. Можно было тренироваться в одиночестве, не боясь, что помешают. Зрители Санаду раздражали. Команда посмеивалась, он знал, хотя в лицо никто ничего не говорил. Быть стремительным, словно ветер. Так приятно – чувствовать собственную силу, когда воздух покоряется твоему телу, когда ты, кажется, вот-вот взлетишь, это... – А ну пошел вон! Здесь наше место! Чужой резкий голос мгновенно разрушил гармонию. Санада опустил ракетку и повернулся. Их было трое. Самоуверенные и невоспитанные. И еще один, в инвалидном кресле. Его, впрочем, только что подняли из кресла, схватив за руки, и швырнули на землю. Двое не давали ему подняться, а третий схватил мольберт, сдернул с него лист бумаги и попытался было разорвать. Недостойное поведение нуждалось в наказании. Кем бы они ни были и что бы ни случилось, школьная форма на незадачливом художнике была риккайская, и оставаться в стороне было недопустимо. Ветер и молния покорны не только на корте, а втроем на одного могут напасть только трусы. Санаде не пришлось даже начинать драку; они сбежали, едва он почти бесшумно оказался рядом и посмотрел на них. Догонять не стоило. – Прости, что доставил тебе беспокойство, – донеслось сзади. Художник сидел на земле, не пытаясь подняться, и смотрел на Санаду с мягкой благодарной улыбкой. – Ты из моей школы, – объяснил Санада. – Сможешь встать? – Если ты поможешь. Ноги меня почти не слушаются. Санада помог ему сесть в кресло. Художник был слишком легок для своего роста – держать его было совсем не тяжело, хотя он почти повис на Санаде, пока Санада его вел. – Извини. Из-за меня ты не смог потренироваться как следует, а для тебя это, наверное, важно. Санада собрался было ответить, но тут обратил внимание на брошенный рисунок и забыл, что хотел сказать. Кажется, это был просто набросок – легкие карандашные штрихи, Санада в рисовании не слишком разбирался. Но это было неважно – главное, что нарисован был он сам, только с мечом, а не с ракеткой, и на фоне змеились молнии. «Молнию» он подавал как раз из такой позиции, какую ухватил художник. – Почему ты именно так нарисовал? – Тебе неприятно? Извини, пожалуйста, я не хотел. Просто так увидел. – Мне не неприятно. Почему молния? – Похоже. Знаешь, эти твои удары... подачи, да? – они резкие, сильные, яркие. Как блеск молнии, – он смешался. – Извини, я глупости говорю. Санада собрал карандаши и отдал их владельцу. – Нет. Совсем не глупости. Ты все правильно увидел. Это и есть удар молнии, который сокрушит противника. – Знаешь, оно и вправду похоже. Кстати, – он улыбнулся, – меня зовут Юкимура Сэйичи. – Санада Гэничиро. Вообще-то Санада не собирался с ним знакомиться, не было на это времени, да и вообще, какие могут быть знакомства вне команды, если ты капитан и все время должен посвящать своим. Но этот Юкимура каким-то образом увидел и угадал «Молнию». – Рад познакомиться. Санада пожал протянутую руку. И сразу выпустил: держать чужую ладонь оказалось неловко. Хотя, казалось бы, давно пора привыкнуть к рукопожатиям в матчах, но тут было нечто другое. – Ты позволишь мне еще посмотреть, как ты тренируешься? – Я уже закончил. – А завтра придешь? – Завтра двойная командная тренировка. В школе. – А. Извини, что спросил. Развернув кресло к выходу с кортов, Юкимура поехал прочь. Наверное, он устал, потому что кресло катилось медленно и неровно. Санада вскинул на плечо сумку, бросил быстрый взгляд на корт – плохо вышло все же, нужно сделать свои техники еще сильнее – и побежал догонять. – Ты можешь прийти на школьную тренировку, – сказал он, положив руку на спинку кресла и незаметно – он надеялся, что Юкимуре незаметно, – подталкивая его вперед. – Спасибо, – Юкимура улыбнулся ему. От его улыбки делалось хорошо и спокойно. – А когда вы начинаете? Я не слишком хорошо справляюсь с креслом, мне надо выходить из дома заранее. – Сейчас каникулы, так что мы встречаемся в десять возле кортов. – Хорошо. Я приеду, обязательно. Когда я смотрел, как ты двигаешься, я сам себя почувствовал сильнее, понимаешь? Санада вдруг обнаружил, что катит кресло сам, а Юкимура и не думает протестовать – и, кажется, даже не замечает. С ним было удивительно легко разговаривать. Ничего не зная о теннисе, он все понимал – и когда Санада рассказывал о кодексе, который пытался ввести в команде, и когда объяснял, что такое Национальный уровень чемпионата и почему его надо выиграть. Слушал, не перебивая, и Санаде хотелось говорить с ним еще и еще. Парк неожиданно быстро закончился. Когда Санада шел сюда, дорога показалась ему длиннее. Автобусная остановка была совсем рядом, и Санада, подавив мелькнувшее сожаление, повернул туда. Но, в конце концов, нужно же убедиться, что с Юкимурой все в порядке. Очень неприятно было признавать, но так, как сейчас Юкимура, команда его никогда не слушала. Проехали уже три нужных автобуса, но Санада не обращал внимания. Около Юкимуры не получалось сосредоточиться на незначительных мелочах. А незначительными мелочами начало казаться слишком многое. Первым опомнился Юкимура, когда проехал уже четвертый или пятый автобус. – Постой, ты случайно не пропускаешь свой автобус? – Я думал, мы ждем твоего, – растерялся Санада. – А я думал – твоего. Я живу недалеко, решил, ты сейчас уедешь, а я домой. Ты помог мне, да и мы только что отдыхали, я бы добрался. – Ты не привык к креслу? – спросил Санада и тут же понял, каким неделикатным был вопрос. Извиниться он не успел, хотя чувство вины зацарапалось внутри. – Нет – я неделю всего в нем, как только мне разрешили вставать после операции. Мне полгода восстанавливаться. Обещали, правда, что скоро я смогу ходить, бегать, но пока плохо получается. Я могу стоять или медленно идти, если кто-то... Ой, прости, тебе это, наверное, неинтересно слушать. – Это ты меня прости. С моей стороны недостойно было спрашивать. Повисло тяжелое молчание. Санаду захлестнул стыд – за себя, свое сильное здоровое тело, за то, что вынудил Юкимуру говорить о том, о чем тяжело даже думать. – Не переживай. Мне самому не стоило говорить о своих проблемах. Я домой поеду, увидимся завтра. Юкимура отвернулся, так, что Санада видел только склоненную голову и темные до синевы завитки на затылке. И медленно покатил кресло прочь. – Постой! Ему опять стало стыдно. Он слишком легко обогнал кресло и прекрасно знал, что если захочет удержать, Юкимура никуда не поедет. Юкимура поднял голову и непонимающе посмотрел на него. Глаза у него казались прозрачными. – Если ты недалеко живешь, я могу тебя проводить. – Не стоит. Тебе и так из-за меня слишком много беспокойства, а мы почти не знакомы. Он неловко объехал Санаду и свернул за угол. А Санада запоздало сообразил, что Юкимуре неприятно было слышать, что о нем пытаются позаботиться из-за его операции. У Санады возникло чувство, что он нашел что-то важное, важнее даже тенниса, и сам же все испортил.

***

Юкимура привычно – больше полугода одно и то же, нельзя не привыкнуть – отсчитал утреннюю дозу лекарств. От них все внутри болело, но без них делалось еще хуже. А так тело хоть немного слушалось. По крайней мере, он мог рисовать. Вот если бы он, как Санада Гэничиро, играл в теннис, было бы совсем плохо. Когда он не мог рисовать и почти не вставал с постели, ему приходилось несладко, но если бы он так же жил игрой, как Санада, было бы еще тяжелее. Мама расстроится, что он уходит неизвестно куда с утра в субботу. Юкимура знал, что она потихоньку плачет ночью, а отец ее утешает. Им страшно. Если б он сам был взрослым и у него были собственные дети, ему бы тоже было страшно. Собрался он быстро. Девять часов – можно успеть и позавтракать, и вовремя добраться. Мама и сестренка уже сидели за столом. Вдвоем – отец уехал в командировку. – Сэйичи, зачем ты так рано встал? С этого начиналось почти каждое утро. Мама боялась, что он переутомится, и из-за этого у него будет рецидив. Ее забота была понятной, но немного обидной. Все же он достаточно сильный, чтобы справляться с болезнью. – Я в школу пойду. Меня пригласили на тренировку теннисного клуба. – Может, не стоит? Мама начала нервно комкать в руках салфетку. Ханако сморщила нос – почувствовала мамино настроение и собралась заплакать. – Я обещал, что приду. Ты не волнуйся, со мной все хорошо. Мне лучше, чем вчера. – Сэйичи, – она растерялась, – может, ты с Ханако погуляешь? Своди ее в парк. Тебе доктор сказал гулять побольше. Ханако согласно закивала. Она его любит, вчера на все карманные накопления купила вьющуюся розу, какую он давно хотел, даже посадила сама, по его книжкам, а у него почти не хватает на сестренку времени. – Мам, все нормально. Я обещал прийти и приду. А с Ханако вечером погуляю. Юкимура как мог быстро вышел из комнаты. Есть сразу расхотелось. – Сэйичи, ты бы хоть чаю выпил, ты же никогда так не поправишься! – донеслось ему вслед. – Ты почти ничего не ешь! Никогда не поправишься. Иногда, открывая глаза, он пытался спрыгнуть с постели, все тело отзывалось болью и беспомощностью, и тогда он тоже так думал – ему никогда не поправиться. Днем это забывалось, днем рядом были люди, а доктора в больнице после каждого обследования улыбались и говорили, что его состояние улучшается. Наедине с собой так не получалось. Было жарко, а днем, наверное, будет очень душно. После болезни Юкимура плохо переносил жару, ему не хватало воздуха – врачи говорили, что-то с дыхательной системой. Разумно было бы поехать в парк – порисовать или почитать, но он же обещал. Обещания нужно выполнять, независимо от того, насколько они были формальными, а насколько – искренними. А жара – он справится. Он же сильный. Было уже почти десять, когда Юкимура добрался до школьных ворот. Корты средней школы пришлось поискать – он никогда не интересовался, где какие, и не сразу вспомнил, куда именно ему идти. Впрочем, до него быстро донеслись чьи-то возмущенные голоса, и он направился туда, откуда они раздавались. Около кортов двое в теннисной форме явно задирали еще одного, помладше. Тот сжимал кулаки и глядел волком, но поделать, кажется, ничего не мог. Юкимура подкатил кресло поближе. Санады нигде не было видно – наверное, переодевался. Вряд ли такие, как он, позволяют себе опаздывать. – А ты еще кто и что здесь делаешь? На него обратил внимание незнакомый парень с обесцвеченными волосами. Юкимура видел его в школьных коридорах, но имени не знал. – Меня пригласил ваш капитан. – Да? А зачем ему сдался... – наверное, он хотел сказать что-то грубое, но одумался, – зачем ты ему сдался? – Если он вам не сказал сам, значит, не хотел. Юкимура подкатил кресло к сетке, ограждавшей корт, и остался там. Позабытый старшими мальчик подошел к нему и уставился с любопытством. – А вас правда капитан Санада пригласил? – Правда, – отозвался Юкимура. – Капитан странный. Меня в команду не берет, а вас позвал. На тренировки никому нельзя. – Вчера я увидел его «Молнию», – объяснил Юкимура. – Он тренировался в парке. – Ааа. А нам он не показывает ничего. Только команде. А я просто в клубе. Он тряхнул короткими кудрями, которые живо напоминали слипшиеся водоросли. Смешная прическа. Из-за нее, может, его дразнили? – Но я все равно надеру капитану Санаде задницу, потому что я сильнее, а он в клуб меня не берет. – Потому что ты малявка, а в клуб берут только третьеклассников, дурачок, – фыркнул кто-то с той стороны сетки. Школьные часы пробили ровно десять. Санада, мрачный, с каменным лицом вышел из клубного домика и прошел на корты. На Юкимуру он даже не посмотрел. Не заметил или не обратил внимания. Юкимура умел, когда надо, быть незаметным. Младшие сразу оказались отделены. Санада собрал их на дальнем корте и поставил делать упражнения. Мальчик с водорослевой прической скорчил рожу ему в спину. Санада развернулся и увеличил ему нагрузку. Юкимура не был уверен, что так правильно. Дисциплина дисциплиной, но... будь он сам капитаном, он бы постарался разобраться, что происходит. – Маруи, выплюнь жвачку. Сейчас же, – крикнул тем временем Санада, уже кому-то из команды. Мальчик, который обзывался малявкой, не торопясь подошел к скамейке, вытащил спортивную сумку и сунул выплюнутую жвачку внутрь. Странно – вчера у Юкимуры сложилось впечатление, что команда более послушна. Тренировка продолжилась. Сначала они разогревались – бегали и делали растяжку. Юкимура, когда его только выписали, тоже делал растяжку, чтоб мышцы проснулись и начали работать. У ребят, правда, лучше выходило. Они тренированные и сильные, и их тела ничто не разрушает изнутри. А Юкимура мог только фантазировать, как движения должны ощущаться в теле, как напрягаются мышцы, как стремительно он выбрасывает руку с ракеткой... Думать об этом было немного грустно, а не думать не получалось. Санада объявил перерыв – пять минут, немного остыть и дать себе краткую передышку. Младшие сгрудились в своем углу, кто-то растянулся прямо на траве. Правда, Санада заставил их встать и походить – насколько Юкимура знал, правильно заставил, разгоряченное тело нельзя сразу бросать на отдых. Члены команды – Юкимура насчитал семерых, включая Санаду – разбрелись по скамейкам. Кто-то продолжал растягиваться, просто сбавив темп и уменьшив нагрузку, кто-то сидел, прикрыв глаза. Один, тот самый, с обесцвеченными волосами, подошел к сетке, облокотился на нее и спросил: – Слушай, раз уж ты здесь, не сгоняешь нам за водой? Пить хочется жутко. Пожалуй, признал Юкимура, это справедливо. Ему позволили прийти посмотреть игру, и нужно чем-то отплатить. Санада, впрочем, был не согласен. И впервые за сегодняшнее утро показал, что заметил присутствие Юкимуры. – Нио, не трогай его. Юкимура, они сходят сами, если захотят. – Мне нетрудно. – Не надо, – повторил Санада; в его голосе прорезались просительные интонации. – Скажи лучше, тебе понравилось? – Понравилось. А играть вы будете? – После перерыва. Может, ты изнутри посмотришь? Так лучше, чем через сетку. – Если можно. Юкимура подкатил кресло к калитке, ведущей на корт, и тут же обнаружил, что оно не проедет. Проехало бы, не будь калитка сломана, но она не открывалась до конца. Может быть, на ней катался кто-то из младших. Ханако однажды сломала калитку в его саду, попробовав прокатиться. – Может, ты на скамейку сядешь? – предложил Санада. Юкимура прикинул взглядом расстояние. Дома он может, опираясь на стенку, дойти от двери своей комнаты до кровати или письменного стола, но тут расстояние больше. И на сетку так, как на стену, не обопрешься. – Боюсь, у меня не получится. Тяжело признаваться перед всеми, но что делать. – Я помогу. А капитану перед его командой – не откажешь. Вчера Санада защитил его, и нельзя позволить, чтобы он перед всеми потерял лицо. Санада почти полностью принял на себя его вес, позволяя не то что опереться, а почти повиснуть. Наверное, ему было тяжело – выглядит-то он сильным и крепким, но Юкимура все же не пушинка. И не теннисная ракетка. Зато чувствовать под ногами землю, наступать на нее, ощущать, как напрягаются и медленно передвигают тело мышцы, было настоящим блаженством. То, что у Юкимуры отняла болезнь, Санада ему как будто возвращал – сейчас, в эти минуты, которые занял поход до скамейки. – Все хорошо? – спросил Санада, помогая ему сесть. – Да. Все хорошо. Санада выпустил его – медленно и бережно, незаметно подстраховывая. Юкимура улыбнулся ему и сел поудобнее. Конечно, вряд ли вживую будет похоже на профессиональные матчи. Да и приемы вроде «Молнии», наверное, просто так не используются. Только вдали от чужих глаз и кем-то вроде Санады. Но все равно – интересно. А играть с партнером просто, подумалось вдруг, когда парные игроки начали матч. Все же видно. Как пойдет каждый удар, как лучше встать, чтоб отбить. И это ему, почти незнакомому с игрой. А у них опыт. Странно было другое: почему-то игроки двигались так, как будто не знали и не видели, а рассчитывали. – Хотите газировку? А то жарко, – громко спросили у него над ухом. Рядом с ним уселся мальчик со смешной прической. – Хочу. Спасибо. – Вы так странно на капитана Санаду и других смотрите. Вы же не за матчем следите. – Я не слишком разбираюсь в правилах. Ты мне расскажешь? Мальчик нахмурился, будто ожидал другого ответа, но потом широко улыбнулся. – Конечно.

***

Санада никогда не любил ни чьих-либо пристальных взглядов, ни излишнего внимания, ни вторжения полузнакомых людей в свое личное пространство. Во время игры это раздражало чуть меньше, но все равно было неприятно. А Юкимура ему не мешал, хотя смотрел не отрываясь. Расстановка на сегодня была простая: Маруи и Нио, их лучшая пара, против Акадзавы и Сираюки, он сам собирался играть с Ренджи, а Уэда сегодня занимался младшими. Заниматься младшими никто не любил, но Санада следил, и отлынивать не выходило. Засмотревшись на Юкимуру, он пропустил удар Ренджи. Мячик покатился к сетке. Стыдно. Не пристало отвлекаться, когда играешь, пусть даже кто-то смотрит. Санаде представить было страшно, что было бы, случись с ним, как с Юкимурой. Тогда бы и теннис был потерян, и оказалось бы, что все, чем он жил, – зря. Юкимура, наверное, тоже потерял что-то такое, просто не говорят об этом первому встречному, вот он и молчит. Между тем Кирихара ускользнул от Уэды, который отвлекся на первогодок, и устроился около Юкимуры на скамейке. Порылся в сумке и сунул ему бутылку ярко-зеленой газировки. Юкимура улыбнулся и взял. Вообще-то Санада запретил газировку всем членам клуба, постановив тщательно следить за питанием. После того, как под запрет попал весь фаст-фуд и почти все американские или европейские сладости, Санаду возненавидели, но деваться было некуда. Либо ты играешь серьезно и следишь за собой, либо нет. Но не отнимать же воду у Юкимуры и не ругать же бестолкового Кирихару у него на глазах. А Кирихара уже что-то рассказывал – и размахивал руками. Кажется, объяснял правила тенниса. Навязывается. Нужно будет разъяснить ему, что подобное поведение недопустимо, если на следующий год он намерен попасть в команду, а он не попадет, если будет позорить клуб перед гостями. Перед особенными гостями. Юкимура заметил, что Санада смотрит, и улыбнулся ему. – Акая-кун мне все объясняет! – крикнул он, легко перекрыв шум с корта. Даже странно, у него же негромкий и мелодичный голос. – Он здорово во всем разбирается. Теперь Кирихару не накажешь, у него есть оправдание. Возможно, в следующем году он и пригодится команде. Санада не умел так легко, как он, общаться с людьми вроде Юкимуры. Кирихара только улыбался – во весь рот и очень довольно. – Прекрасно. Санада отвернулся. Ренджи улыбался ему, многозначительно прищурившись. – Давай, твоя подача. – Ты отвлекаешься, не я. Кто он хотя бы такой? Если бы Ренджи не был его другом, Санада бы ответил грубее. – Я встретил его вчера в парке. В нем есть что-то особенное. Это касается тенниса. – Тенниса, вот как. Что ж, с его помощью можно будет собрать некоторые данные. Это не данные, хотел сказать Санада, но мячик уже летел. Он отбил, а Ренджи отбил его собственную подачу. Очень легко, как будто они первогодки, а не опытные игроки. И как будто Санада не номер один в Японии. А ведь раз у них гости, нужно показать свои умения в лучшем свете, чтобы не потерять лицо. Они сильнейшие, и Юкимура должен это видеть. На этот раз мяч пропустил Ренджи. Санада опустил руку с ракеткой и пошел за мячиком. Выпрямился, готовясь к подаче, и все же бросил взгляд на скамейку. Юкимура смотрел на него. Не на других игроков, не на Кирихару, который аж подпрыгивал на скамейке. Санада поймал его взгляд и понял, что вот-вот улыбнется в ответ – прямо у всех на виду и посреди игры. И в ту же секунду догадался, что пытается сделать Ренджи – притупить его внимание однообразными простыми подачами, отвлечь, добиться, чтоб он расслабился, – и вот тогда атаковать. Понимая и зная, легко предотвратить и отразить; видеть и предвидеть движения противника – один из ключей к победе. Санада послал «Ветер». Собственная его команда далеко не всегда могла и умела отразить любой прием из «Фуринкаиндзанраи», особенно внезапный. Ренджи, разумеется, владеет данными и может рассчитать вероятность использования приема. Но Санада же использовал «Ветер» только потому, что Юкимура смотрит, нужно выиграть и показать ему, как «Ветер» используется в матче. Ренджи не успел отбить. Усмехнулся. – Мы тренируемся или играем для Юкимуры? – Мы тренируемся и играем так, чтобы было не стыдно. – Он не теннисист. Он все равно не поймет красоту твоей игры, которую ты хочешь показать, Гэничиро. – Он поймет. Он ее видит. Они играли около часа, не позволяя вырвать друг у друга победу, не желая отдавать очки. Когда соперники равны или почти равны – все же он, Санада, играет немного, но лучше – игра будет красивой и честной. Как поединок двух сильных, опытных бойцов, на который смотреть – захватывает дух. Санада выиграл, семь-пять. Потому что хотел и чтобы потом не потеряться от стыда, глядя в синие глаза. Нельзя же ему – проиграть и выставить себя идиотом. Для Юкимуры он, как капитан Риккайдай, должен остаться победителем. Ренджи сменил Уэду и занялся младшими, а Уэда встал против Санады. Сильный игрок, но куда менее одарен и умел, чем Ренджи или Нио с Маруи. Санада как-то колебался между ним и другим кандидатом, мальчиком из Бразилии, но у того не было близких друзей или знакомых в команде и ему не хватало уверенности в себе. Санада взял Уэду и в принципе не жалел. Уэда выстоял полчаса. Шесть-три. Нормально, учитывая его способности. Можно будет попробовать его в третьем одиночном. В час Санада объявил перерыв на обед и отдых. После обеда снова матчи, у всех, даже у тех, кто не в команде, так что всем надо набраться сил. И ему самому тоже. Нужно теперь показать Юкимуре, как играют парные лучшие игроки Риккайдай. Он подсел к Юкимуре. Кирихара, так и не вспомнивший про теннис, неохотно встал. – Ну как, тебе понравилось? – Да, очень. Я так рад, что ты меня пригласил. – Я рад, что ты пришел. Они помолчали. Ребята из клуба расползлись по корту, кто-то устроился прямо на траве, кто-то уселся в тени от школьного здания, кто-то ушел в клубный домик. Кирихара некоторое время обиженно косился на Санаду, а потом убежал куда-то. Наверное, опять забыл коробочку с обедом дома. Рассеянный и безответственный, не стоит брать его в команду в будущем году. – Санада... От звуков собственного имени Санада вздрогнул. – Что? – Прости, но ты мне не поможешь? Мне, наверное, пора домой. – Ты не хочешь остаться? – Хочу, очень! – голос Юкимуры чуть дрогнул. – Просто я ушел не позавтракав, и мама будет волноваться. Я доставил ей столько неприятностей. – А ты потом вернешься? – Я не знаю. – А если я бы поделился с тобой обедом? Юкимура улыбнулся. – Тогда домой необязательно. Я только позвоню. Юкимура полез в карман за телефоном. Санада заметил мелькнувший под его пальцами айпод и коробочки с какими-то таблетками. На экране высветились неотвеченные звонки, и Санаде стало стыдно. Из-за него Юкимура проявил непочтительность к родителям, засмотрелся на его матч и мог обидеть свою мать. Это было неправильно. – Мама, все в порядке, – быстро сказал Юкимура, едва набрав номер и не позволяя вставить ни слова. – Я в гостях у теннисного клуба. Все хорошо. Я уже могу сидеть и не уставать. Вечером приеду... Хорошо, конечно, не забуду. Буду осторожнее, да. Хорошо. Пока. Санада расстелил свою куртку на траве, достал свою коробочку с обедом. Мама положила ему побольше, как всегда, на большую субботнюю тренировку. На двоих хватит. – Давай руку, я помогу тебе пересесть. Юкимура опять почти повис на нем, прижимаясь, иначе у него не получалось держаться на ногах хоть сколько-то. Придерживая его, Санада чувствовал биение чужого сердца – нечастое и неровное, из-за болезни так, наверное, – как Юкимура весь напрягается, пытаясь двигаться и делая шаг. Наверное, двигаться ему было больно, да и вообще – болезнь очень многое у него отнимает. А ведь жаль, подумалось Санаде, что он болен и что не играет в теннис. С таким упорством, с такой силой воли и со способностью увидеть чужой теннис он бы мог стать отличным игроком. Санада усадил Юкимуру на свою куртку, сел рядом и протянул ему свою коробочку. – Бери что понравится. Моя мама вкусно готовит. Юкимура взял рисовый колобок. – Спасибо. Он ел медленно, наслаждаясь каждым кусочком. Хотя если его недавно выписали и он долго был в больнице, может, он отвык и еще не привык снова, чтоб кормили домашней едой. Или вообще ее разрешали. – А у меня гамбургер есть, будете? Кирихара вынырнул откуда-то, довольный и весь сияющий. Санада смерил его уничтожающим взглядом. – Спасибо, Акая-кун. Думаю, мне можно его съесть. – Вот видите, капитан Санада, – Акая засиял еще ярче, – Юкимура-сан болен, а говорит, что гамбургер можно. А нам вы не разрешаете. – Вы же все играете в теннис, Акая. Вам действительно не стоило бы это есть. А ты еще растешь. – Я вас совсем немного младше! – Кирихара, не дерзи! – Ничего, Санада. Акая, капитан в чем-то прав. Ты бы слушался его. Кирихара надулся. – Я пойду к Ураяме и мелким, – оповестил он и убежал. Юкимура улыбнулся ему вслед. Интересно, как он ухитрился так повлиять на Кирихару всего за одну тренировку?

***

Пожалуй, давно ему не было так хорошо, по-настоящему хорошо, и давно он не был на улице и без чужой опеки так долго. То есть, конечно же, Санада был рядом, но то, что делал он, было совсем непохоже на то, что делали мама, папа или кто-то еще из родственников. Понятно, что они едва знакомы и встретились только вчера, но Санада не пытался его пожалеть, как пытались многие едва знакомые и незнакомые. Рядом с ним было уютно. Санада вел себя так, что Юкимура забывал и о боли, и о болезни. К ним присоединился друг Санады, Янаги Ренджи, который постоянно щурился и больше молчал и слушал. Юкимуре казалось, что его игра похожа на волны океана. Он двигался как волна, кажется, мягко, но всепроникающе. И, как вода, проникал в самую суть. Прозрачно-серый и обманчиво-мягкий. Юкимуре Янаги скорее понравился. Санаде, должно быть, удобно иметь за спиной такого вице-капитана. Если бы он сам был капитаном, выбрал бы прежде всего такого человека, которому смог бы безоглядно довериться и который был бы готов прикрывать его. Если для Санады такой человек нашелся, это очень хорошо. Перерыв почти кончился, и Санада пошел собирать разбежавшихся младших. Они вели себя на удивление тихо, Юкимура бы организовать их не смог. – Тебе нравится теннис? – спросил Янаги. Юкимура не был уверен, пытается ли тот поддержать разговор и занять гостя или ему правда интересно. – Вчера я впервые увидел, как играют. Не знаю. Но мне нравится на вас смотреть. Янаги улыбнулся. – Это хорошо. В нашем клубе нечасто бывают гости. – Санаде не нравится? – Тренировки – не матчи. Смотреть со стороны бывает скучно. – Мне нравится. – Ты видишь теннис. За кортом послышались голоса. Все без исключения, даже те из младших, кто только что болтал о чем-то своем или поспешно доедал обед, вскочили чуть не навытяжку. Янаги обернулся, приоткрыв глаза. – Гольф-клуб, – пояснил он. – Один из их членов хотел перейти к нам, а Гэничиро не понравилось, и он сказал, что это перебежничество. С тех пор мы с ними не разговариваем. Юкимура с трудом скрыл улыбку, а потом и улыбаться расхотелось. Глупо ограничивать человека, если он хочет сменить клуб. И команда могла бы стать сильнее. Гольф-клуб прошел мимо, старательно не глядя в сторону кортов. И вправду глупо: зачем они так делают? – Я тоже думаю, что Гэничиро был неправ, – мягко сказал Янаги. – Но капитан здесь он, не я. Помочь тебе вернуться на скамейку? Начался второй этап матчей. В паре Санада двигался иначе. Ему не шло. Может быть, так было лучше для игры и команды, но глаз резала дисгармония. Санада – боец-одиночка, он должен выходить в поединке, а парная игра на поединок не похожа, совсем. Скорее, на танец. Некоторые поединки тоже похожи на танец, но не у Санады. Он слишком серьезно подходит к матчу, да и держится как воин. А вот у Янаги парная игра выходила неплохо. Юкимуре подумалось, что дело в ритме и стиле игры Санады – одиночном и особенном; вряд ли кто-то другой из команды смог бы с ним сыграться. Парой они были очень мощной и взяли несколько игр против Нио и Маруи, причем с довольно большим разрывом. А те игроки, которые стояли против Нио и Маруи раньше – их имен Юкимура не запомнил – в одиночных матчах держались хуже. То ли не были натренированы, то ли просто было не дано стоять один на один. И все же что-то в команде было не так. Что – Юкимура понять не мог. Но от странного чувства отделаться не получалось. Если бы только сложилось так, чтобы эта – или еще какая-нибудь, но лучше эта, потому что он разделил бы ее с Санадой – команда была его, было бы по-иному. А у Акаи, как ему показалось, получалось легче, острее и лучше, чем кое у кого из команды. Санада закончил тренировку как раз тогда, когда Юкимура почувствовал, что начинает уставать. Ребята из клуба расходились. На завтра, как понял Юкимура, была назначена еще тренировка, по большей части для команды, которая готовилась к Национальному чемпионату, а не для клуба. Но завтра надо было в больницу, да и Санада позвал его только сегодня. Начинало смеркаться, солнце садилось, мягко-мягко освещая корт. Юкимура очень любил работать с таким освещением, когда краски мягкие и теплые, и все в золотисто-сиреневых тонах. Любил даже больше, чем рисовать море. Санада, вместо того, чтоб прощаться с клубом или присматривать за командой – все ли у всех в порядке, не забыл ли и не потерял кто-нибудь что-нибудь, – присел на скамейку к Юкимуре. – Не устал? – Нет. Все нормально. – Мы с Хетэем будем играть в следующую пятницу. Ты придешь? Мы все будем рады. – Если обследование не покажет, что мне лучше вернуться в больницу. Не должно вообще-то. Мне действительно лучше. – Мы бы отвезли тебя туда и домой вернули. Не знаю, как ты это делаешь, но ты видишь теннис. Юкимура придвинулся чуть ближе. – Санада… – Ммм? – Можно мне попробовать? Я должен сам испытать это. Теннис. Хотя бы ракетку подержать. Хотя ходить без посторонней помощи пока не получалось, отчасти получалось стоять, не качаясь и не падая. А то, что происходило сегодня, придало сил. – Попробуй. Если что, я тебя подстрахую. Санада подал ему руку и помог встать. Вывел с корта и подвел к торцу клубного домика, в стороне от любых случайных глаз. – Стоишь? – Да. Все хорошо. Стоять и не чувствовать ничьей поддержки, самому держать равновесие и удерживаться было очень радостно. Почти так же, как когда он узнал, что операция, хоть и рискованная, с определенной вероятностью вернет его к нормальной жизни. – Возьми мою ракетку. Ты видел, как мы держим ее и как двигаемся? Юкимура стиснул ракетку покрепче и уперся ногами в землю. Начинало смеркаться, но Санада не стал включать прожекторы. Сказал – так лучше. Пока светло, а они скоро пойдут домой. – Она не упадет, не вцепляйся так. Расслабь руку. Санада положил свои ладони на его, поправляя и показывая, как правильно. – Вот, держи мяч. Вложив Юкимуре в руку мяч, Санада отошел в сторону. В поле зрения теперь попадала только его тень. – Теперь сожми сильнее и подавай. Ракетка уже не казалась тяжелой, мышцы привыкли. Так здорово, когда тело слушается и все начинает получаться. Мяч упругий, и ладони от него чуть-чуть щекотно. Сжать, подбросить, так, как Санада и остальные делали, взмахнуть ракеткой – главное, не упасть, удержать равновесие, выдержать – и ударить. Ракетка мягко спружинила, передавая импульс в руку, так хорошо, до головокружения. Мяч полетел вперед – золотистая молния в заходящем солнце. Красиво. Надо будет потом это обязательно нарисовать, чтобы было понятно, как это хорошо – стоять, ощущать, видеть. Удар. Мяч попал в стену клубного домика и отскочил, крутясь; Санада сбегал за ним и подал Юкимуре, улыбаясь одними глазами. – У тебя очень хорошо получается, Юкимура. Когда ты окончательно поправишься, а мы выиграем Национальный, я сам научу тебя играть в теннис.