Бодминская пустошь

«Я хочу выйти из дома и ехать в машине, и искать тебя, на всех улицах, тебя». — Эрих Мария Ремарк

  Флёр шепчет: «L'appel du vide», улыбаясь одними уголками губ, и позволяет себе закрыть глаза. Флёр шепчет: «Не дай мне упасть», стоя на крыше дома, где ветер скользит по обнаженной коже ее изящных плеч. Она запрокидывает голову, делая шаг вперед, потому что знает — крепкие руки вовремя обхватят ее за талию. Воздух цвета аквамарин — тончайший газ, что скользит сквозь пальцы рук, когда Флер раскидывает их в стороны. Она замирает так на долю секунды прежде чем сделать еще один шаг вперед — не открывая глаз, не произнося ни слова. Тогда его руки смыкаются вокруг нее — теплые крепкие руки — притягивают к себе и прижимают к груди. Флёр стоит на крыше, ощущая спиной чужое глубокое дыхание, и потом чуть поворачивает голову, позволяя своим волосам рассыпаться по мужскому плечу. Флёр тянет в нос воздух, пытаясь наполнить легкие запахом уходящего мгновения, будто чем глубже она вдохнет, чем острее почувствует каждую ноту аромата — тем дольше не выветрится он из ее памяти. Только потом, когда день подойдет к концу, когда оба они вернуться на свои места — это воспоминание обернется пыткой, смутным кошмаром, тлеющим, обитающим на самых задворках разума — как бывает, когда просыпаешься ранним сумеречным утром в холодном поту, но не можешь вспомнить сна, который вызвал твой ужас. Флёр ощущает мгновение, чувствуя это почти осязаемое «здесь и сейчас», и если бы ее спросили, каким цветом художник мог бы передать этот миг, Флёр не задумываясь ответила бы — зеленым. Она касается ладонями чужого лица, скользит по нему пальцами, вбирая кожей то, чего не запомнить глазам. Она говорит: «Этого больше не должно повториться». Когда руки размыкаются, когда исчезает последний след чужой аппарации, а заходящее солнце расцвечивает далекую землю бледно-оранжевым, Флёр, наконец, открывает глаза, прежде чем обернуться вокруг своей оси, воспроизведя перед мысленным взором коттедж «Ракушку».

***

Четырьмя годами ранее. Осень двухтысячного в графстве Корнуолл выдается на редкость теплой и солнечной и очень напоминает в это время Флёр ее родную Францию. Она не может точно сказать, ей или Биллу идея пригласить погостить Джинни и Гарри приходит первой, но в середине сентября молодая чета Поттеров уже распаковывает чемоданы в «Ракушке», и тем же вечером все они сидят на летней веранде из выбеленных досок, пахнущих ветром и морской солью. Они пьют вино, присланное Флёр отцом из его личных запасов, и слушают старые истории Билла о работе в Египте, а потом Джинни вдруг признается, что получила приглашение присоединиться к известной команде по квиддичу — по лицу Гарри видно, что он, как и остальные, слышит эту новость впервые, и Флёр, повинуясь внезапному порыву сгладить неловкую ситуацию, вскакивает на ноги, подмигивая всем троим с заговорщической улыбкой. Она приносит старый патефон, вставляет пластинку, и в следующий миг ожидающая тишина распускается мягкими звуками голоса Эдит Пиаф. — Магловская песня, — улыбается Флер, подходя к мужу. — Моя любимая, такая прекрасная! — смеется она, хватая Билла за руку и вынуждая того подняться. — Мы не можем не станцевать под нее, ну же, — подталкивает она Джинни и Гарри. И они танцуют, позабыв о недавнем инциденте, под волшебный голос магловской певицы. — Ты никогда ее раньше не включала, — шепчет Билл, наклоняясь к уху Флёр. Она поднимает на него радостные блестящие глаза и коротко пожимает плечами, а потом кладет голову ему на плечо, вдыхая терпкий запах, что ветер приносит с моря. Флёр действительно любит эту песню — «La Vie en Rose». Ею звучит безоблачное детство сестер Делакур: слова этой песни мать напевает себе под нос, пока примеряет новую мантию из легкого шелка оттенка чайной розы, поет песню пожилая ведьма в цветочной лавке, проигрывает мелодию радио в кафе, где по воскресеньям собирается вся их семья, чтобы заказать на десерт самый вкусный в городе лимонный щербет. В один из вечеров песню передают по радиоприемнику и родители неожиданно переглядываются с понимающими улыбками, а в следующий миг отец протягивает матери руку, и потом они кружатся в танце, и мать смеется, а когда заканчивается песня, подбегает к дочерям и расцеловывает их в обе щеки. Теперь все эти воспоминания расцветают в памяти Флёр, и она тихо напевает себе под нос, пока Билл мягко гладит ее по спине, а рядом заразительно и звонко смеется Джинни, подшучивающая над способностями Гарри к танцам. Они отправляются спать далеко за полночь, и Флёр чувствует приятную усталость, когда опускается на постель, где уже лежит Билл. — Мне кажется, это будет чудная осень, — говорит она и на мгновение прижимается губами к губам мужа, прежде чем погасить ночник. — Я люблю тебя, — шепчет Билл, утыкаясь носом в макушку Флёр и обнимает ее одной рукой, ближе прижимая к себе. — И я тебя люблю, mon chéri, — произносит Флёр одними губами, ощущая спиной гулкое биение его сердца.

***

Флёр наблюдает из под полуприкрытых глаз, как Билл и Джинни носятся на метлах над знаменитой среди любителей квиддича Бодминской пустошью (1). Этот пикник Флёр задумала в самом начале лета, и теперь, довольная собой, имеет возможность лицезреть счастливый азарт мужа и его сестры, чьи радостные вопли доносятся с высоты. Она сидит, аккуратно расправив широкую юбку жаккардового платья, ощущая на своем лице тепло осеннего солнца. Лучший день для этой вылазки невозможно себе представить — ясный, окрашенный в небесно-лазуревый и песочный, пахнущий вереском и сухой землей. Единственное, что выбивается из идеальной картины этого дня — хмурое лицо Гарри Поттера, сидящего поодаль. Флёр бросает на него задумчивые взгляды, ощущая внутреннюю борьбу хороших манер и природного любопытства, и, когда последнее одерживает верх, Флёр подходит к Гарри, негромким покашливанием известив его о своем присутствие и спрашивает, можно ли ей присесть рядом. Гарри в ответ кивает, но будто бы вовсе не ей, и взгляд его все еще устремлен куда-то далеко за линию горизонта. — Погода просто замечательная, — говорит Флёр, пытаясь начать разговор, но Гарри, вопреки всяким законам воспитания, отвечает односложным «да», приводя Флёр в чувство легкого недовольства. Она сидит рядом с ним какое-то время молча, изредка поднимая голову вверх, когда в поле зрения попадает Билл, машущий ей рукой, или Джинни, кричащая что-то, чего не разобрать с такой высоты. — Я думала ты будешь рад полетать на метле, — произносит Флёр, нарушая тишину, и голос ее звучит неожиданно обвиняюще. — Мне хотелось, чтобы мы все хорошо провели время, — тут же добавляет она, смягчив лицо вежливой улыбкой. Гарри переводит на нее рассеянный взгляд, и Флёр впервые так близко видит его сведенные к переносице темные брови, зелень глаз и едва заметные морщины, что уже тронули лицо молодого человека, которому слишком много потрясений приготовила жизнь. — А разве мы не проводим его хорошо? — спрашивает он, а потом машет в ответ рукой Джинни, только что пронесшейся над их головами. Флёр моргает. Медленно. Потом чуть приподнимает брови и издает короткий смешок. — Да, конечно, просто я думала... — Я хотел дать Джинни возможность провести время с братом, просто, чтобы она, ну понимаешь, могла побыть немного наедине со своими мыслями и собой прежней, — перебивает Гарри, и его путанные объяснения звучат быстро и скомкано, но Флёр уверена, что он не кривит душой. — Понимаю, — кивает она. И Флёр действительно понимает. — Я хочу, чтобы она принимала решения самостоятельно, без оглядки на меня и на то, как я к этим решениям отнесусь. Мы женаты, но это не значит, что Джинн должна положить свою жизнь к моим ногам, растоптав собственные мечты. Я хочу, чтобы она принимала свои собственные решения, — повторяет Гарри, наблюдая за далекой фигуркой жены. Флёр подобная откровенность удивляет, но виду она не подает, а лишь легко касается рукой плеча Гарри, без слов выражая ему свою поддержку. Подобной мудрости не ждешь от кого-то, кому едва исполнилось двадцать, пусть даже этому кому-то многое пришлось пережить. И Флёр сидит тихо, замерев, ощущая как слова Гарри отзываются чем-то знакомым в ее собственной душе — это что-то похожее на советы матери из далекого детства, на то созревшее внутри самой Флёр, но прежде не облекаемое ею в словесную форму. — А почему ты не летаешь? — задает Гарри вопрос, и Флёр, очнувшись от размышлений, обнаруживает, что он все это время, видимо, наблюдал за ее лицом. — А кто тогда составил бы компанию тебе? — улыбается она, чуть пожимая плечами. Уходит от ответа с ей одной присущим изяществом. Когда, налетавшись вволю, Билл и Джинни присоединяются к пикнику, Флёр ловит себя на том, что взгляд ее то и дело обращается к молодым супругам и тому, как они ведут себя друг с другом. Флёр не может не подметить разницы между их и ее собственными отношениями: в том, как Гарри обращается с Джинни, как держит ее за руку, помогает распутать растрепанные ветром волосы, в том, как Джинни смахивает соринки с его мантии, пододвигает ближе к нему легкие французские канапе, Флёр безошибочно угадывает щемящую, почти болезненную привязанность, будто эти двое каждый миг страшатся потери. Будто между ними натянут невидимый жгут — натянут туго, почти до треска нитей, — который может оборваться в любой миг. Флёр не понятна природа этого страха — она знает, что ее Билл всегда будет рядом с ней, а она будет рядом с ним. Возможно потому, что однажды уже чуть его не потеряла. — Эти розовые безе, из чего ты их делаешь? — спрашивает Джинни, протягивая руку за очередной порцией сладости, чем отвлекает внимание Флёр от недавних мыслей. — Секретный рецепт бабушки-вейлы: взбитые с тростниковым сахаром яичные белки и много-много... — Флёр до едва слышного шёпота понижает голос и подается всем телом вперед, — Любви, — заканчивает она и смеется, наблюдая, как в миг меняется сосредоточенное выражение лица Джинни. — Наверное, тут очень много любви, потому что это очень вкусные безе, — впервые за этот день улыбается Гарри, откусывая кусочек воздушного лакомства прямо из рук Джинни. — В моих пирожных тоже много любви, — возражает Джинни, легонько щелкая его по носу, — Но, кажется, секрет вовсе не в этом, — вздыхает она, отправляя надкушенную сладость в рот. — Говорю тебе, я точно видела вдалеке снитч, Гарри, — заявляет Джинни, падая в кресло. — Не будь же ты таким недоверчивым ослом, — ворчит она, качая головой. Гарри примирительно вскидывает руки вверх, признавая поражение, и помогает Флер расстелить на диване плед, который они брали с собой на пикник. — Ладно, просто я думал, что это старая легенда, ну знаешь, вроде... — Гарри задумчиво хмурит брови, пытаясь припомнить подходящую историю. — Вроде сказок барда Бидля? — подсказывает Флёр. И в комнате, вдруг, повисает молчание — как холодный сквозняк, что неожиданно ворвался в дом, разогнав тепло и уют потрескивающих в камине гостиной дров. — Да, — кивает Гарри долгие мгновения спустя, будто делает над собой усилие. — Вроде них. — Вот видишь, — восклицает Джинни с наигранной бравадой. — Ты знаешь, что в любой легенде, любой сказке есть своя доля правды, это же магическая Англия, Гарри Поттер, как будто ты забыл, — тараторит она, но во взгляде ее Флёр читает почти не скрытый испуг. Гарри пожимает плечами, и после к этой теме они больше не возвращаются, но Флёр все равно чувствует себя ужасно неловко, будто ляпнула несусветную глупость. Кто только за язык ее тянул? Она уходит на кухню, сказав, что хочет согреть им чай. И когда Билл спустя пару минут входит в комнату вслед за ней, Флёр не может сдержать слез досады. — Я такая глупая, — шепчет она, позволяя Биллу себя обнять. — Зачем я ему только напомнила?.. — Тише, Флёр, ты не в чем не виновата, — утешает ее Билл, осторожно поглаживая жену по спине. — Виновата, еще как виновата. Мы ведь позвали их, чтобы Гарри отвлекся, чтобы ненадолго позволить ему не думать об охоте за Пожирателями, а я взяла и напомнила ему о самых страшных временах его жизни, — всхлипывает Флёр, утыкаясь влажным лицом в грудь мужа. — Милая, Гарри всегда будет встречать на своем пути призраков прошлого, и он это понимает. Не принимай случившееся близко к сердцу, он вовсе не расстроился, даже вызвался помочь тебе с чаем, — говорит Билл, а потом берет лицо Флёр в свои руки и кончиками пальцев стирает с ее щек мокрые дорожки слез. — Я не хочу, чтобы ты плакала, — просит он, целуя ее в уголок губ. Флёр делает глубокий вдох, успокаиваясь, а потом кивает мужу, будто говорит, что теперь она в порядке, и потом вместе они наливают чай, который спустя пару минут Билл левитирует в гостиную. Флёр умывается, несколько раз ополоснув лицо прохладной водой, и внимательно разглядывает в зеркале свое отражение, чтобы убедить, что на нем не осталось следов ее недавних слез. Она все еще расстроена, не смотря на слова Билла, хотя в глубине души понимает, что он прав. Ведь и сама она порой просыпается ночами от кошмаров, где ночной воздух расчерчивают зеленые и красные вспышки смертельных заклятий, где видит окровавленное лицо мужа, а иногда, не видит вовсе ничего — только где-то далеко-далеко слышит девичий плач, плач ее сестры, которой она ничем не может помочь. И сколько страшных сцен тогда являются в кошмары Гарри? Видит Мерлин, Флёр не хочет даже представлять.

***

— Так значит, всего на один день? — недоверчиво переспрашивает Флёр, поправляя мужу галстук. — Только один день и вернешься? — Обещаю тебе, Флёр, всего один день. Очень важный человек из Американского Департамента Магии, мистер Аббот лично попросил меня присутствовать в Гринготтсе во время визита — ты сама видела его патронус — он обещал возместить этот день, прибавив к моему отпуску дополнительных два, — говорит Билл. — Что толку в этих дополнительных днях, если мой отпуск к тому времени закончится? — вздыхает Флёр. — Ладно, иди, не вежливо опаздывать на такую встречу. — Только, пожалуйста, Флёр, не ходи на рынок одна, попроси помочь Гарри, ты знаешь, осенью у пикси особенно гадкое чувство юмора, — просит Билл, ненадолго задерживаясь, прежде чем аппарировать. — Как скажешь, дорогой, — произносит Флёр в пустоту спальни и качает головой. — Неужели они ничего не замечают? — спрашивает Гарри, кивая головой в сторону семьи маглов, за спинами которых мгновением ранее промелькнула парочка пикси. Флёр ненадолго отвлекается от выбора тыквы, проследив за взглядом Гарри, а потом пожимает плечами. — Замечают. Но волшебники тут живут много столетий, и здешние маглы, уверена, привыкли к таким вот вещам. Юг Западной Англии слишком хорошее место, чтобы покидать его из-за пары мелких странностей. К тому же многие местные семьи считают своими предками кельтов, и все, что твориться странного в Тинворте склонны мифологизировать, отдавая дань уважения своим корням, — говорит Флёр, протягивая Гарри упакованный в плотную бумагу пучок свежего сельдерея. — И у многих из них действительно среди предков были волшебники, о которых помнят и по сей день. Флёр переезд в Тинворт дался легко — в родной Франциии они с родителями жили в самом обычном магловском квартале, что было в те времена частой практикой среди романтично настроенных волшебников, с головой окунавшихся в необычайно интересную жизнь обычных людей. Потому то Флёр, в отличии от мужа, близкое соседство маглов восприняла спокойно, и даже успела завести среди них пару хороших знакомых. — Эта деревня сама по себе удивительное место — столько развилок на каждой улочке, дорог, заканчивающихся тупикам, где вдруг оказывается клумба или питьевой фонтанчик. Знаешь, думаю, неспроста Бриджит Венлок, которая выросла здесь, столько лет посветила изучению цифры «семь». Запоминая все эти логистические хитросплетения, я выявила интересную закономерность — если семь раз повернешь направо, обязательно окажешься в центре. Шесть — мимо, и восемь — мимо. А семь — и ты тут, — разводит Флёр руками, едва не сбив с прилавка ящик с бататом. — Pardonnez-moi, s'il vous plaît! — восклицает Флёр по-французски, улыбаясь седому торговцу-маглу, чей товар едва не оказался жертвой ее активной жестикуляции. — Ничего страшного, миссис Уизли, — добродушно отзывается тот. Они заканчивают с покупками, и тогда Флёр заявляет Гарри, что ему необходимо попробовать здешнее мороженное. — Сейчас вернусь, — говорит она, оставляя Гарри со всеми пакетами дожидаться ее на лавочке. Местное мороженое — то, что особенно полюбилось в Тинворте Флёр. Изумительное лакомство, в меру сладкое, в меру сливочное, холодное и освежающее — и если бы ей пришлось однажды варить амортенцию, для нее зелье пахло бы кожаной курткой Билла, морским ветром, мамины духами с нотками фрезии и грейпфрута и вот этим, самым обычным, магловским сливочным мороженным в хрустящем вафельном рожке. Довольная покупкой, Флёр спешит обратно, но сделав пару шагов, застывает на месте, почувствовав смутную тревогу еще до того, как обнаруживает напряженный взгляд Гарри, следящий за человеком в рядах покупателей, столпившихся у лавки торговца пряностями. Она подходит ближе, стараясь не смотреть в ту сторону, куда то и дело бросает взгляды Гарри. — Что случилось? — хочет спросить его Флёр, но Гарри, вдруг, вскакивает на ноги, отталкивая ее рукой. Флёр не удерживается на ногах, неловко оседая на землю, а Гарри уже бежит вслед за человеком, что отделяется от толпы — за человеком в черной мантии, за человеком, чье лицо Флёр видела в «Ежедневном Пророке» в разделе «разыскиваются». Она действует скорее инстинктивно, когда вскакивает за ноги, и по оставленному Гарри и незнакомцем следу аппарирует вслед за ними. Флёр не успевает задуматься о том, что это, возможно, будет угрожать ее безопасности, а то и вовсе будет стоить жизни — и хватает палочку еще до того мгновения, как скручивающий спазм отпускает ее тело, а ноги касаются темного булыжника брусчатки, и в следующий миг выкрикивает «Ступефай!» в спину удаляющегося беглеца. Она бросается вслед за ним и Гарри, на бегу пытаясь попасть в мага заклятием, но чары совсем не то, что Флёр в школьные годы давалось с легкостью, и теперь она боится рисковать и задеть нечаянным проклятием Гарри, а потому ей остается лишь преследовать их обоих по сырым узким улицам, воняющим речным илом и рыбой. А потом беглец оборачивается. Он произносит что-то — не разобрать из-за шума крови в ушах — и палочка Гарри, который явно не ожидал внезапной смены тактики убегающего, отлетает в сторону. Тогда Флёр кричит: «Петрификус Тоталус!», кричит: «Экспеллиармус!», кричит: «Экспульсо! Эварте статум! Инкарцеро!». И каждое из ее заклятий отскакивает от мага в черной мантии, будто он окружен чьим-то невидимым глазу «протего». Он направляют палочку на безоружного Гарри, и тогда, повинуясь отчаянному порыву, Флёр кричит: «Авада Кедавра!», свой собственный голос слыша будто издалека. И когда зеленый луч вырывается из ее палочки, наполняя грудь ледяным жжение и черной горечью, тот, кто направлялся к Гарри, чтобы убить, не делает больше ни шагу вперед. Одно недолгое мгновение маг в черной мантии стоит на месте. А потом падает вниз.