Стекло

      У Гермионы не было проблем с арифметикой, но подсчитать, когда всё это началось, ей не удавалось. Она могла похвастать знаниями в очень многих областях, но дела любовные оставались для неё неизведанной тайной человечества — и магловской части его, и волшебной. Поэтому, впервые столкнувшись с этим чувством, тогда ещё маленькая девчушка ошибочно приняла его за ненависть. Или, возможно, Грейнджер просто слишком незаметно даже для себя сделала шаг от ненависти до любви, который отделял её от главного врага её самой и её друзей и в итоге максимально сильно приблизил к нему, несмотря на желание Гермионы не заходить далеко.       Она помнила, как глупо себя чувствовала, сидя в Большом зале и глядя на молодого человека, чьи волосы на свету казались совсем белыми и чьи глаза отливали холодным металлом. Он никогда не обращал внимания на неё. На Гарри, иногда — на Рона, но никогда — на неё. Единственное, чего можно было ждать, — это такого отвратительного слова «грязнокровка» ей вслед, из-за которого всегда хотелось пойти и скорее помыться: то ли попробовать смыть с себя грязную кровь, то ли очиститься от клейма этого ужасного наречения.       Девушка не знала… правда, не знала, как так получилось. Рядом всегда были Гарри и Рон. Они — именно они — поддерживали её и не давали унывать в самые печальные дни. Для них — практически ни для кого другого — она значила так много. Но её сердце каким-то немыслимым образом тянулось к мрачному и такому отталкивающему — у него вообще была душа? — Драко Малфою. Каждый раз, ощущая очередной прилив злости к нему и такого грешного желания опробовать на нём непростительное заклятие, она в то же время хотела с головой окунуться в него. В его, вероятно, существующую душу. В его чёрные — она была уверена, что иного цвета они быть не могут, — мысли. Всё её естество готово было продать душу Дьяволу за такую возможность. Ей казалось, она сходит с ума.       Она проклинала себя за каждую секунду, потраченную на размышления о Драко. А его — за чёртову тёмную привлекательность, которая пыталась сбить её столку. И — что обидно — он ведь не знал о её чувствах. Жил припеваючи и — Гермиона не сомневалась — не мог и представить, чтобы гриффиндорка — подруга ненавистного ему Гарри Поттера — посвящала ему и каплю своих мыслей. Ей самой казалось, что это всего лишь сон — нет, кошмар! — и он должен однажды закончиться. Просто обязан. Оставить её в покое. Вернуть на путь истинный.       Грейнджер казалось, что она предаёт и себя, и друзей. Влюбиться во врага, запутаться в себе, а ещё — в его сетях… это не то, о чём она мечтала. Не то, чего ждала от жизни. Ведь рядом было столько хороших — в самом деле, добрых и заботливых — парней, которые смогли бы подарить ей счастье. Смогли бы стать надёжной опорой во всех начинаниях.       Например, Рон. Казалось бы, влюбись она в него — и жизнь автоматически стала бы лучше. Простой, понятный и такой родной — у них не было практически ни единой причины врать друг другу, увиливать от ответов, недоговаривать что-то. Они знали достоинства и недостатки каждого. И она любила его. До безумия. Со всеми недочётами в характере, в поведении. Любила как друга. Как любила и Гарри, который тоже занимает в её жизни немалое место. И в её сердце.       Гермиона помнила, как на неё обратил внимание Виктор Крам на четвёртом курсе. Студенты других школ приехали в Хогвартс на Турнир трёх волшебников, и он был одним из них, вдобавок — оказался одним из участников. Уверенный в себе, в своём будущем, быть может, не самый умный — но Виктор сумел немного заинтересовать её. В разы меньше, чем Малфой, но всё же. Она думала, что так у неё получится отвлечься.       Вся школа была удивлена. Грейнджер — гриффиндорская зазнайка, серая мышь и ботаник, по всеобщему мнению, — смогла увлечь такого популярного парня, «интересного», как выражались многие девушки. С одной стороны, это ей льстило. С другой — было обидно, что все думали — она на такое не способна. Приятно доказать, что ты чего-то стоишь не только в плане учёбы. На Святочном балу, кажется, большинство увидело в ней что-то большее. Заметили её красоту.       Однако Драко вряд ли что-то заметил. И, наверное, это то, что омрачало всю ситуацию. Причиняло боль.       Каждый раз, проходя мимо слизеринца, Гермиона ощущала себя так, словно идёт по стеклу. Или будто ей приходится есть стекло — так всё болело внутри. Иногда она сама ощущала себя хрустальным сосудом — одно неверное движение Драко, одно неверное слово — и она разобьётся вдребезги. Её уже будет не склеить так, как прежде.       Возможно, так будет даже лучше.       Разбиться и быть собранной по частицам вновь — чтобы однажды проснуться другим человеком. Другой Гермионой Грейнджер. Той отважной гриффиндоркой, которая идёт по жизни, не сворачивая с пути света и добра. Которую не тянет в мрачный мир Драко Малфоя.