Доигрались

THE HARDKISS – Hurricane

- Ну что, поиграем в любовь? Холланд критично оценивает будущего партнера по съемочной площадке и месту в сердцах фанатов; на правах старшей смотрит снизу вверх свысока уверенно, не скрывая придирчивости к его мешковатой одежде, юношеской сутулости, нерастраченной энергии, направленной теперь в актерское русло. У паренька с ирландской фамилией живая мимика и мертвые глаза оцепеневшего перед красавицей девственника. - А? - уже привычная, прилипчивая к нему болтливость мгновенно испаряется после троичного кода смаргивания; голограмма Роден по-прежнему улыбается напротив, и зубы вовсе не скалятся опасно и насмешливо - она же не стервозная Мартин, питающаяся такими мальчиками на завтрак. Сложенные на груди тонкие руки расстегиваются вдоль молнией женственного легкого движения - Холланд отгоняет у опущенной головы собственные глупые мысли, показывая несостоятельность озвученного вопроса и призывая забыть; яркие губы в искренней улыбке. Дилан провожает оттаивающими живым влюбленным блеском глазами ее спину и не сознается в том, что на самом деле он ее слышал. О'Брайену по-мужски жаль своего и чужого героя (и пускай Стилински утверждает, что он обычный парень), но захлебывается в безответной любви он радостно - тоже своей и чужой; теперь бы разобраться кто где, теперь у них все напополам и поровну. ТиПо подмешивает в бутафорскую бутылку настоящего Джека Дэниэлса, и слова о Лидии, рассмотренные в осеннем выдохе у огня в лесу, буквально обжигают губы. Он бы с радостью забыл текст с сухим перечислением цифр, но картинку в голове не вытравить даже самым хорошим виски. Его тошнит через один дубль за ближайшим деревом - хвойный запах остро бьет в нос, а затем просыпается икота; он замерз, пропитался холодом земли, и так и не научился пить. На вздрагивающие острые лопатки вдруг ложится чья-то рука - теплейшей ласковой болью, унизительной в своем желании отгадать, что Дилан прав. Он открывает зажмуренные глаза, и напротив вспыхивают другие из влюбленного пьяного бреда подростка - бедовой зеленью. - Ты в порядке? Он кивает часто, но нечестно, желая, чтобы она ушла, и жалея, что не останется. Но Холл подает ему именную бутылку с водой и перетекает пальцами на короткий отросший ёжик волос, а потом снова улыбается. Дилан делает глоток, закашливается, понимая - она всегда улыбается, уходя. Как будто извиняется; было бы за что. Но холод сменяется колючим нездоровым огнем; горят щеки и места ее прикосновений. Хотя есть. Она смеется от намеков Кристал, но после общих с О'Брайеном сцен у Роден действительно меняется сердечный ритм, и любой смех застревает в горле. Это непрофессионально, жалко и глупо. Дилан следит за общей фотосессией - Колтон тянется естественным движением поправить сползшую с покатого женского плеча тонкую лямку платья, а его выдох приходится ровно на ее подключичную артерию; вряд ли кровоток поменяет свое направление, но он хотел бы попробовать сам. - Вы с ним?.. - вопрос формируется на выразительных побледневших губах сам собой, когда вдруг Холланд остается одна по правую сторону от него. Воздух трамбуется неловкостью и прозрачной болью; еще немного, и она порежется ответом - каким бы тот ни был. - Хах, нет, никогда, - добавить толику наигранности или посчитать, засчитать в ее пользу за правду - Роден оставляет тяжелый выбор ему, по привычке неловко заминаясь улыбкой. Дилан готов потянуться к ней, моля ослабевшей рукой остаться - он выучил уже сто и одно правило, но итог всегда один. Холл знает его. И остается - в конце концов это была непохожая на себя правда. Выучить трещинки пигмента радужек, когда они смотрят друг на друга, оказывается проще простого. Трудно слышать то, что адресовано тебе и не тебе одновременно. То, что срывается с губ криком и шепотом, вечной загадкой без ответа, мольбой и приказом. - До скорого! - в этот раз ему хватает сил первому солнечно улыбнуться и помахать рукой, уходя; первое нарушение. Роден смеется и леденеет внутри тоской - кажется, она слишком привыкла к этому смешному болванчику, чтобы расставаться на перерыв между сезонами. Но раз было первое нарушение, будет и второе - они встретятся. Второе выходит неожиданным, нескрываемым, невозможным - второе и каждое последующее при любом взгляде на вернувшегося враз повзрослевшим О'Брайена. Обточившиеся скулы о рубеж двадцатилетия, раздавшиеся плечи, уверенность в походке - вне правил. За чтением сценария, поверх листов, знакомый пигментный пунктир взглядов; успеть поймать легкую дрожь мимики: спрятанную улыбку в уголке пухлых губ или хитрый прищур карих глаз - это определенно их любимый сезон. Холл думает так до тех самых пор, пока не слышит вовремя вернувшееся ей в подреберье (а вроде бы оттуда вышли только женщины) вопрос: - Ну что, поиграем в любовь? Всем становится понятно: такого количества случайных касаний не бывает, а предлог для поцелуя - слабое оправдание сильного желания. Всем становится понятно насчет Лидии и Стайлза. Роден понимает одно - никому не понятно, что происходит между ними. Это уже не игра, в которой доигрались оба. Это битва. И в отличие от Стилински в их случае проиграла она.