Если бы

– У мертвых из снов холодные руки и печальные глаза... Мисенг говорила, что Акраптор виновато улыбался, когда она опустила взгляд с его лица на грудь. Там зияла огромная дыра с запекшейся грязно-бурой коркой по краям, сквозь которую можно было увидеть покрытую склизким мхом стену Экспресса. Никаких осколков костей, прошивших мышцы и кожу, никаких уродливых пятен крови на изорванной рубашке Акраптора. Даже лицо его было просто немного бледнее обычного – но Мисенг проснулась сразу же. Конечно, в слезах. – Это слишком жестоко, – сказала она, ёжась под курткой Ван Нана. Глаза её были красными и лихорадочно блестящими, веки опухшими, и в каждом слове звенело пронизывающее отчаяние. Ван Нан невольно опустил взгляд с её лица на выглядывающие из-под куртки руки и поёжился сам, но не от холода. Тяжелые кандалы натёрли тонкие запястья Мисенг, и из-под металлических браслетов виднелась стёртая в кровь кожа. – Эта девушка... Рахиль... Виоле гонится за ней, переживает за неё, но... я никогда не смогу простить ни её, ни Хоакина. Ван Нан подтянул к животу ноги и обнял колени. Синяки и рваные раны заживали медленно, но верно, как и сломанные рёбра – он всегда был невероятно живуч. Только вот время никогда не лечило души и не возвращало мёртвых к жизни. – Я тоже, – ответил Ван Нан, устало щурясь на слабый голубоватый свет растущих прямо из стен и пола кристаллов. Он не считал нужным добавлять после этого что-то ещё: Мисенг была умной девочкой и всё знала сама. Быть может, не догадывалась лишь о самых потаённых его мыслях, от которых Ван Нану хотелось кричать. Не от боли – от душного отчаяния и бессилия. «Если бы я был сильнее, – думал он, – ничего бы этого ни случилось. Акраптор был бы жив. И Принц. И многие другие...». Время в плену тянулось медленно, как заколдованное. Мрачные металлические стены давили со всех сторон, холод лизал оголенные руки и голени, и в этой безысходности потаённые мысли приходили и наяву, и во сне. Все, как одна, твердили: «Это всё твоя вина. Ты слишком удачлив и слишком слаб». Ван Нан прикусил губу, болезненно улыбнулся измученной Мисенг и забылся тяжёлым тревожным сном лишь после неё. Теперь он всегда засыпал после неё. И никогда не рассказывал ей по бодрствованию, что мёртвые с холодными руками были и в его снах. Принц смотрел на него потерявшими блеск глазами, сжав бескровные губы в тонкую полоску. Он выглядел невредимым, только сильно исхудавшим и осунувшимся – о, Захард, а что стало с его телом в действительности, когда Хоакин сожрал его душу и выпил все соки... Ван Нан слишком ясно представил поседевшую мумию с посеревшей и полопавшейся сухой кожей и вздрогнул, нервно прикусив щёку изнутри. А Принц укоризненно вздохнул и произнёс сухим надтреснутым голосом: – Ты всё такой же слабак с богатым воображением. А ещё меня попрекал, что я медленно прогрессирую. Ван Нан беспомощно помотал головой, отчаянно бормоча в своё оправдание: – Я же шутил! Чёрт, мы с тобой просто соревновались, кто удивит Куна больше всего, и я ляпнул... Принц остановил на нём немигающий взгляд из-под густой челки, как готовящийся к прыжку волк, и Ван Нан подавился собственными словами. А потом ему на плечо легла маленькая лёгкая ладонь. – Господин Ван Нан, – от звонкого голоса Ниа по хребту пробежала дрожь, – вы «ляпаете» слишком часто, вам так не кажется? – И лажает с завидным постоянством, – язвительно, как при жизни, добавил Принц. И Ван Нан смотрел в его потухшие глаза, боясь оборачиваться – кровь с рук Ниа пропитывала его футболку на плече, ткань отвратительно липла к коже. Ниа забил до смерти Засада, когда Ван Нана не было рядом. Он упрашивал, умолял заносчивого засранца не трогать его друга – но в Башне даже нет бога, который бы мог услышать эти молитвы. Есть только мертвецы и живые, что помнят их. – Лажает, – просто согласился с Принцем Ниа. Он решительно надавил Ван Нану на плечо, и тот медленно оглянулся. Подавил нервный смешок, сморгнул выступившие на глазах слёзы, но заставил себя смотреть: у Ниа всё лицо было сине-сизым от гематом, на разбитых в мясо губах запеклась бурая корка, из сломанного носа медленно стекала кровь. Взгляд его не был ни укоризненным, ни враждебным – не был никаким из-за отёкших и плотно сомкнутых синюшных век. Ван Нан проснулся, крупно дрожа. Обхватил себя руками, нервно скребя короткими ногтями локти, и не укусил – почти грыз нижнюю губу. Мисенг рядом тихо плакала во сне и ворочалась, кутаясь в его куртку едва ли не с головой. Её тоненьким, почти жалобным всхлипам инфернально вторил глухой звон цепей. От того Вану Нану стало совсем худо. Чувство вины душило его, а вместе с ним снова пришёл страх неизведанного. Меньше всего Ван Нан боялся за себя – он крепкий, и не такое сносил, в отличие от, пусть и старательной, но маленькой Мисенг. За что ей такие испытания! Если бы Ван Нану приснился Акраптор, он бы сказал: – Мы доверяли тебе. Мы оставили Мисенг тебе. – И мог бы добавить: – Но ты ведь опять бездействуешь? От одних этих мыслей у Ван Нана начинали ныть свежие раны, оставленные Хоакином. Попытки побега проваливались, план за планом рушился карточным домиком, и ледяные когти страха ещё сильнее скребли за рёбрами. В отчаянии Ван Нан вжался спиной в холодный бок крупного кристалла и затих, глядя на голубоватые отблески на стенах. – Если бы, – едва слышно пробормотал он, – я был сильнее… Быстрее. Решительнее. «Мы бы уже вернулись обратно. Все». Невидимые часы тикали, испытание сменялось испытанием, Этаж – Этажом. Становилось всё холоднее и тоскливее, а мёртвые из снов продолжали шептать и сетовать на судьбу и его, Ван Нана, неудачи. Принц ворчал: ты жив, а значит, способен ещё хоть на что-то. – Задрал лажать, – в его тусклом голосе проскользнуло раздражение, – придурок. Не лидер он! Если жив хоть кто-то из твоих товарищей, то поднимай свой зад и продолжай бороться! Ниа сзади громко вздохнул, будто призрак ухнул. И Ван Нан стиснул пальцы в кулаки, топчась на месте, и не смог заставить себя снова посмотреть им в глаза. Не потому, что боялся прочесть там все проклятия Башни, а потому, что стыдился. «Если бы» в его жизни было слишком много. А однажды – словно спустя вечность – в их маленькую тюрьму пришла сучка Рахиль. Спокойная и собранная, она предложила сделку и показала Ван Нану его же кольцо, а потом рассказала слишком много запретного – того, что обычному человеку знать не под силу. Ван Нану хотелось вцепиться руками в её тощую цыплячью шею и к чертям её свернуть, или приложить светлой башкой о ближайший кристалл – до проломленного черепа, до застывшего в глазах посмертного испуга. Но сил не было, отчаяние достигло своего пика, а на глазах наворачивались злые горькие слёзы. Ван Нан думал: никаких уступок, никаких перемирий или соглашений. Реальность оказалась иной. – Но помни, – собственный голос в момент согласия казался ему чужим: злым и клокочущим, – однажды я сам убью тебя. Мисенг не видела его тогда. Она тихонько ждала в соседнем купе, а его рвало на части от противоречивых чувств – яркой, почти слепящей ненависти и надежды на то, что он сможет спасти хотя бы её. Вернуть Мисенг Госенг и Хо Ряну, и пускай живут они спокойно и счастливо как можно дальше отсюда! Так будет лучше. Если бы Ван Нан мог повернуть время вспять и всё исправить, он бы давно это сделал. Тогда Тхан Су Юк поднимались бы вровень с Виоле, радовались жизни и пытались превзойти себя раз за разом, боялись бы друг за друга так же сильно и так же крепко были привязаны. Но даже король Захард не был всемогущим, и никакая божественная техника не могла здесь помочь. И Ван Нан пожал руку дьяволице.