Всё о чем мечтал (Рассвет глазами Эдварда)

Время тянулось мучительно медленно, а Белла, как видно, решила побить все рекорды по продолжительности сна. Солнце встало, поднялось над горизонтом и уже повисло в зените, когда, наконец, сердцебиение немного ускорилось, и Белла начала чаще менять положение тела, что означало ее скорое пробуждение. Тонкие руки крепче стиснули мою шею и, могу поклясться, она улыбнулась сквозь сон. Неужели она не чувствует боли? Мне казалось, такие повреждения не могли остаться незамеченными... Сжав челюсти, я ждал, боясь даже вдохнуть. Я лишь медленно провел пальцами вдоль ее позвоночника туда и обратно, едва касаясь, чтобы не причинить новую боль. К своему удивлению, я услышал тихий смех. – Что смешного? – напряженно поинтересовался я. Белла снова захихикала, прежде чем ответить: – Никуда не денешься от человеческой природы. Я промолчал, не понимая, о чем она. По всему, она сейчас должна была уже почувствовать, что с ней что-то не так, а вместо этого она смеется. Я должен был догадаться, что Белла снова удивит меня, показав совсем не ту реакцию, которой от нее ожидают. Я не смотрел ей в глаза. Ее сердце пропустило удар, когда она заметила мое неестественное напряжение. Подняв голову и увидев мое лицо, Белла вздрогнула. Ну вот и все... Я медленно перевел с потолка на лицо любимой свой взгляд, полный сожаления и страха, и с трудом удержал стон от того, что увидел. Ее губы были красными и припухшими, а на нежной хрупкой скуле красовался синеющий отпечаток моих пальцев. – Эдвард? Что случилось? - во внезапно дрогнувшем голосе Беллы звучало удивление, ее прекрасные глаза смотрели на меня испуганно и беспокойно, с заботой. Как будто она переживала за МЕНЯ. Впрочем, как и всегда. – Ты еще спрашиваешь? – еле выдавил я, кривясь от отвращения, что я сделал это с ней. Боже мой, даже лицо... У меня не было сил продолжить. Я едва мог смотреть на следы, оставленные мной, и не провалиться сквозь землю от стыда и ужаса. Мне хотелось приласкать каждый сантиметр ее тела, которому я причинил боль, хотелось встать на колени и молить, молить о прощении. Но я не смел даже пошевелиться, погребенный под тяжестью вины. Белла больше ни слова не говорила. Ее взгляд был внимательным, изучающим. Испуг и непонимание я читал в ее глазах. Не боль, не ненависть, не осуждение. Пока еще нет. Неужели она не чувствует, как болит ее тело? Почему до сих пор не прислушалась к собственным ощущениям? Почему смотрит, пытаясь понять, что со МНОЙ, тогда как дело все в ней! Я снова столкнулся с непреодолимыми трудностями в попытке прочесть ее закрытый разум. Мне никогда не понять хода ее мыслей. – О чем ты думаешь? - тихо озвучил я свой вопрос, разглаживая кончиками пальцев морщинки на ее лбу. – Ты расстроен, - прошелестела она. - А я не понимаю. Я что, что-то не так… – Ты сильно пострадала? - перебил я ее попытку обвинить себя. - Только правду, Белла, пожалуйста, не надо ничего преуменьшать. – Пострадала? – искреннее изумление в ее интонации обескуражило меня. Белла, наконец, отвела от меня обеспокоенный взгляд, обратив внимание на себя. Я ждал, пристально наблюдая, как она двигает руками, ногами, поводит плечами. Что ж, это должно было немного меня успокоить - по крайней мере, значительных травм у нее точно нет. Ни переломов, ни внутренних повреждений - иначе уже раздались бы крики. Но меня удивило, что она так легко относится к боли - невозможно, чтобы она не чувствовала ее! Все ее тело было сплошь покрыто синяками! – С чего ты решил? - наконец, высказалась Белла. - В жизни себя лучше не чувствовала. – Перестань! - прорычал я раздраженно, откидываясь на подушку и с досадой закрывая глаза. Может, она вздумала так успокоить меня? Только такой ответ и напрашивался, зная Беллу и ее тягу всегда ставить чужие интересы превыше своих, лишь бы защитить близких от страданий. – Что перестать? - недоумение в голосе Беллы было настолько неподдельным, что трудно было не поверить. – Перестань меня выгораживать, - пояснил я сквозь зубы. - Я чудовище, у которого хватило ума согласиться… – Эдвард! Не говори так! - ее голос перешел на отчаянный шепот. Да неужели же она не видит, что с ней, не ощущает?! – Посмотри на себя, Белла, - прошептал я вымученно. - А потом уже убеждай, что я не чудовище. На несколько долгих секунд повисла тишина. Я боялся открыть глаза, так и лежал, застыв и не дыша, ожидая. – Откуда эти перья? – с любопытством спросила Белла. Перья? При чем здесь перья? Мне пришлось втянуть носом воздух, подавляя негодование, прежде, чем я смог ответить: – Я разорвал зубами подушку. Может, две. Но я НЕ ОБ ЭТОМ! – Подушку? Зубами? Но почему? Черт возьми, она обратит наконец внимание НА СЕБЯ?! Моему терпению пришел конец. Резко поднявшись, я схватил ее руку и вытянул вперед - так, чтобы она УВИДЕЛА. – Белла, да посмотри же ты! – воскликнул я. – Вот, гляди! На лице Беллы отразилась целая гамма чувств. Понимание, наконец-то. Удивление, шок, недоумение... Она вскинула брови, несколько раз, пока рассматривала следы моего преступления, и каждый ее взгляд на себя заставлял сжиматься мое мертвое сердце. Она недоверчиво ткнула тонким пальчиком пурпурный припухший синяк на предплечье, но даже не вздрогнула. Ее сердце продолжало биться ровно и спокойно, как будто ничего необычного не случилось, мое же, казалось, умирает, снова. Не оставляя ей никакой возможности оправдать меня, я приложил свою руку к отпечатку на плече - его очертания точно совпали с контуром моих пальцев. – Мне… так жаль, Белла... Я знал... Я не должен был… - слова застревали у меня в горле, я не чувствовал себя вправе даже просить прощение, я был виноват целиком и полностью. Не было ничего, чем я мог бы оправдать то, что натворил... Со стоном уткнув лицо в ладони, я выдавил сквозь зубы, утопая в безмерном чувстве вины: - Я так сожалею, даже не могу передать это словами, как я перед тобой виноват. Наступила долгая мучительная тишина. Я подавленно молчал, замерев в напряженном ожидании приговора. Что она скажет? Обвинит? Попытается утешить? Я не был готов ни к первому, ни ко второму. Я бы хотел повернуть время вспять, исправить все... Если бы это было возможно... я бы ни за что не решился... Спокойное дыхание и сердцебиение рядом со мной уже не удивляло меня, но молчание... Его было перенести гораздо тяжелее, чем вполне заслуженные крики и обвинения. – Эдвард… - тихо позвала меня Белла через несколько минут. В ее тоне не было ни капли осуждения. – Эдвард! - повторила она громче и попыталась отнять мои руки от лица. Я даже не шевельнулся. Я молил, чтобы она уже озвучила то, что думает. Ее теплые ручки соскользнули и исчезли, оставив после себя пустоту, которую мне нечем было заполнить. Мое сердце болезненно сжалось. Но она сказала вовсе не то, что я готовился услышать. – Эдвард, я ни о чем не жалею, - тихий, успокаивающий голосок больно ранил, усиливая и без того невыносимые муки совести. - Я… я даже передать не могу. Я так счастлива! И этим все сказано. Не сердись. Со мной все хоро… – Не надо! – прервал я ее попытку утешения, от этого мне стало только хуже. – Если не хочешь, чтобы я сошел с ума, не вздумай говорить, что с тобой все в порядке. – Но так и есть, – прошептала она с убежденностью. – Белла! - укоризненно воскликнул я, не желая, чтобы она успокаивала меня ни в малейшей степени. Уж лучше бы она кричала. Отважившись поднять глаза, я ожидал чего угодно, только не сочувствие и понимание в ее лице. Поймав мой взгляд и удерживая его, Белла твердо произнесла, чеканя каждое слово: – Не порть мое счастье. Я. Правда. Счастлива. Прозвучавшие в словах решительность и искренность поколебало мою убежденность в собственной правоте. Ее сердце билось ровно - этот главный детектор лжи свидетельствовал, что она говорит правду. – Я все испортил, – прошептал я, уже с сомнением. – Прекрати! - вскрикнула Белла так грозно, что я захлопнул рот, скрежетнув зубами. – О-ох! – простонала Белла с чистой досадой. – Ну почему ты не можешь прочесть мои мысли? Моя челюсть отвисла от изумления: – Это что-то новенькое. Тебе же нравится, что я их не читаю? – А сейчас жалею. – Почему? Белла всплеснула руками и в отчаянном жесте с размаху обрушила свои маленькие ладошки мне на грудь. Я вздрогнул, открыв рот. Она ударила меня? – Потому что, - заговорила Белла быстро и со злостью, - ты почувствовал бы мое счастье и перестал терзаться попусту! Пять минут назад я была счастлива. Абсолютно, безгранично и безмерно. А теперь… Теперь я злюсь! – Я этого заслуживаю, - еле выдавил я. – Ну, вот, я на тебя зла! Доволен? В ее голосе было столько негодования, столько муки и обиды, что мне стало еще больнее. Мог ли я сделать еще хуже, чем было? По-видимому, да. Вот только как все исправить, я не знал. – Нет, – вздохнул я. – Как я могу теперь быть чем-то доволен? – Именно! – отрезала она в ответ. – Поэтому я и злюсь. Ты рушишь мое счастье, Эдвард. Что я мог сделать? Что же она хочет от меня? Чтобы я притворился, что все в порядке? От этого ей станет легче? Имею ли я право делать вид, что ничего страшного не произошло? Я покачал головой, не понимая мотивов ее столь безразличного отношения к собственной персоне. Мы буравили друг друга глазами - я настороженно, Белла негодующе. Затем ее взгляд смягчился, а голос, когда она заговорила, зазвучал ласково, заверяюще: – Мы понимали, что будут сложности. А все оказалось гораздо проще и легче. Так что ничего страшного, – она провела пальцами по руке. – Для первого раза, когда мы оба не знали, как все пройдет, по-моему, просто чудесно. Немного практики… Ее слова вылетали так просто, легкомысленно. Я не мог поверить, что она не лжет мне, но все - ее уверенность, ее глаза и жесты - свидетельствовало о том, что она, и вправду, так считает. Не жалеет. Осознает. Понимает и принимает. Прощает. Но, вместо утешения, ее слова вдруг вызвали во мне сухую, обжигающую ярость. Она что, шла на это, ЗНАЯ, что я причиню ей боль? Доверила свою жизнь, ПОНИМАЯ, что я могу даже убить ее? Считая, что это НОРМАЛЬНО? – Понимали? - взревел я, не собираясь мириться с ее неправильным и беспечным отношением к себе и к ее драгоценной жизни. - То есть ты примерно этого и ждала? Ожидала, что я причиню тебе боль? Думала, что будет хуже? Ты считаешь эксперимент успехом, потому что смогла избежать худшего? Если нет сломанных костей — это, по-твоему, победа? Пока я кричал, разгневанный на ее глупое безрассудство, ни один мускул не дрогнул на лице Беллы. Моя ярость угасла так же внезапно, как и началась, плечи поникли. Я затравленно смотрел в ее глаза, не желая принимать ее самоотверженность как само собой разумеющееся. Только не так, не как данность. Это было неправильно, опасно! Но в этом была вся она - Белла. Когда мой гнев утих, а злость и раздражение сменились опустошением, Белла заговорила. Ее голос звучал ровно и уверенно: – Я не знала, чего ждать – но уж точно не подумала бы, что будет настолько… прекрасно и идеально, – голос превратился в шепот, а голова безвольно качнулась вниз, щеки окрасились нежнейшим румянцем, который так мне нравился. – Я не знаю, как тебе, но мне было именно так... "Я не знаю, как тебе..." – И это все, что тебя беспокоит? – выдавил я сквозь зубы, приподнимая кончиком пальца ее подбородок, чтобы она не прятала от меня глаза. – Получил ли я удовольствие? – Я знаю, что ты чувствуешь иначе. Ты же не человек. Я только хочу сказать, что для человека — это самое лучшее, что было в его жизни, – не поднимая глаз, ответила она. Вот как?... Я опешил. Вот теперь ее сердце сбилось с ритма, а румянец проступил сильнее. На ее лице были написаны смущение и... страх? Пальцами Белла нервно перебирала краешек простыни, закусив губу. Как будто это она ожидала приговора, а не я... "...что будет настолько… прекрасно и идеально..." - это значит... черт возьми, что ей было хорошо? "Я не знаю, как тебе..." - неужели она боится, что могла в чем-то не угодить мне? "Он мне нравится. Гораздо больше, чем я ему. И я не знаю, что с этим поделать," - вспомнил я ее слова, произнесенные когда-то давно, означающие, что я был недостаточно откровенен и настойчив с ней. Мне всегда казалось, что сила моих чувств написана на моем лице со всей очевидностью, но, получается, я снова ошибся. Идеальная, совершенная, невинная, любимая. Было ли что-то лучшее в моей жизни, чем эта ночь, когда она подарила мне себя? Если бы не ужасающие последствия, то я бы даже не подумал усомниться в этом. Робко, все еще розовая от смущения, Белла подняла на меня свои прекрасные глаза, в которых застыли грусть и неуверенность. Как я допустил это? Позволил снова задеть ее чувства? Но хотя бы это я мог исправить, в отличие от остального. – Получается, я еще не за все прощение попросил, – пробормотал я. – Мне и в голову не могло прийти, что из моих слов ты сделаешь вывод, будто эта ночь не была… самой лучшей за все мое существование. Но разве я могу так думать, когда ты… Радостная улыбка, осветившая любимое лицо, не дала мне договорить. – Правда? Лучшей? – робко переспросила Белла. Я вздохнул, собираясь с мыслями. Чувствуя необходимость если не оправдаться, то хотя бы объясниться, я рассказал Белле о своих разговорах с Карлайлом и братьями, о том, как я готовился к важной и самой ответственной в моей жизни ночи, как боялся за ее жизнь и как старался соответствовать ожиданиям семьи. – Когда мы заключили уговор, я побеседовал с Карлайлом. Надеялся, он чем-нибудь поможет. Он меня, конечно, сразу предупредил, что это может быть очень опасно для тебя. И все же он в меня верил. Как выяснилось, зря. Белла хотела возразить, но я приложил два пальца к ее губам, не давая спорить. – Еще я спросил, чего ожидать мне самому. Ведь я понятия не имел, как это ощущается… у нас, вампиров. И Карлайл признался, что по силе воздействия этому нет сравнения. Он предупреждал, что с физической любовью не шутят. Ведь мы почти не меняемся в эмоциональном плане, а такое мощное потрясение может привести к большим сдвигам. Однако на этот счет, сказал он, беспокоиться нечего – ты и так сделала меня совершенно иным, - я улыбнулся. - Братьев я тоже спрашивал. Оба в один голос твердят, что это огромное удовольствие. Приятнее только человеческую кровь пить. Но я пробовал твою кровь, и для меня нет ничего притягательнее… Но я не думаю, что они ошиблись. Просто у нас с тобой все иначе. Для нас это стало другим. Чем-то большим. — Да, это было большим, - тихо согласилась Белла. - Это было всем. – Только это не умаляет моей вины. Даже если тебе и в самом деле было хорошо, - грустно резюмировал я. – В каком смысле? - подозрительно уточнила Белла. - Думаешь, я притворяюсь? Зачем? – Чтобы я не терзался. Твои слова лишь попытка избавить меня от чувства вины, в то время как я совершил ошибку. В ее глазах вдруг появилось такое, чего я раньше никогда не видел. Гнев? Белла взяла меня за подбородок и наклонилась близко-близко, к самому моему лицу, сверля меня потемневшими глазами. Ее брови грозно сдвинулись. – Послушай меня, Эдвард Каллен. Я ни капельки не притворяюсь. У меня и в мыслях не было, что тебя надо утешать, пока ты не развел тут мировую скорбь. Никогда в жизни не чувствовала себя счастливее – даже когда ты понял, что не можешь убить меня, потому что любишь. Или когда я проснулась, а ты ждал меня в комнате утром. И когда твой голос звал меня там, в балетном классе… – я вздрогнул, вспомнив, как она оказалась на волосок от смерти в лапах вампира-ищейки. – И когда ты произнес "согласен" и я осознала, что теперь никогда тебя не потеряю. Это мои самые счастливые воспоминания. Однако сегодняшняя ночь сделала меня еще счастливее. Вот и не отрицай очевидное. Слушая ее гневную, убедительную речь, я осознал, что она права. Едва ли я сделаю лучше, если буду продолжать упорствовать. Если Белла предпочитает забыть обо всем, если ей так легче, если она этого хочет, значит, и я закрою глаза на то, что случилось. Увлекать любимую за собой в пучину вины и сожалений бессмысленно и преступно. Не я ли обещал прислушиваться к ее решениям, верить ей? Сделать все, чего бы она только не пожелала, чтобы она была счастлива? Протянув руку, я нежно коснулся ее щеки. – Я причиняю страдания. Но я не хочу, чтобы ты страдала. – Тогда сам не страдай. Ведь все остальное просто чудесно. С глубоким вздохом я кивнул: – Ты права. Что сделано, то сделано, тут ничего не изменишь. Нельзя, чтобы по моей милости ты тоже расстраивалась. Что угодно сделаю, чтобы исправить тебе настроение. Белла недоверчиво прищурилась: – Что угодно? В ее животе раздалось урчание. Я спохватился и вскочил с кровати, одеваясь на ходу: – Ты же у меня голодная! Вчера, в самолете, Белла ничего не ела. На яхте, похоже, тоже. И проспала немыслимо долго. Какой же я болван, за своими терзаниями забыл о ее потребностях! – Чем провинились подушки Эсми? – заметно повеселевшим тоном спросила Белла, подкидывая в воздух горстку перьев. – Провинились… - буркнул я. - Как будто я нарочно... Но нам повезло, ведь это подушки, а не ты. Я со свистом втянул в себя воздух. Эпизод с подушкой, когда я был так близок к тому, чтобы испробовать ее сладчайшую кровь, стал тем еще искушением. Я потряс головой, отгоняя страшные воспоминания, и заставил себя улыбнуться. Подушки - это сущий пустяк. Главное, она жива. Жаль, нельзя добавить - невредима. Белла соскочила с кровати, так бодро, что это должно было развеять последние сомнения по поводу серьезности ее травм. Но улыбка тотчас безжалостно стерлась с моего лица. Все было еще хуже, чем я представлял себе. Гораздо хуже. Вид любимой, ее тела в полный рост, такого хрупкого, жестоко истерзанного, покрытого иссиня-лиловыми узорами, ударил по моему едва обретенному самообладанию как яростный, обжигающий кнут. Я ахнул, сжимая кулаки и зубы, и, отворачиваясь, к своему ужасу успел заметить, как Белла поморщилась. От боли. Она лгала мне, чтобы защитить. Конечно же. – Что, все настолько страшно? – беззаботно поинтересовалась она, направляясь в ванную. Я продолжал стоять, оцепенев, боясь, что образ ее изувеченного тела навсегда запечатлится в памяти, как клеймо моего личного позора. Стон, раздавшийся из ванной, сорвал меня с места. – Белла? – вскричал я испуганно, появляясь рядом с ней и нервно ища следы нового бедствия. Ей больно? Ей плохо? – Мне эти перья за всю жизнь не вычесать! – она недовольно ткнула пальчиком в свои спутанные волосы. Облегчение, которого я не должен бы испытывать, прошло сквозь меня. Всего лишь женские штучки, никакой новой боли. – И кроме перьев ее ничего не волнует… – с досадой буркнул я, выпутывая намертво прилипшие пушинки. Белла бессильно опустила руки, позволяя мне помочь ей. – Неужели тебе не смешно? - улыбнулась она насмешливо. - Я же вылитое пугало огородное! Я промолчал. Через минуту Белла вздохнула, оценив мои попытки. – Ничего не выйдет. Все присохло намертво. Попробую смыть под душем, – развернувшись, она проворно обхватила мою талию, улыбаясь и заглядывая в мои глаза, как хитрая лиса. – Поможешь? Она еще может намекать мне на что-то после ТАКОГО? – Лучше раздобуду что-нибудь на завтрак, – тихо ответил я, как можно нежнее выпутался из кольца ее рук и поспешно удалился. Вздох, раздавшийся мне вслед, совсем мне не понравился... Пока Белла умывалась, я, прислушиваясь к шуму льющейся в душе воды, быстро достал яйца, бекон и сыр. Пришло время применить мои ново-обретенные знания по кулинарии на практике. Когда звук воды стих, и открылась дверь, я уже перекладывал омлет (ужасно пахнущий, к слову) со сковороды на тарелку. Рецепт уверял, что я сделал что-то простое, но невероятно вкусное и оригинальное. – Держи, - весело, как только был способен, я повернулся и с улыбкой поставил блюдо на стол. К счастью, Белла догадалась одеть платье с рукавами, удачно скрывающее от меня почти все наиболее выделяющиеся синяки. Если бы не синева под скулой и на ключице, я бы сказал, что она выглядит великолепно. У Элис всегда был превосходный вкус. Белое платье сидело на Белле великолепно и делало ее похожей на ангела. Ангела, которого я посмел обидеть... Затолкав подальше подобные мысли, чтобы не расстраивать свою чрезмерно великодушную жену, я наслаждался тем, как Белла с аппетитом ест. – Надо кормить тебя чаще, - сказал я, не отрывая от нее глаз. – Когда? Во сне? – пошутила она. – Очень вкусно, кстати. А уж из рук повара, который сам ничего не ест, вообще шедевр. Похвала была приятна. – Кулинарные передачи, – я не смог не улыбнуться, довольный тем, что ей понравилось. – А яйца откуда? — Попросил прислугу забить холодильник едой. Впервые. А теперь я должен просить их убрать перья… – я осекся, тщетно пытаясь сохранить спокойное выражение лица. Хотя бы, безразличное. Остаток завтрака прошел в молчании. – Спасибо! – громко сказала Белла и перегнулась через стол для поцелуя. Я машинально ответил, но тут же отстранился, вовремя вспомнив, что ей может быть больно - ее губы все еще сохраняли опухший вид, напоминая мне об осторожности. Было невероятно тяжело от мысли, что я даже поцеловать не смог ее так, чтобы не навредить. Разочарование, отразившееся на любимом лице, больно резануло. – То есть ты вообще больше до меня дотрагиваться не будешь? - с вызовом воскликнула она. О, как бы я хотел... Я помолчал, грустно разглядывая нежные черты ее лица и едва выдерживая обвиняющий взгляд. Протянул руку и осторожно коснулся лилового отпечатка на красивой розовой щечке. След тянулся вниз, достигая ключицы, и было отчетливо видно, где я нажал сильнее, где меньше, а где совершенно безобразно. Я чувствовал себя ничтожеством, превратившим то, что должно было стать нашим раем, в ад. Чудовище. Взгляд Беллы, однако, тут же потеплел от моего прикосновения. Я не мог в это поверить - она прижалась щекой к моей ладони, так же доверчиво и нежно, как всегда. После всего, что я с ней сделал, она все еще хотела быть со мной... – Ты же понимаешь, что я не об этом... - прошептала она, и ее лицо вспыхнуло. Я и помыслить не смел, что Белла может захотеть от меня продолжения после того, что случилось. Она не умела заботиться о себе, я уяснил это четко. Давно, просто сейчас еще раз убедился. Что ж, кто-то другой должен сделать это за нее... Со вздохом я опустил руку. Как бы мне ни хотелось приласкать ее, это было бы неправильным, и даже не просто эгоистичным - это стало бы преступлением. – Понимаю, - грустно сказал я, а затем добавил решительно и твердо: - Да, именно так. Я больше не буду заниматься любовью с тобой, пока ты человек. Чтобы не причинить тебе новую боль.