Прохориха

Село Покровское раскинулось на двух берегах пруда. Особенно хорошо здесь летом, лучше сказать даже весной, когда зацветает черёмуха и дикие яблони. Запах стоит такой, что голова кружится. Красивое место, обжитое, считай, уже лет триста будет, как на берегу речки застучали топоры, и появилась плотина. Разлилась река, ища выхода, раздалась вширь и стала прудом. Появились на берегу избы да казармы для казённого люда, для устройства завода чугунного по приказу самого царя Петра Алексеевича. Не по своей воле люди здесь селились, насильно привезены были семьями со скотиной, с утварью всякой из центральных русских губерний да с Украины. Правда были и те, кто сам сюда пришел, от царя-антихриста подальше, раскольниками звать их, а ещё кличут их кержаками, по названию реки Кержанец, где староверы супротив царской реформы оборону держали. Да, места эти вам известны должны быть, ещё писатель Бажов про них сказы свои складывал. Вот в это-то село в июле прошлого года и приехали на рейсовом автобусе из города два студента второго курса пединститута, Сергей и Лёха. Задача у них была, что ни на есть самая простая — записать местный фольклор, песни, сказки и всякое такое, практика, одним словом… Выгрузившись из автобуса, ребята огляделись. Напротив остановки располагался очаг местной культуры с выложенными красным кирпичом цифрами 1976 над входом. Справа от двери была прибита табличка, для тех, кто сомневается. Если поднапрячь зрение, можно было прочесть, что это «Дом культуры». При взгляде на здание складывалось впечатление, что оно ни разу не ремонтировалось, наверное, как раз с этого самого 1976 года. Из открытого окна слышались звуки фортепьяно, и бодрые девчоночьи голоса пели: «Снова стою одна, снова курю мама, снова…». Сергей с Лёхой переглянулись — с культурой всё понятно, шагает в ногу со временем. Справа от остановки за аккуратненьким штакетником зелёного цвета, за кустами разросшейся сирени виднелась каменная церковь с колокольней. Это местный храм, судя по его внешнему виду, дела там обстояли лучше, чем с культурой — купол сиял золотом, аж глаза режет. Композицию завершал магазин — стеклянные витрины и реклама «Кока-колы» над входом. Из магазина вышла женщина с пакетом продуктов, и за ней девчушка лет двенадцати в коротеньких джинсовых шортиках, маечке и с рюкзачком за спиной. Ребята подхватили свои вещи и поспешили к ним. — Здравствуйте, подскажите, пожалуйста, где можно жильё снять? На пару дней, может, немного больше, как дела пойдут, — обратился Сергей к женщине. — Вы что, из города, что ли? — Из города, мы на практику приехали, студенты. Фольклор всякий будем записывать, сказки, песни, вот, остановиться где-то надо. — А учитесь на кого? — Мы филологи, русский, литература, короче, на учителей. Рядом с женщиной остановилась девочка с рюкзачком и стала внимательно рассматривать ребят. — Мы заплатим, — вступил в разговор Лёха, — Деньги у нас есть. — Сколько? — заинтересовалась женщина. — По сто рублей с носа, нам только ночевать. Можно хоть в сарае хоть на сеновале, без разницы, днём всё равно будем по селу ходить, сказки записывать. — Ладно, давайте за двести, с завтраком и ужином, как в отеле. Парни засмеялись — раз как в отеле, то идёт. — Тогда шагайте за мной, меня зовут тётя Тамара, а это моя внучка младшенькая, Женя. Девочка улыбнулась. И вот уже ребята бодро шагали по улице за тётей Тамарой и Женей, по дороге расспрашивая, к кому в селе лучше обратиться за фольклором. Так за разговором они подошли к бревенчатому дому на три окошка. На подоконниках пышно цвела герань, в палисаднике радовали глаз шикарные кусты розовых пионов, над головой со свистом пролетали стрижи и ныряли под крышу. Справа к дому примыкал крытый двор, который соединял его с еще одним маленьким домиком с двумя окошечками. Настроение у Сергея и Лёхи было просто прекрасное: так быстро и легко нашли жильё, и хозяйка женщина общительная, доброжелательная, всё складывалось удачно. Ребята вслед за тётей Тамарой зашли в крытый двор. — Женя, — обратилась тётя Тамара к внучке, — Возьми ключи от маленького дома и покажи ребятам что где, а я пока продукты разложу. Пока девочка ходила за ключами, Сергей и Лёха огляделись. Судя по загону у дальней стенки крытого двора и сену на полу, здесь обитал скот. — Кого держите? — поинтересовался Лёха у подошедшей девочки. — Коза Машка, сейчас она пасётся, а на ночь загоняем. Пойдемте, я вам всё покажу. Женя отперла дверь маленького дома, и ребята вошли в сени. Тихо, прохладно, пахло старым деревом, поскрипывали под ногами половицы. Из мебели один большой обитый железом сундук. Девочка толкнула ещё одну дверь и пропустила ребят дальше. Центр комнаты занимала печь. За печью умывальник и стол и электроплиткой, по сторонам от окон, вдоль стен, две железные кровати с панцирными сетками, рядом стол и пара стульев. — Ну вот, располагайтесь. Матрасы и одеяла на печке, если что надо — спрашивайте у бабушки, а я пошла. Ребята побросали рюкзаки на кровати и решили сразу идти по адресам, указанным тётей Тамарой, чтобы общаться с местными бабушками на предмет фольклора. До самого вечера парни ходили от дома к дому. В начале старушки вели себя недоверчиво, открывать не спешили, долго расспрашивали кто да откуда, да чего надо. Постепенно завязался разговор, подтянулись другие бабушки. Вот уже они сидели на лавочке у дома, дружно и не стройно пели песни, потом весёлые частушки. Лёха записывал всё на диктофон, Сергей фотографировал старушек. Тут же откуда-то появился мужичок с баяном и начал играть песни военных лет. Убедить его, что это не тот формат, было невозможно. Подъехали местные подростки на велосипедах, стояли в сторонке ухмылялись и лузгали семечки. Уже в темноте ребята возвращались к дому тёти Тамары. За один день план, кажется, перевыполнен. Самое время поесть и хорошенько отдохнуть, ноги гудели, в ушах стоял звон от песен. Хозяйка, как и обещала, накрыла ребятам стол. Картошка, огурчики, хлебушек, зелень, колбаска кружочками нарезана. Красота, да и только! Женя тут же за столом сидела в телефоне играла, да на парней нет-нет да кидала взгляд из-под опущенных ресниц. — Ну, как дела? — поинтересовалась тётя Тамара. — Да лучше и быть не может, мы сами не ожидали, — ответил Лёха, подкладывая себе ещё картошечки, — Чего только не записали, даже частушек матерных штук десять. В отчет они, конечно, не пойдут, а так, для себя, выучим обязательно, очень прикольно. — Тётя Тамара, — вступил в разговор Сергей, — Может, Вы нам тоже что-нибудь споете? — Да нет, ребятушки, я петь-то не умею. Вот муж мой, царство ему небесное, любил песни. Как рюмочку-то примет, так просто не остановишь! Да всё украинские, разговаривать-то на хохляцком не разговаривал, свекровка-то моя — та гутарила, а Вася нет, только песни. Вы вот, хлопцы, песни-то записывали на русском конце села, а вы завтра идите на украинский конец, за плотину. Женька вас проводит. Вот там песни совсем другие — душевные да радостные. А у нас… Тут одни жалостливые да причитания. А вот за дорогу, что к тракту городскому не ходите. Тот конец киржачный, там вам даже калитку не откроют, не те люди, не ходите. Сергей с Лёхой переглянулись. — Тёть Тамара, двадцать первый век, какие кержаки? Вы что, разве так бывает? — Вроде люди они нормальные, на селе встретишь-поговоришь, а в гости никогда не пригласят. Я ещё в школе училась, в шестидесятых годах это было, девочка со мной за одной партой сидела, Леной звали. Так вот, пионерка была, как все, я её подругой считала, а в гостях у нее ни разу не была. Не приглашала она. Я как-то говорю: «А давай к тебе пойдем», а она: «Мне нельзя, мать не велит». Вот так. — Ну, ладно, — продолжил начатую тему Сергей, — Может, тогда какую-нибудь сказку или былину вспомните? — Ой, даже так сразу и не соображу, не знаю даже, что вам рассказать. — А ты, бабуля, про Прохориху расскажи, — встряла в разговор Женька. — Да ну тебя, на ночь глядя такую жуть-то рассказывать! Да, может, люди всё брешут, может, не было всего этого, хотя… — тётя Тамара задумалась. — Расскажите, расскажите, — оживился Лёха, — Нам всё интересно, ну, пожалуйста! — Хорошо, так и быть, расскажу, только где правда, а где вымысел… Лёха включил диктофон, и тётя Тамара начала рассказ. Рассказ тёти Тамары про Прохориху, записано с её слов. Лет мне было тогда десять-одиннадцать, когда всё это произошло. Так вот, всем на селе известно было, что живет на дальнем конце, что к лесу выходит, ведьма. Звали её Прохориха, фамилия у нее была Прохоренко, а имя было то ли Зоя, то ли Клава, сейчас не вспомню, Прохориха, и всё. Чем она по жизни занималась, не скажу, я её уже старой застала, вид у неё был страшный. Толста Прохориха была ужасно, ноги кривые, спина скрюченная, ходила всегда с клюкой, переваливаясь с боку на бок. Всегда одета во всё чёрное. Мать меня предупреждала: «Встретишь её на улице — обязательно поздоровайся, но в глаза не смотри — сглазит. И лучше вообще перейди на другую сторону улицы». Стоило Прохорихе пройти и поглядеть через забор на чужой двор, где ходили куры, к вечеру обязательно одна-две сдохнут, а бывало и все. С коровами тоже беда могла приключиться — молоко пропадёт, мастит начнётся, или родами помрет. А уж если кто поперёк что скажет, ведьма могла человека совсем сгубить. Один раз тракторист наш, Семён, матерщинник страшный, ехал домой на обед, а навстречу ему Прохориха шла, и всю дорогу собой загородила. Он ей кричит: «Отойди, такая-сякая!» и загнул через три колена. Старуха остановилась, поглядела так пристально, и говорит: «Страшной смертью помирать будешь, в ногах моих валяться на коленях приползёшь прощения просить». С теми словами уковыляла прочь. Семён плюнул ей вслед да домой поехал. А к вечеру плохо ему стало, жар начался, отёк весь, хрипит. Жена в ужасе по дому мечется, сынишку за фельдшером послала. Пришёл фельдшер, руками развел, говорит, ничего не понимаю, на отёк Квинке похоже. Сбегал в медпункт, принёс шприц, укол сделал, должно полегчать, а Семёну всё хуже. Жена в правление совхоза побежала, там телефон был. Разбудила сторожа, а ночь уже на дворе, вызвала скорую. Бригада приехала, Семёна в больницу увезли. День проходит, два, неделя — улучшения нет. Врачи вроде диагноз — астма — ставят, но другие симптомы не совпадают. Встречает как-то на улице жена Семёна Прохориху, а старуха и спрашивает, как, мол, Семён, не помер еще? «Не помер, — отвечает — А вот ты скорее бы сдохла, ведьма старая!». Прохориха вся вскинулась да как закричит: «Раньше вы все сдохните» — и ушла. А на следующий день Семён в больнице помер, а жена его через полгода от воспаления лёгких, вот так. Несмотря на дурную славу, люди к Прохорихе захаживали, и жила она не бедно. В основном, к ней женщины приходили по своим всяким надобностям. Те, кто у неё в доме бывали, сказывали, что изба у неё большая, просторная. В буфете хрусталь, на окнах тюлевые занавески, на стенах ковры висят, одним словом, по тем временам, богато. А в то лето, о котором я разговор веду, Прохориха заболела и слегла. Фельдшера всё того же, что Семёна лечить пытался, вызвала. Тот пришел, посмотрел её и сказал, что предынфарктное состояние и надо в город, в больницу. Старуха наотрез отказалась, дома, говорит, буду лечиться. А, надо сказать, что жара в то лето страшная стояла, земля вся потрескалась, урожай гибнет, даже ботва на картошке желтеть стала. А на небе ни облачка. Никто из местных такого не упомнит, старики головой качают да руками разводят. Председатель совхоза уже убытки подсчитывает, ходит мрачнее тучи на всех орёт. В отчаянии решили обратиться к местному священнику, отцу Геннадию, пусть отслужит молебен, вдруг поможет. Надо сказать, что при советской власти церковь нашу не закрывали. Прихожан, конечно, в разы меньше стало, одни старушки, но храм был в целости и сохранности, и сейчас вовсю работает. И крестины, и венчания, и отпевания по всем правилам, к нам из города приезжают, всё у нас попроще да чуть подешевле выходит. И стал батюшка каждый день Бога молить о дожде, и все прихожане вместе с ним. А в это время Прохорихе с каждым днём все хуже и хуже, а жара всё страшнее и страшнее, люди мучаются, скотина мычит, пруд обмелел, рыба начала дохнуть. И вот как-то вечером прибегает к церкви Матрёна, ближайшая соседка Прохорихи, к батюшке. — Отец Геннадий, иду я сейчас из леса мимо дома старухи Прохоренко, а оттуда, из дома, то есть, вой раздается! Да такой нечеловеческий, как будто зверь какой, и скрежет идёт, и треск! Я к окну тихонечко подошла, заглянула, а там, Господи спаси и помилуй! Прохориха вся распухшая, глаза навыкате, по полу катается, подушку зубами рвёт и воет во весь голос! — Слушай, Матрёна Ивановна, я-то здесь при чём? Надо фельдшера нашего звать, припадок со старухой случился. — Нет, батюшка, это бес в неё вселился, все знают, что Прохориха ведьма, с нечистым знается, а теперь помереть не может, пока своё колдовство другому не передаст, приемника ищет. А ещё, я думаю, и засуха из-за этого приключилась, это ведьма всё, её проделки!  — А что от меня конкретно надо? В церковь Прохоренко никогда не ходила, крещёная она или нет — не знаю, зовите фельдшера. — Отец Геннадий, ради Бога, придите, а я пока за доктором сбегаю. — Ладно, приду, ждите. По дороге к дому фельдшера Матрёна всем встречным сообщала новость о Прохорихе, и о том, что сейчас придёт батюшка и будет изгонять беса. И, когда отец Геннадий, Матрена и фельдшер добрались до старухиного дома, там уже столпилось человек двадцать народу. Первым в избу зашёл доктор и, пробыв там минуты две, быстро вышел с перекошенным лицом, вытирая пот со лба, оглядел притихшую толпу и сказал, чтобы все расходились. Ничего интересного, человек умирает, дело ближайших часов. Потом в дом зашёл батюшка, и тут раздался тот самый вой, так напугавший Матрёну Ивановну. Собравшиеся в ужасе стали переглядываться. Вой не смолкал. Вскоре и отец Геннадий вышел на порог дома и молча зашагал прочь. — Ну, что? — догнала батюшку Матрёна, — Покаялась? Что сказала? — Прокляла всех и всё звала какого-то Петра, а кто такой — не сказала. Матрёна вернулась к стоящим у дома людям. Темнело, всем собравшимся стало совсем не по себе. Прохориха выла в доме без умолку. — Надо угол в доме рубить, — раздался чей-то голос. — А кто смелый такой пусть и рубит, — послышались голоса, — Сам к ведьме и иди. — И пойду! На войне немца не испугался, и старуху сумасшедшую не боюсь. Кто со мной, айда за топорами. Несколько мужчин отделились от толпы и пошли за инструментом. Вскоре мужики начали рубить угол избы, рубили с улицы, в дом не заходили. На каждый удар топора Прохориха отзывалась криком, переходящим в хрипы и стоны. Наконец угол рухнул, одновременно с этим с неба раздался гром, земля вздрогнула, налетел порыв ветра. Заскрипели и согнулись деревья, и на землю стеной хлынул дождь. Пока все смотрели, как рубят угол дома, никто не заметил приближения грозы, дождь неистово хлестал по земле, молнии беспрерывно били и били, кругом стоял дикий шум, заглушивший стоны и вопли умирающей. Собравшийся народ как по команде бросился по домам, взбудораженный всем происшедшим. Гроза бушевала всю ночь. Лишь под утро ливень стих, перейдя в мелкий моросящий дождик. Как только Матрёна Ивановна проснулась, то поспешила к дому Прохорихи, отворила дверь и крадучись зашла внутрь. Ей предстала следующая картина: на полу лежало тело старухи, раздувшееся, по сравнению с её прижизненными размерами, вдвое. В комнате стоял ужасный тошнотворный запах разложения. Превозмогая страх, зажав нос краем платка, Матрёна приблизилась к Прохорихе. Старуха была мертва. Лицо её почернело, язык вывалился, глаза были выпучены и уставились в потолок. Но что ещё больше поразило Матрёну Ивановну — что старуха лежала, опираясь об пол только пятками и затылком, А тело изогнулось дугой. — Господи Иисусе, — только и сказала Матрёна и опрометью бросилась вон из дома. К обеду фельдшер засвидетельствовал смерть, директор совхоза велел столяру снимать мерку с трупа и сколачивать гроб. Так как родственников у старухи не имелось, похоронами занялся совхоз. Матрёна Ивановна принимала самое живое участие в приготовлении к похоронам: присутствовала при снятии мерки с покойницы, пошарила по шкафам Прохорихи, подбирая одежду для неё, одновременно оценивая стоимость хрусталя, ковров и других вещей. На следующий день принесли гроб и поставили на стол в центре избы. За прошедший с момента смерти день тело старухи начало катастрофически разлагаться. Встал вопрос, как перекладывать в гроб и обряжать. Никто не хотел прикасаться к трупу, Матрёна суетилась вокруг и пыталась давать советы, её посылали подальше и никак не могли решить, что делать. Столяр с помощником, завязав носы тряпками, подсунули под труп две лопаты и попытались поднять. Сил не хватило, позвали ещё двух человек, вчетвером кое-как подняли и положили труп в гроб. Одежду, приготовленную для обряжения, Матрёна положила прямо сверху на тело, переодевать было невозможно. Покончив с этим делом, все поспешили покинуть дом. Уже стоя в дверях, Матрёна обернулась. Под столом на котором стоял гроб с покойницей, она заметила быстро мелькнувшую тень. «Кошка, наверное» — подумала женщина, — «Угол-то вырубили, вот и забежала». Успокоив себя таким образом, Матрёна Ивановна ушла. На следующий день были назначены похороны. Дождь прекратился, но было пасмурно. С утра Матрёна не находила себе места от беспокойства, что-то её сильно тревожило, а что именно, она и сама не могла понять. Её так и тянуло зайти в дом к старухе, хотя делать ей там было абсолютно нечего. За час до момента, когда придёт машина и увезёт покойницу на кладбище, Матрёна пошла в дом. Открыв дверь, она чуть не лишилась сознания от стоявшей в комнате вони. Превозмогая себя, она подошла к столу с гробом. Прохориха распухла ещё больше, она заняла собой весь гроб. Глаза, которые Матрёна собственноручно закрыла покойнице, были распахнуты, рот осклабился в ухмылке, и стали видны верхние неестественно длинные передние зубы и выдающиеся вперед клыки. Матрёна застыла в ужасе, не в силах сдвинуться с места. И тут произошло то, что потом Матрёна Ивановна клятвенно заверяла всех и каждого, что так и было — раздался голос Прохорихи: «А я ведь не померла, жива я, Петра позови!» Завопила Матрёна, схватила попавшийся под руку платок, бросила его на лицо покойницы и опрометью бросилась вон. С новостью, что покойница жива, женщина прибежала к соседям. Те сказали соседям напротив, те передали дальше, и новость мигом облетела полсела. К моменту выноса тела толпа собралась внушительная, хотя до этого никто не собирался на похороны ведьмы. Прибыл на «Газике» директор совхоза, до него тоже дошёл слух об ожившей покойнице. Чтобы прекратить всякие сплетни и домыслы на эту тему, он привёз с собой фельдшера и милиционера, батюшка Геннадий пришёл сам. И вот в дом вошли четыре здоровых мужика и вынесли гроб с телом Прохорихи. Как и положено, его поставили на табуреты около машины, люди с любопытством и страхом придвинулись поближе, чтобы разглядеть покойницу. Лицо Прохорихи закрывал платок, брошенный в панике Матрёной, а что под платком не разобрать. Директор совхоза решительно раздвинул толпу, подошёл к гробу и открыл лицо. Толпа охнула и отпрянула назад. Как говорили те, кто видел лицо Прохорихи, там был сплошной кисель, нос провалился, обнажились зубы, но глаза были широко распахнуты и смотрели в небо. Директор совхоза, схватил стоявшего рядом с ним фельдшера за рукав и подтолкнул к гробу. — Итак, — обратился он к медику, — По-вашему, эта женщина мертва? — Да, — борясь с приступом тошноты, ответил фельдшер и отвернулся. — А по-вашему? — обратился директор к милиционеру. — Да, несомненно. — Тогда всё ясно, закопать! Гроб накрыли крышкой, погрузили в кузов грузовика, и машина отправилась на кладбище. С покойницей поехали только четверо мужиков, которые выносили гроб. На кладбище они поставили гроб на землю у вырытой могилы, заколотили крышку гвоздями, после чего опустили всё землю и быстро закопали. Сверху поставили сколоченную из досок деревянную пирамидку с указанием фамилии покойницы и датой рождения и смерти. Тётя Тамара закончила рассказ. В комнате повисла тишина. — Ну, как вам история? — поинтересовалась Женя. — Здорово, но как-то не верится, — сказал Лёха, — Неужели так и было? — Я сама была у дома Прохорихи, когда гроб выносили, — отозвалась тётя Тамара, — Лицо покойницы, правда не видела, но страшно было. А то, что покойница жива была, сказать не могу, это всё со слов Матрёны Ивановны, она всем об этом рассказывала, может, и врала, не знаю. Правда, после похорон на девятый день, как раз ночью, многие люди слышали, что со стороны кладбища вой раздавался, решили, что собака бродячая. А на утро Матрёна Ивановна пошла туда, у её у мужа годины были, вот она и отправилась навестить могилку. Так, когда она с кладбища вернулась, всем рассказывала, когда обратно уже шла, то мимо могилы Прохорихи проходила. И видела на могильном холмике следы какого-то зверя, на собачьи похожие. И землю вроде кто-то рыть пытался да бросил, яма совсем неглубокая. — Тётя Тамара, спасибо большое за рассказ, поздно уже, спать пойдем. А завтра может, Вы нам ещё чего интересного расскажете. — Да, что рассказывать-то, вроде всё уже рассказала. — Спасибо ещё раз, а за еду отдельное спасибо, очень вкусно, — поблагодарили хозяйку ребята и пошли к себе в маленький домик спать. На следующее утро после завтрака, Женя, как и обещала, повела Сергея и Лёху за плотину, на хохляцкий конец села. — Жень, — обратился Серёга к девочке, — Вот вчера твоя бабушка про ведьму рассказывала, а ты сама ещё что-то про это знаешь? — Да, вроде, ничего больше не знаю. — А можешь нам могилу Прохорихи показать? — Могу, только могилы самой давно уже нет, памятник деревянный был да сгнил, холм крапивой зарос. — Но ты сама могилу то видела? — подключился к разговору Лёха. — К самой могиле не подходила, а пацаны наши местные и брательник мой старший, Вовка, они к самой могиле подошли. У них штаны длинные, им крапива без разницы, а я в шортах была и не полезла. Мы в прошлом году на кладбище ходили, так, просто, на слабо поспорили, что не испугаемся, вот и пошли. — И не испугались? — Я нет, а пацаны вдруг как заорут, да как давай ломиться от ведьминой могилы через крапиву и орут: «Женька, тикай короче» — ну тут и я за всеми побежала. — А испугались-то чего? — поинтересовался Сергей. — Я у Вовки спрашивала, что они увидели, а он мне сначала сказал, чтобы отстала. А потом всё же рассказал, что увидели они в землю воткнутый кол, а на нём череп. — Брехня, — не поверил Леха, — Это тебя брательник специально напугать решил, а ты поверила! — Не знаю, сама не видела, врать не буду. Хотите — сходите и сами поглядите. Я вам дорогу покажу, а сама не пойду. — Жень, а дом Прохорихи показать можешь? — Так нет дома, сгорел на следующий год, как ведьма померла, мне бабушка рассказывала. Следующим летом, как раз в годовщину смерти старухи и сгорел. Гроза была, видно молнией ударило и полыхнуло так, что на нашем конце села видно было. Всё равно в том доме никто после ведьмы жить бы не стал. Местные боялись, а городские пару раз приезжали, интересовались, а когда видели угол дома прорубленный, начинали расспрашивать, что к чему, и, узнав про ведьму, разворачивались и уезжали. — Значит, нет дома? — Нет, и места даже, где стоял, больше нету. Дорогу новую к тракту прокладывали, и срыли остатки сгоревшей избы, а сверху асфальт положили. Да вы к нам как раз по этой дороге и приехали, может, помните, берёза там такая приметная у поворота растёт, кривая старая-престарая. Эта береза, бабушка говорила, как раз перед окнами Прохорихиного дома и стояла. Берёзу парни не помнили, а насчёт посещения кладбища договорились с Женей, что она им позвонит ближе к вечеру, часиков в шесть, и покажет ведьмину могилу. Лёха обменялся с девочкой номерами. За разговором ребята как раз дошли до дамбы, и попрощались. Женя побежала домой, а Сергей с Лёхой пошли дальше собирать местный фольклор. И это день сложился у будущих филологов удачно. Старушки были разговорчивы, одна даже зазвала ребят пообедать и угостила самодельной настойкой на смородиновых листиках и ещё каких-то корешках, названия которых ребята не запомнили. В самый разгар обеда к старушке заглянула соседка, и узнав, что хлопцы записывали песни и сказки, тут же сбегала домой, принесла уже свою настойку и привела ещё одну старушку. Втроём бабушки почувствовали себя хором имени Пятницкого и запели так, что остановить их было просто невозможно. Когда позвонила Женя, Сергей и Лёха уже совсем забыли, об утреннем уговоре. Посмотрев за окно дома, где так замечательно они проводили время, ребята увидели, что начинает смеркаться, и самое время попрощаться с гостеприимными бабушками. Сергей с Лёхой бодрым шагом в приподнятом расположении духа вышли на улицу, а бабули так и продолжили петь, подливая друг другу настойки. Ребята встретили Женю у дамбы. — Ребята, извините, что поздно, я раньше не могла, коза эта противная, Машка, всегда домой сама приходила, а тут нет и нет, я побежала её искать, нет нигде. Полсела обежала, нету, домой возвращаюсь, а она, поганка, у дома соседского стоит, пытается через забор чужую яблоню обглодать. Я Машке как врезала по спине, так она как миленькая домой понеслась, задравши хвост, вот я и опоздала. Может, на кладбище уже и не пойдем? — Пойдем обязательно! — чересчур бодрым голосом возразил Леха, — Собрались, значит пойдем! — Конечно, — подхватил Сергей, — Мужик сказал, мужик сделал! Вот в таком настроении двое друзей и Женя подошли к кладбищенской ограде. — Ребята, смотрите, — стала объяснять девочка, — Вы сейчас по дорожке идёте прямо до первого перекрёстка, потом налево и до упора, пока тропинка не кончится, метров двести будет, там дерево поваленное. Перелезете через него, и там в ложбинке такой, крапивой заросшей, Прохорихина могила и будет. Только вы давайте быстро туда и обратно, а то уже совсем темнеть стало, а нам ещё домой сколько идти придётся. — Не дрейфь! Одна нога тут, вторая там, — заверил Женю Лёха, и парни, смеясь, не очень твёрдой походкой двинулись вглубь кладбища. Дошли до перекрёстка без происшествий, свернули налево, как и говорила Женя. Идут, идут, а поваленного дерева всё нет и нет. — Лёха, что за чёрт, дерева нет, тропинки тоже нет, могилы одни кругом все старющие какие-то… Кресты поваленные, памятники ржавые, может, не туда свернули? — забеспокоился Сергей. — Да всё правильно, смотри, вон мужик с кошёлкой какой-то идёт, сейчас и спросим. И впрямь, в тусклом свете угасающего дня между могилок показался мужичок с каким-то мешком на плече. — Эй, дядя, — окликнул незнакомца Леха, — Слышь, где тут могила Прохорихи, ну, старуха такая была, говорят, где-то здесь похоронена? Мужичок остановился, и поднял на парней глаза. От этого взгляда стало как-то сразу не по себе — тяжёлый, мрачный; всё лицо сплошь покрывала спутанная грязная борода. Волосы на голове сбились в колтун, и казалось, были испачканы чем-то буро-коричневым, похожим на краску. — А вам на кой-могилка сдалась? — низким хриплым голосом ответил мужик. — Просто так, интересуемся, — стараясь говорить как можно твёрже, ответил Сергей, — Стариной интересуемся, сказками всякими. — А звать вас как? — поинтересовался незнакомец. — Меня Сергей, а его Лёха. А Вас? — Меня Петром звали, может, слыхали, Петр Головня. — Нет, не слыхали. Так покажете дорогу? — Так вы пришли уже, ждут вас. Парни переглянулись. — Никто нас тут не ждет, — возразил Сергей. — А вот ждут вас или нет, это мне лучше знать, — ухмыльнулся мужичок и сделал пару шагов в сторону ребят. В это время за спиной Сергея треснула ветка, парень обернулся и оцепенел. К нему по земле ползла старуха. В сумерках было трудно разглядеть её, создавалось впечатление, что движется огромный ком какого-то тряпья. Из этого кома торчали костлявые, которые даже руками не назовешь, кости в лохмотьях старых перчаток. Она ползла на коленях, опираясь на свои ужасные руки, и с каждой секундой приближалась к ребятам. С другой стороны на них надвигался мужик. Сергей с Лёхой запаниковали. — Пошли вон, бомжи проклятые! — завопил Лёха и, неожиданно для себя самого, схватил валявшийся на земле старый полусгнивший деревянный крест и со всего размаху запустил им в мужика. Крест попал дядьке в голову, и тот упал. В это время Сергей тоже схватил с земли какую-то палку и замахнулся на старуху. Палка оказалась железным прутом от развалившейся оградки. Подняв его над головой словно копьё, Серёга застыл в такой позе, не в силах пошевелиться. И в этот момент старуха прыгнула вверх, целясь схватить парня за горло. Сергей заорал и бросил прут в старуху. Железка вонзилась прямо в середину тряпья и прошила его насквозь, пригвоздив тушу к земле. Раздался нечеловеческий вой, старуха билась и извивалась, стараясь освободиться, но прут крепко держал её. — Пётр, позовите Петра… — прохрипела старуха. — Ведьма, ведьма! — закричал Леха и стал истово креститься, — Матерь Божья, пресвятая Богородица, спаси и помилуй! Услышав эти слова, ведьма взвыла ещё громче — Пётр, приди, приди! — Иду! — раздалось за спинами у ребят. Друзья обернулись. Шатаясь, растопырив руки, на них шёл тот самый мужик. Обломок креста торчал из его головы, глаза выпучились, изо рта капала грязная слюна. В этот момент у Лёхи в кармане зазвонил мобильный телефон, заиграла весёлая мелодия из популярной когда-то телепрограммы «Каламбур». Бодрые звуки балалайки и гармошки перемежались с петушиным криком. И тут земля вздрогнула, и ребята увидели, как один из могильных холмиков вдруг провалился внутрь. В лицо ударило страшным смрадом, из могилы вырвался вихрь, подхватил старуху и мужика и затянул их внутрь. Земля сомкнулась над ними, но из глубины продолжали слышаться вой и стон. — Бежим! — заорал Леха. И парни помчались что есть мочи с кладбища. Телефон так и звонил в Лёхином кармане, а они бежали и бежали, перепрыгивая через старые надгробия и поваленные кресты. Они не заметили, как выскочили за территорию кладбища. У ворот стояла Женька и нетерпеливо названивала Лёхе. — Вы что так долго? Я уже волноваться стала, — возмутилась девочка, — Ночь совсем, трубку не берёте, а я… Девочка осеклась и замолчала, разглядывая напуганных товарищей. — Ребята, что с вами? Лёша, что у тебя с головой? — Что? — Ты седой совсем! — Как, не может быть! — Лёха стал ощупывать голову руками, — Не может быть! — так и повторял он всю дорогу до дома тёти Тамары. На следующий день ребята уезжали обратно в город. На остановку их пошла провожать Женька. На все расспросы, что произошло на кладбище, ребята отвечали односложно. Встретили бомжей, испугались и убежали, вот и всё. — Лёша, можно я тебе как-нибудь позвоню? — спросила Женька, когда автобус подкатил к остановке, и открылись двери. — Позвони, я буду рад. — Спасибо. — Ну, пока. — Пока. Сергей с Лёхой сели в автобус, двери с шипением закрылись. Женя помахала друзьям рукой и осталась стоять на остановке, глядя вслед уезжающему автобусу, пока тот не скрылся за поворотом. Парни ехали молча. Вот дорога сделала один поворот, вот второй, а вот и уже показался тракт, ведущий в город. Ребята, не сговариваясь, непроизвольно глубоко вздохнули и посмотрели друг на друга. — Ну, что, всё, кажись, — сказал Сергей. — Ага, вроде всё. В этот момент ребята одновременно посмотрели в окно и увидели на обочине старую корявую березу, а под ней сидящую чёрную собаку. Автобус проехал мимо, собака встала и потрусила в сторону виднеющегося вдалеке кладбища.