Эмили

Габриель поднялся в кабинет. Очередная акуматизация прошла безуспешно. Нууру сильно измотался, поэтому трансформация спала раньше. Этот факт окончательно огорчил месье Агреста, ибо сегодняшний день был совсем уж не к чёрту. Утром он поругался с начальником отдела продаж, которого впоследствии и акуматизировал, что явилось, пожалуй, главной ошибкой. Наделив злодея странной способностью, оставшуюся половину дня Бражник потратил на то, чтобы заставить акуманизированного принести ему талисманы, а не скакать по городу в трико, разбрасываясь эпичными фразами и превращать людей в своих сообщников. Сколько сил было потрачено впустую… А ведь если бы он сообразил акуматизировать одного из других сотрудников, возможно всё было бы иначе… Незаметно для себя Габриель задумался о возможных вариантах развития такого сюжета и не заметил, как оказался наверху. Перед глазами снова возник фрагмент портрета Эмили, на который ему суждено было глядеть каждый раз после возвращения из логова. Не успел он даже подумать об этом, как сзади послышался сигнальный кашель. То была Натали. Мужчина повернулся к ней лицом, по привычке заложив руки за спину. — Месье Агрест, — начала она будничным тоном, хотя по ней было видно, что она изрядно измотана. — Я позаботилась о том, чтобы поставщики привезли заказ завтра, как вы и просили. И… мне надо было уволить Арно из отдела продаж, или нет? — Оставь, Натали. Я сам с ним разберусь, — он выдержал небольшую паузу, взглянув куда-то в пол, — Где Адриан? — У себя в комнате. Я удостоверилась в том, что он спит. Мужчина чуть удивленно вскинул брови, но взглянув в окно, понял, что на дворе уже стоит глубокая ночь. — Который час, Натали? — Половина первого ночи, месье. — Иди домой, — он заметил, как она пошатнулась, — В принципе, ты должна была это сделать ещё в восемь вечера. — Но вы сказали доложить о ситуации с отделом продаж! — возразила женщина. — Могла оставить записку. Я не требовал говорить это лично. — холодно отозвался Агрест. По его тону Натали поняла, что лучше промолчать и просто кивнула. — Иди домой, — вторил Габриель, - Тебе вызвать такси? — Нет, спасибо, месье Агрест. Люсьен обещал меня сегодня подвезти, — проронила секретарша, встрепенувшись от резкого желания прилечь прямо на полу. Дизайнер лишь слегка кивнул в её сторону и снова отвернулся к картине. — Чтобы завтра была здесь в восемь, как штык! — достаточно громко произнес Габриель, не оборачиваясь, когда она была уже в дверях. Сонно кивнув, Натали попрощалась с ним и пожелав спокойной ночи, скрылась за тяжелой дверью особняка. В зале снова воцарилась тишина. Где-то вне дома слышался тихий стук каблуков по мраморной лестнице, а чуть позже и звук заведённого автомобиля. А потом всё стихло. По стене пробежалась полоса света, должно быть от фар. Мужчина всё также смотрел на её портрет. Над головой бесшумно вспорхнул Нууру с целью попросить о маленьком кусочке чего-нибудь съестного, но видя знакомое выражение на лице хозяина, быстро закрыл рот. Сейчас не время для разговоров. Понуро вздохнув, квами отлетел в сторону и печально уставился на Габриеля. Он всё еще стоял там, не двигаясь с места. Решив, что сегодня ему уже вряд-ли что-нибудь перепадёт, Нууру приземлился на рабочий стол, свернулся калачиком и задремал. Тишина окутала весь особняк так, что можно было слышать собственное дыхание. В голове Габриеля пробежала мысль о том, что подобная тишина наверное может быть только в гробу. И снова взгляд упал на её силуэт. Эмили… Его милая всё так же нежно смотрела на него с полотна картины, словно живая. Сегодняшнее число совпадало с датой её смерти, разве что месяц был другой. Мысль об этом сжала сердце до такой степени, что стало даже больно. Только этот факт мог напомнить мужчине о его жизнеспособности. Но сам Габриель прекрасно понимал, что год назад в тот день умерла не она — умер он. Несмотря на то, что о её скоропостижной смерти знал задолго до прихода последней, надежда на чудо не покидала его до тех пор, пока взору не предстало её бездыханное тело. В тот момент в нём что-то сломалось, разбилось вдребезги раз и навсегда. Весь мир рухнул. С тех пор он уже не жил, а просто существовал. Разве мог он без неё жить? Внезапно к ногам подступила слабость. Это странное ощущение окутало его до такой степени, что потемнело в глазах. Пришлось сесть за рабочий стол. Немного придя в себя, Габриель заметил безмятежно спящего Нууру. Вот уж кому можно было позавидовать! Уже несколько дней месье Агреста мучила бессонница. Не помогали ни снотворные, ни успокоительные. Натали, кажется, говорила, что это называется диссомнией. Не взирая на невероятную усталость Габриель понимал, что уснуть сегодня точно не сможет. Что ж, в таком случае придётся чем-то заняться. Обнаружив, что отсюда обзор на излюбленный портрет отсутствует, мужчина решил сделать пару эскизов. Но вместо привычного черновика, обычно лежавшего в ящике стола, наткнулся на старую фотографию. Желая узнать её содержимое, он поднес фотоснимок ближе к лицу и замер. Эмили… Это была их старая совместная фотография, которая некогда стояла в рамке на рабочем месте. Некогда её любимая фотография… Время не пожалело даже такую незначительную вещь, напоминавшую о ней, позволив краям помяться, а изображению выцвести. Но на старом снимке всё ещё можно было различить золотистый оттенок её переливающихся светом волос, что незатейливо спадали на спину и плечи. Взгляд, обращенный к нему из-под чернильных ресниц, был спокойным и умиротворенным. На губах проступила нежная улыбка. Она была такой красивой и такой молодой… Облокотившись о его спину и некрепко обняв ладонями его плечи, она смотрела на него как бы выглядывая сзади. Сам Габриель, судя по снимку ещё молодой, повернув к ней голову, смотрел на неё точно таким же влюбленным взглядом. Фотография была просто пропитана теплом. Оно текло по жилам при одном только взгляде на эту идиллию. В этом взгляде, обращенном к нему, читалась вся его жизнь, вся его любовь, вся нежность и всё его горе… Любимая… Родная… Эмили… Изображенная на старой фотографии, она казалась живой. Габриелю казалось, будто бы она дышит. Нет, он слышал её тихий смех, раздававшийся сквозь десятилетия! Глаза моментально наполнились неприятной влагой, которую мужчина моментально стёр рукавом пиджака, сняв очки. Не хватало ещё расплакаться, как какая-нибудь маленькая девчонка! Подобная мысль быстро привела его в себя. Положив перед собой на стол фотографию и подперев кулаком щёку, модельер снова посмотрел на снимок. «Да, в молодости она была настоящей красавицей» — справедливо заключил Агрест, снова оглядев любимую на фотоснимке. Раньше он мог смотреть на неё часами не отрывая глаз. И даже после её ухода эта привычка осталась с ним. Разве что теперь она улыбалась ему только с фотографий. Ему почему-то вспомнился момент их первой встречи, что случился в его студенческие годы. Тогда молодой Габриель Агрест учился на архитектора и совершенно не подозревал о том, что в будущем станет одним из самых известных дизайнеров и его будут называть «королём моды». Но это было позже. В студенческие же годы приходилось достаточно много времени уделять походам в библиотеку. Учебной литературы в вузовском хранилище книг было достаточно, но месяцами стоять за ней в очереди ему не хотелось, ибо на носу была курсовая и геодезическая практика. Он объездил почти все городские библиотеки и в итоге свой выбор остановил на Национальной, что находилась в тринадцатом округе Парижа. В ней было достаточно информации и книг, чтобы написать даже диссертацию. И именно там он однажды увидел её. Красивая девушка со светлыми волосами, прошедшая мимо, сразу привлекла его внимание. Он даже немного на неё загляделся. Но этим всё и закончилось. Вспомнив о своей курсовой, молодой мужчина без единого содрогания в сердце отвернулся от неё, уделив всё внимание своему конспекту. Так странна и нелепа была их первая встреча. Странно даже, что она ему запомнилась, ведь любви с первого взгляда не было. Она появилась постепенно, но вспыхнула с такой силой, что оба сумели пронести её до самой смерти. До смерти Эмили. Габриель внезапно задумался. А когда же он успел её полюбить? Однозначного ответа на этот вопрос не было. Он и сам не знал, когда это случилось. Всё то время, когда он мучился с курсовой, она приходила в библиотеку примерно в то же время, что и он. И несмотря на занятость её было трудно не заметить. Габриель поглядывал на незнакомку гораздо чаще, чем это было допустимо в его случае. Умом он понимал, что ему она была неинтересна. Но что же заставляло тогда так часто на неё смотреть? И это была определённо не любовь, даже не симпатия, а какое-то необъяснимое явление. Постепенно, после долгих таких посиделок, Габриель подметил, что белокурая незнакомка приходит в библиотеку каждый день, не пропуская даже выходных, и что появляется она там ровно в пять часов вечера. На этом наблюдения закончились. Курсовая к концу месяца была сдана, практика отработана и походы в библиотеку конечно же прекратились. И всё бы ничего, если бы буквально через неделю не начались бессонные ночи, полные раздумий о необычной незнакомке. Он стал думать о ней всё чаще, и на лекциях, и на переменах, и в кафетерии, и дома. Эти мысли так забивали голову, что лекции преподавателей стали восприниматься всё трудней, а сам Агрест стал более рассеянным. Такое состояние конечно же не нравилось ни профессорам, возлагавшим на него большие надежды, ни самому Габриелю. Не выдержав и половины месяца, он снова заявился в библиотеку. Она снова была там - сидела на том же месте. Всё как рукой сняло. И обрадовавшись такому эмоциональному облегчению, мужчина снова забросил свои походы. И через неделю всё опять повторилось. Чувство тревоги, бессонница, внутренняя опустошенность — всё это было следствием невозможности видеть её постоянно. И это состояние довело его до такой степени отчаяния, что без зазрения совести Габриель стал каждый вечер посещать библиотеку. Сидя в читальном зале, без всяких приборов измеряющих время, он каким-то непостижимым образом точно угадывал, когда она появится. Он ждал её с таким томительным волнением, что подчас не понимал, что читает. Агрест садился за стол напротив дверей и, когда она появлялась на пороге, отрывался от книги, и их глаза на какое-то мгновение встречались. Он боялся задержать на ней взгляд, считая это невежливым со своей стороны. Правда бояться ему было нечего — за всё это время девушка даже открыто не возмутилась. Может игнорировала его открытое пялинье, а может и вовсе не замечала, кто знает? Но когда она появлялась на пороге, все его мысли куда-то улетучивались, оставляя место частому стуку сердца, который, казалось, был слышен всей библиотеке. Мужчина отрывался от книги, и глаза их на какое-то мгновение встречались. А если и случалось, что таинственная девушка смотрела на него целенаправленно, словно молча вопрашая о столь пристальном взгляде в свою сторону — мигом переводил внимание на книгу, будто бы и не переставал читать её вовсе. Никак не реагируя на подобное, блондинка быстро направлялась к свободному месту, оставляла на столе сумку и шла за книгами. А будущий дизайнер снова ждал, когда она, взяв книги, пройдет мимо него; гордая, независимая, всегда опрятно и красиво одетая. Наверное, она очень умная и образованная. Агрест думал об этом с восхищением и радовался, что она такая, и гордился ею. И с каждым взглядом, с каждым жестом он убеждался в этом всё больше. Чего только стоили одни взятые ею книги! Она успевала прочесть всё, что брала и это очень поражало Габриеля. Постепенно походы в библиотеку стали для него чем-то вроде праздника. Перед выходом он всегда пытался привести себя в порядок — не показываться же перед ней в таком виде! Хотя с его ростом (почти два метра) это было не так-то просто. Покупка одежды для него была самым настоящим испытанием, ведь в какой магазин бы он не заходил, все вещи были ему малы. Поэтому огромное их большинство, включая обувь, приходилось шить по заказу, а как известно, это дело затратное, тем более для студента-архитектора. Так как большую часть времени он тратил на учёбу, за неимением возможности дополнительного заработка, приходилось выживать с минимальным количеством вещей. Исходя из этого мужчина часто задумывался о том, что такая девушка ни за что не посмотрит на него — двухметрового, чьи колени в положении сидя впритык подпирали столешницу любого стола, в том числе и библиотечного. И спрятавшись за очередной книгой он наблюдал за ней из-под тишка, пытался уловить каждое её движение. Вот она, положив книги на стол, села, повернулась к нему боком, с шелестом перевернула страницу, и проехавшись костяшками пальцев по сгибу, принялась читать. Наблюдая за ней издалека он не мог не восхищаться её внешностью. Она была блондинкой. Её волосы были средней длины и плавно завивались к низу. Как позже выяснилось, она была кудрявой от природы. По её словам, это очень мешало в обычной жизни, ведь волосы то и дело докучали. Греческий профиль незнакомки был светлым и чистым, с аккуратным ровным носом. Увы, цвет глаз в причину расстояния между ними и плохого зрения самого Габриеля был ему неизвестен. Но он знал, что у неё красивые глаза. Агрест был уверен, что если бы она сидела в библиотеке до утра, он тоже бы сидел там до утра, только бы полюбоваться ею. И часто ловил себя на мысли, что предоставь ему такую возможность — он бы всё-равно не смог насмотреться на неё вдоволь. Он глядел на неё с таким восторгом, с каким обычно дилетанты смотрят на шедевры живописи. Уж очень красивой она ему казалась. Было в ней всегда что-то неописуемое, невозможное, что нельзя выразить ни словами, ни мыслями, что-то неземное, космическое… И как же было досадно оттого, что и другие эту красоту не могли не замечать. Сколько раз он насильно сдерживал себя, если замечал любой посторонний взгляд, надолго задержавшийся на ней. И не дай Бог какой-нибудь малый пытался завести с ней разговор! Едва увидев, как к ней на стол попадала очередная записка, Агрест стискивал под столом руки и готов был броситься на всех с кулаками. Но зато как ликовала его душа, как благодарен он был ей, когда она рвала эти нахальные записки и даже не оглядывалась на шушуканье и смешки! Габриель считал, что здесь ей никто не нравился, разве что немного он сам. Ему этого так хотелось! Он так об этом мечтал, что едва заметные взгляды и легкие кивки воспринимал как выражение некой симпатии к себе. Но познакомиться с ней он не решался. То ли казалась она ему слишком интеллигентной, то ли слишком красивой, впрочем это было неважно. По навязанному самим собой мнению Габриель считал себя недостойным её. Он ведь был самый обыкновенный парень, студент, каких в городе не одна тысяча. К тому же стыдился своего внешнего вида и очков, что стал носить исключительно по воле случая. А она была ангелом, за которым он так любил тайком подглядывать. И каждый день с упоением выжидал новой встречи. К сожалению, в какой-то момент она стала появляться в библиотеке довольно поздно и оставалась порой до самого закрытия читального зала. И даже из этой ситуации Агрест нашёл выход. Когда девушка поднималась из-за стола и шла сдавать книги, он быстро собирал свои пожитки, и выходил на улицу. Перейдя на другую сторону, он ждал, когда она выйдет. И на таком вот расстоянии, следя за ней через головы снующих прохожих, вроде бы провожал её до дома. Жила она неподалеку, в двух кварталах от библиотеки, в большом сером доме, чей двор помимо него образовывали ещё несколько таких же домов. Прячась за тяжелой каменной аркой, молодой мужчина провожал взглядом её ускользающий силуэт, и когда где-нибудь на верхнем этаже загоралось окно, возвращался обратно домой. Заходя в свою комнату он обнаруживал, что соседи уже спят. А оказавшись в своей постели, долго не мог заснуть — всё думал о ней. Назавтра он уже сидел на лекциях, и снова ждал вечера, и снова проезжал полгорода. С нарастающим нетерпением ждал её появления в библиотеке, наблюдал, как задумчиво она опускает при чтении ресницы, как время от времени поправляет волосы, как быстро записывает что-то в тетрадь. Это длилось настолько долго, что он и сам не заметил, как понял, что влюбился. Так нелепо, так глупо, так внезапно… Просто взял и влюбился в незнакомую девушку, с которой даже не общался. За неимением подобного опыта ранее, мужчина ненавидел себя за глупость, но поделать ничего не мог - уж слишком сильно застряла она в его сердце и не видеть её каждый день было сродни смерти. Ежедневно любовь к ней росла с невероятной силой. Порой даже казалось, что он сходит с ума, отчаянно пытаясь уловить запах, тянувшийся следом, когда она проходила мимо него за книгами, пытаясь поймать её взгляд, её жесты, её мимику. В конце концов ему в голову пришла мысль о том, что он больше не может без неё жить. Ему было необходимо видеть её чаще, чем несколько жалких часов в день. Хотелось услышать её голос, дотронуться до её руки, сделать хоть что-нибудь! Но каждая его попытка познакомиться с ней оборачивалась провалом. Едва он приближался к ней на пару лишних шагов, ноги подкашивались, в горле пересыхало, а мысли, которые он прокручивал в голове тысячи раз, улетучивались. И приходилось ему возвращаться на своё место ни с чем, чувствуя, как сердце разрывается на тысячи мелких кусочков. Как же было досадно от собственной трусости… Дошло до того, что порой ему казалось, будто бы та девушка не состояла из плоти и крови, а была его собственной фантазией. Да, он определённо придумал её задолго до момента их встречи, иначе какой бы смысл имела его никчёмная жизнь? Он придумал её чтобы было легче жить и уже тогда полюбил… Это был его секрет, который нельзя было доверить никому — да и расскажешь разве? Всё-равно не поймут… Так прошло два месяца. Кто знает, может он так и не решился бы на знакомство с ней, если бы не Его Величество Случай. Габриель грустно улыбнулся, вспоминая тот день. На четвертом курсе с ним бок о бок учился и жил одногруппник по имени Жюльен. За ним была закреплена слава извечного гуляки. Отношения с девушками у него были не долгосрочными. В университет он поступил исключительно для галочки, учился неважно и всё время где-то пропадал. Габриель всегда недолюбливал таких людей, так как к ним не относился. Но для Жюльена он всё же сделал исключение, ибо вопреки дурной славе паренёк был не таким уж плохим товарищем. А этого было достаточно. Много позже Агрест был ему даже в каком-то смысле благодарен, ведь если бы не он, судьба не свела бы его с будущей женой. Однажды Жюльен был приглашен на праздник в честь дня рождения какой-то знакомой, а чтобы не было скучно, позвал друга. Мужчине изначально не понравилась эта идея, ибо шумные посиделки никогда не вызывали у него положительных эмоций. Но после долгих уговоров Агрест всё же согласился, хотя и понимал, что фактически играет роль «страшненькой подружки» на его фоне. Парню было прекрасно известно, что в гости они идут не просто так, а с целью завоевать сердце именинницы. Весь вечер Габриель Агрест простоял в самом дальнем углу комнаты, надеясь, что не привлечёт к себе лишнего внимания, однако такую двухметровую каланчу с его точки зрения нельзя было не заметить. Ему страшно хотелось домой, но так как из соображений чести уйти он не мог - приходилось терпеть. Время тянулось непозволительно долго, словно напрасно хотело добавить ему неприятностей. Оно мучило его до тех пор, пока в толпе девушек, поздравлявших виновницу торжества, он не заметил знакомый силуэт. Те же вьющиеся золотистые локоны, завязанные в хвост, тот же греческий профиль, тот же нос, те же глаза. Это снова была она… Мужчина на всякий случай протёр очки, не веря в увиденное. Она всё ещё стояла там. Внезапно их взгляды встретились. Спустя несколько секунд она боязливо отвернулась к подругам, но весь оставшийся разговор молчала. А Габриель словно заколдованный снова смотрел на неё и слышал, как бьётся собственное сердце. Смена обстановки поспособствовала открытию новых удивительных черт её внешности. Во-первых, в глаза сразу бросился её удивительно высокий рост. Все, находящиеся в этой комнате, были поголовно ниже неё. Во-вторых, при таком необычайном росте девушка имела довольно-таки стройную, можно сказать отточенную фигуру, что делало её образ ещё более невероятным и потрясающим. В-третьих, при всех внешних данных, коими она обладала, блондинка оставалась довольно скромной, что выяснилось по её поведению. С остальными гостями она разговаривала совсем немного, чаще молчала, устроившись где-нибудь в сторонке и скрестив на груди руки, но когда кто-нибудь пытался завести с ней разговор, вежливо улыбалась. И к середине торжества их взгляды внезапно пересеклись. Посмотрев на него, девушка словно обомлела. Затем слегка прищурившись и пристально осматривая его, вдруг застенчиво опустила ресницы. Некоторое время они стояли в таком положении, не решаясь сделать какое-либо движение навстречу друг другу. К ней подошла низкорослая подруга, что-то шепнула на ухо и тут произошло невероятное: девушка решилась сделать первый шаг. Не без посторонней помощи, конечно. Подруга её лишь легонько подтолкнула, как позже оказалось, навстречу судьбе. Заметив движение в свою сторону, Габриель вдруг растерялся. Минуту назад он сам того не осознавая сверлил свою незнакомку непрерывным взглядом. Библиотечная привычка сыграла с ним злую шутку. Она неуверенно подошла к нему, остановилась от в паре шагов и заглянула прямо в глаза. Что-то произошло между ними в тот момент, что-то такое, что может случиться только раз за всю жизнь. Но больше всего заставил обомлеть Габриеля цвет её глаз. Он готов был поклясться, что за всю свою жизнь не видел ничего подобного. Её глаза были потрясающего изумрудного цвета с желтоватыми крапинками вокруг зрачка, а радужка словно обведена голубовато-серым ободком, придавая взгляду некоторую трагичность. Ах, эти глаза… они смотрели прямо в душу. Видя, что ввела несостоявшегося собеседника в ступор, девушка смущенно усмехнулась сквозь улыбку и окинула взглядом окружающих. — Можно узнать Ваш рост? Это было самое необычное знакомство в его жизни. Габриель даже встал в ступор от такого вопроса. Что она хотела этим сказать? Может не знала, с чего начать разговор? А может просто ищет повод посмеяться над ним? Мысли в голове перемешались в какую-то кашу, так что мужчина сам не заметил, как дал ответ на вопрос. — Сто девяносто шесть, — скорее спросил, чем ответил Габриель, уставившись на нее с немым недоумением. Она пожала плечами, одновременно усмехнувшись, и довольно задрав голову вверх, очертила его взглядом. У архитектора резко заколотилось сердце. Он приготовился к самому худшему. — Знаете, я не так часто встречаю людей выше меня, так что простите, если мой вопрос показался Вам обидным. — непринужденно ответила она, мягко улыбнувшись. — А я и не в обиде, — с облегчением ответил ей мужчина, снова посмотрев ей в глаза. И как только он мог допустить подобные мысли? — В таком случае буду рада познакомиться. — девушка протянула ему руку, — Эмили. Находясь в наиглубочайшем смятении, мужчина пожал ей руку. — Мишель… э-э-э, Габриель! — впервые в жизни мужчина почувствовал, как краснеют щеки. Блондинка весело засмеялась, непрерывно продолжая пожимать ему руку. Смущенный своим грандиозным фиаско Габриель тоже усмехнулся, остановив взгляд на её изумрудных глазах. Она как-то странно на него посмотрела. Улыбка через некоторое время исчезла с её лица и заменилась немым недоумением. Она чуть нахмурилась, словно от боли, опустив взгляд вниз. — Месье, Вы мне руку оторвёте… — непринужденно выдала она и Агрест с ужасом заметил, что до сих пор с большой интенсивностью пожимает ей ладонь. — Ох, извините, пожалуйста, я забылся! — архитектор отпустил покрасневшую кисть её руки, но на долю секунды передумал, поймал снова и поцеловал тыльную сторону ладони. Эмили, наблюдавшая за его действиями с неподдельным интересом, задорно усмехнулась. — А Вы настойчивый. — Есть такое. — нелепо усмехнулся молодой мужчина. Весь тот вечер они простояли отдельно от всех, в дальнем углу комнаты и разговаривали. Она оказалась студенткой актёрского училища, обучалась на втором курсе, а в свободное время посещала библиотеку, чтобы почитать какие-нибудь книги и выписать для себя что-нибудь интересное. Рассказала забавную историю о том, как на одном из самых первых выступлений на сцене ей не хватило парика, и в итоге в импровизированном африканском племени появилась измазанная тушью двухметровая африканка со светлыми волосами, выгодно выделавшимися на общем фоне, над которой они вместе посмеялись. Затем она пригласила его в театр на новое выступление. — У нас в этом месяце снова практика в театре. Так как я ещё студентка, буду играть второстепенные роли. Но Вы приходите! Этот сезон обещает быть интересным. В общем, Эмили оказалась очень общительной и порядочной девушкой. Габриель также рассказал ей немного о себе и между ними таким образом завязалось кое-какое знакомство. Под конец вечера молодые люди обменялись телефонами и пообещали друг другу встретиться когда-нибудь ещё. Придя домой, Агрест впервые за этот год почувствовал себя воистину счастливым. Жюльен всё сетовал на потерянное зря время (у его возлюбленной уже был жених), а Габриель желал снова вернуться в тот момент, когда впервые прикоснулся к её руке. Впрочем, шанс сделать это вновь выпал ему довольно быстро. Каким-то чудом он узнал, где и когда состоится выступление в котором будет участвовать Эмили. Сделал все дела заранее, купил цветы и пришёл в театр. Несмотря на то, что зал был наполовину пустым, место ему досталось где-то в конце. Пьеса была довольно банальная и оттого затяжная, но новая знакомая заметно выделялась на фоне остальных. То ли ростом, то ли харизмой, но архитектор этому особого значения не придал и просидел там битый час, не отрывая глаз от сцены. После выступления он поймал её у кулис и вручил букет, выдав пару нелепых комплиментов. Особенно ему запомнились её переполненные удивлением глаза, когда он появился словно из ниоткуда с цветами и со своей знаменитой смущенной улыбкой. — Знаете, я далёк от искусства и театра, но мне кажется, что у вас настоящий талант и его должны видеть все. Мужчина никогда не был мастером делать комплименты, а от смущения совсем замолк. Но по её благодарному взгляду было понятно, что слова здесь вовсе не нужны. Так завязалась их дружба, такая странная, с большими промежутками между «случайными» встречами в библиотеке, но в то же время крепкая. Со временем он стал сопровождать её во время небольших поездок, которые язык не поворачивался назвать гастролями, ведь они совершались в единственный выходной день недели. По началу это были редкие случаи, но позже ни одна её поездка не осуществлялась без него. Многие из однокурсников Эмили привыкли к его постоянному присутствию и Габриель в какой-то степени стал их собственным талисманом. Без него актёры перед выходом на сцену начинали волноваться. А когда что-нибудь требовалось починить или исправить, первым делом обращались к Агресту — он среди них был единственным, кто имел техническое образование. Вся эта бескорыстная помощь по всей видимости безусловно воодушевляла девушку, но она ни в коем случае не собиралась бессовестно пользоваться ею. Эмили еженедельно пыталась отговорить его от затеи в очередной раз ехать не пойми куда на их стареньком драндулете, который только по недоразумению назвали автобусом, и возвращаться домой к часу ночи, угробив на дорогу кучу времени, сил и денег, но Агрест никак не хотел отказываться от всех прелестей этой кочевой жизни. Мало того, у него находились силы время от времени подбадривать её в своих начинаниях, подставлять в трудную минуту плечо и обязательно дарить цветы на каждое выступление. Таким образом всё свободное время и деньги уходили на неё, чем сама Эмили была почему-то возмущена. — Габриель, прошу тебя, хоть на этой неделе останься дома, отдохни! Ты не спал уже два дня! — Ничего, на лекциях отосплюсь. И снова превозмогая свои возможности он возвращал её домой. Безусловно, это никак не могло не отразиться на чувствах Эмили, и когда бесконечные мотания по городам на какое-то время прекращались, всё свободное время она пыталась посвятить ему. Но так как в архитектуре и чертежах мало что понимала, порой в трудные времена просто поддерживала в ласковым словом и в свободное время выводила на прогулки. А большего ему и не надо было. По воскресеньям они иногда гуляли. Просто шли бок о бок, куда глаза глядят, тихо беседовали о чем-то неважном, и казалось, что так может длиться целую вечность. В глубине души Габриель мечтал, чтобы так оно и было, чтобы идти с ней по жизни рядом, бок о бок, рука об руку, придерживая друг друга в сложных местах. Он не знал, о чем тогда думала его суженная, но почему-то был уверен, что она наверняка разделила бы его мнение. Однако оглашать свои мысли пока никто из них не торопился. Во время их долгих прогулок Эмили без устали рассказывала о своей учёбе и об актёрской доле в целом. Изредка упоминала семью, которая состояла из мамы и младшего брата, вспоминала забавные случаи из жизни и оглашала амбиции на будущее. И даже при всём этом объёме информации умела оставаться довольно сдержанной и не назойливой. И всё, что бы она ни говорила, Габриель внимательно слушал. Причем дело было не только в уважении и интересе к её персоне. В общении с ней сложно было не заметить, какой у неё был голос. Такой высокий, проникновенный, чарующий… Она говорила всегда негромко и вдумчиво, а заслушаться её было обыденным делом не только для Габриеля, но и для всех остальных, кто имел честь общаться с ней. Порой мужчина даже не вникал в суть разговора, а просто слушал голос, такой тихий и нежный, а когда требовалось дать ответ на внезапно заданный вопрос, стыдливо отводил взгляд и наверняка казался ужасным собеседником. И всё же общих тем для разговора было немало. Она могла поддержать любую беседу — будь то наука, культура, или что-то другое. С ней всегда было невероятно просто и легко общаться. Но по большей части Агрест всё же молчал, потому что любил её слушать. Так они и шли порой по набережной Сены, она говорила, а он слушал. В этом чувствовалась некая идиллия, словно так и должно быть. Но иногда она всё же прерывалась. Либо темы для разговора заканчивались, либо Эмили начинала скучать и внезапно замолкала. Тогда молодые люди убавляли шаг и шли молча. И было в этом молчании что-то такое, чего так не хватало в повседневной жизни — покоя, наверное? Габриелю особенно хорошо запомнилась одна из таких прогулок. Был февраль. Погода стояла скудная, серая, в лицо то и дело дул холодный ветер с примесью ледяных снежинок. А они шли по правому берегу Сены и практически не оглядываясь по сторонам, молчали. Минуту назад у них шёл бурный диалог, а теперь между ними притаилась звенящая тишина. Мимо них проходили редкие прохожие — а кто в здравом уме будет выходить на улицу в такую погоду, да ещё и в воскресенье? Машины встречались чаще, но по сравнению с обычным их количеством, последних тоже почти не было. Вокруг и сплошь царила тишина. Шли они так несколько часов, и всё то время, что они молчали, казалось насыщенней в сотни раз больше какого-нибудь самого интересного диалога. Правда в то самое время, пока Габриель думал о том, как хорошо рядом с ней молчится, Эмили в добавок ко всему думала, как бы не свалиться посреди дороги, ведь каждый шаг давался ей невероятно тяжело из-за сильной боли в ногах. Прохудившаяся подошва на сапогах и несколько часов гуляния на жутком холоде сделали свой эффект — она отморозила ноги. Но тишина, возникшая, между ними, была слишком дорога ей, чтобы её прерывать, поэтому, собравшись духом, она героически доковыляла до своего общежития, куда они забежали погреться. Увидев следы крови на внутренней стороне подошвы, Габриель был ошарашен. — Почему ты не сказала, что тебе холодно? — с возмущением в голосе помолвил тогда он. — Просто не хотела нарушать тишину своей болтовней… — скромно ответила Эмили и виновато улыбнулась. В тот момент он, казалось, полюбил её ещё сильнее. Но с бессмысленным упрямством решил бороться основательно и последующие прогулки сиюминутно нарушались расспросами о её самочувствии и в целом длились очень недолго. Эмили открыто протестовала, поэтому они с Габриелем пришли к общему компромиссу — если кому-нибудь из них станет холодно, они будут заходить в любой попутный магазин чтобы согреться. Так оно и стало. Пускай владельцы всевозможных кафе и книжных лавок смотрели на них косо, им всё же было тепло. Затем наступала новая неделя, полная однообразия и скуки, по крайней мере для Агреста точно. Как же приятно было возвратившись в пустую холодную комнату, позвонить ей по телефону и услышать, наконец, её искажённый сквозь телефонную трубку, но такой же неизменно приятный голос. Они могли болтать ни о чём часами напролёт. Порой молодые люди навещали друг друга без всякого повода. Просто когда Агресту становилось одиноко или выдавался свободный часик, он забегал к ней в общежитие, чтобы просто поговорить. И Эмили делала то же самое по отношению к нему. Но дело дальше дружбы не двигалось. Официально они всё еще считались близкими приятелями, хотя по существу это было отнюдь не так. Наверное со стороны выглядело глупо игнорировать видимые невооруженным глазом чувства, что возникли между ними, но никто с признаниями в любви не торопился. У них была, как потом любил говорить Габриель, своеобразная «влюблённая дружба». Дружить-то они дружили, и о своих чувствах друг к другу знали, но признаваться в них не торопились. Эмили из-за гордости, а Габриель из-за ненужности. А зачем слова, если и так всё понятно? Уровень доверия между ними был настолько высок, что позвони ему Эмили с просьбой о помощи глубокой ночью, он не раздумывая ринулся бы её спасать. И она в свою очередь не жалея сил могла в трудную минуту находиться с ним до самого конца его невзгод. Любовь между ними была видна даже незрячему. Агрест помнил, как однажды, в очередной раз гуляя вдоль правого берега Сены, Эмили невзначай затащила его в гости, и не куда-нибудь, а к себе домой. — Тут совсем недалеко живёт моя мама с братом. Пойдём! Я тебя с ними познакомлю! Первым ощущением, что испытал Агрест при виде родственников будущей супруги — большое удивление. В отличие от дочери мать, плотного телосложения женщина с проседью светлых волос, обладала довольно низким ростом. Да и ощущения были обоюдны. Сказать, что её мама была глубоко удивлена внезапным гостям — ничего не сказать. Но быстро сориентировавшись, радушно приняла довольно странного друга своей дочери, дюжину раз извинилась за то, что у неё нет ничего к столу и на скорую руку состряпала наивкуснейшие маковые булочки, что только пробовал Агрест в своей жизни. Младший брат Эмили, такой же белокурый и кудрявый юноша, оказался куда менее дружелюбным и до самого его ухода следил за мужчиной в оба глаза. — С каких пор это начало называться дружбой? — прошипел он сестре на ухо достаточно громко после того, как та объявила статус гостя. Эмили не нашла, что ответить и поэтому молча отведя взгляд, сильно покраснела. Услышавший это Габриель к тому времени успел сделать вид, что очень увлечен содержанием висевшей на стене картины. Никто не должен был видеть его смущение не при каких обстоятельствах. Сидя за обеденным столом парнишка не унимался и задавал незваному гостю всевозможные провокационные вопросы, на которые Габриель с трудом мог находить ответы. Сестра, конечно, на него шикала, но этот факт мало повлиял на юношу. В конечном итоге он провожал мужчину взглядом а-ля если хоть пальцем сестру мою тронешь — я тебя на заднем дворе закопаю. Но сказать это не решался в силу разницы роста между ними, тем более, что всё вышеперечисленное читалось по глазам. Габриель вернулся домой с довольно двоякими впечатлениями. Одна лишь мысль о том, что доверие Эмили к нему дошло до такой степени, что она познакомила его со своими родственниками, покрывала все минусы.

***

Шло время. Он закончил университет, устроился на работу и переехал на съемную квартиру. В это самое время она заканчивала актёрское, и в связи с тем её гастроли стали более затяжными. На носу были экзамены, нужно было набраться достаточного опыта и отточить навыки для их сдачи. Невзирая на все вышеупомянутые трудности, Эмили с блеском сдала их, конечно же не без помощи Габриеля. Забывая про сон и нормальный режим дня он брал за свой счёт отгулы, снова и снова ездил с ней по городам, покорно выносил все истерики по поводу неправильно произнесенной реплики или недостаточной актёрской игры с её стороны, помогал чинить неисправные звуковые колонки и микрофоны, налаживать что-то перед выступлением и стал настоящим участником их бедовой труппы. А потому лучше всех понимал сложности её кочевой жизни. Часто после возвращения в Париж он оставался у Эмили дома и на пару с её мамой и братом слушал весёлые рассказы о выступлениях, юмористические повествования о сломавшемся стареньком драндулете, о постоянных переездах и прочем, что могло показаться забавным, и в то же время был знаком с совершенно другим. Он знал, каково это — не иметь возможность нормально питаться, встречаться с тараканами в захудалых гостиницах, сквозняками на сцене и за кулисами, вечно ломающимся транспортом, и отсутствием нормальных условий для жизни. Конечно же, как и любому нормальному человеку, Габриелю такая жизнь не нравилась. Но при одном лишь только виде её счастливых глаз, был готов ночевать хоть на улице. Она была счастлива от самого выхода на сцену, от встречи с публикой, невзирая на усталость и кочевую неустроенность. Для неё это было так же важно, как и дышать. И Агрест поддерживал её. А в трудную минуту просто прижимал к себе и гладил по волосам, позволяя выплакаться всласть. Это действовало на возлюбленную в сотню раз лучше любого букета, хотя и цветы он дарить не забывал. Но порой, удобно устроив голову на его плече, она пыталась добить его окончательно и начинала отговаривать от всей этой затеи: — Габриель, зачем я тебе такая? Он в ответ лишь осторожно гладил по волосам и спокойно смотрел ей в глаза: — Какая? — Неустроенная. Он не отступал. — Неустроенная не ты, а твой быт. Ничего, устроим! Она не сдавалась. — Но ты так сильно устаешь… — Ты еще сильней. К тому же я мужчина, а значит должен брать на себя всё самое тяжелое. — Но я же устаю по своей воле. — А я не по своей? Подобное могло продолжаться любое количество времени. А потом, обессилив от спора и недостатка сна, она засыпала у него на коленях. В такие моменты Габриель чувствовал себя счастливым вдвойне. И нежно гладя девушку по голове он думал, как бы хорошо было, если однажды обнять её крепко-крепко и больше никуда и ни за что не отпускать.

***

Много воды утекло с тех пор. Эмили наконец выпустилась из училища. По этому поводу устроили семейный праздник на который пригласили даже его. Её мама всё пыталась выведать, не собираются ли они играть свадьбу после всего, однако внятного ответа так и не получила. Её брат как всегда дырявил его взглядом. В общем, всё было как обычно, разве что Эмили в тот день просто светилась от счастья. Не успела пройти неделя, как она с перебившимся дыханием вломилась в его квартиру и с горем пополам огласила невероятную новость — её, как молодую актрису, закончившую училище с отличием, берут на стажировку в Италию на целых пять месяцев! Несмотря на всю радость, что плескалась в её глазах, Агрест был шокирован. Даже карандаш из рук выронил, хотя минут пять назад кропотливо выполнял план. — К-как в Италию? — только и сумел выдавить из себя он, пока блондинка кружила по комнате в импровизированном танце. — Как на пять месяцев? — Так! — она налетела на него с удушающими объятиями, — Да ещё и со стипендией от правительства! — Погоди, может быть ты что-то напутала? Может это не на пять месяцев, а на пять дней? — Ну Габриель, ты в своём уме? Что я могу там сделать за пять дней? — она презрительно фыркнула. — То есть, ты уезжаешь за чёрт знает сколько километров на битых пять месяцев только чтобы набраться опыта? А чем тебе не угождают Парижские театры? — Во-первых, я уезжаю в Рим, а во-вторых, не вижу в этом ничего плохого. Рим это родина театра! Я слышала, что раньше туда отправляли стажироваться наших оперных и эстрадных певцов, а теперь и актёров тоже. Любой почтёт за честь стажироваться в Риме, я уже не говорю о возможных выступлениях в самом Колизее! Я всегда мечтала побывать именно в Италии и не собираюсь упускать этот шанс. — Но я же не смогу отпроситься с работы на пять месяцев, чтобы поехать с тобой! Меня уволят! — воскликнул он. — А зачем тебе ехать со мной? Что ты будешь там делать? — А если тебе нужна будет помощь? Или поплакаться? К кому ты обратишься? — Не волнуйся, в помощи я нуждаться не буду, а поплакаться всегда смогу в подушку. — Да как же я без тебя буду? — Я буду звонить, писать письма в крайнем случае! Всё будет хорошо! — она мягко положила руку ему на плечо и ласково улыбнулась, заглянув прямо в глаза. Против таких аргументов у Агреста приёмов не было, поэтому он обречённо вздохнул. — Ладно, убедила. Но на сердце было неспокойно.

***

Всё то время, пока она готовилась к поездке, оформляла документы и бегала в посольство, он очень верил в то, что она не уедет. Агрест был практически в этом уверен. Возможно это было невежливо с его стороны, но, чёрт возьми, он так не хотел, чтобы она уезжала! До последнего он надеялся, что Эмили останется в Париже, рядом с ним. Но она уехала. Ее поездка, кажется, выдалась на конец октября-начало ноября. А после начались бесконечно долгие дни, полные однообразия и какой-то внутренней пустоты. Отныне его жизнь четко шла по плану «работа-дом». Гулять на улице было уже бессмысленно, разве что изредка он навещал госпожу Эрну, маму Эмили. Но эти походы в гости никаким образом не приносили в его жизнь разнообразия. Габриель скучал по ней. А Эмили в свою очередь обещания так и не сдержала. Звонила она редко, писем не писала, и вообще никаких больших вестей от неё не было. Но по словам общих знакомых у неё там всё было хорошо. Агрест уже начинал смиряться с тем, что возможно лучшая жизнь повлияла на её принципы и навряд ли после её возвращения их отношения направятся в лучшую сторону. Но Судьба, видимо, так не думала, и в один холодный февральский вечер он получил от неё письмо. Впервые за три месяца. Не раздумывая ни секунды, он тотчас принялся его читать. Письмо было очень длинное, а содержание — довольно необычное. В нём она извинилась за то, что долго не звонила, и, наверное этим самым испортила о себе мнение. Рассказала веселую историю о том, как в первую неделю пребывания в Риме вместе с ещё одной подружкой с бывшего параллельного потока, не могла застать на рабочем месте какого-то очень важного господина. И так как без оного нельзя было никуда идти, и остальные его коллеги отказывались выплачивать им стипендию без его присутствия, девушкам приходилось скитаться по городу без дела аж целых три дня, при этом кое-как выживая на оставшиеся от бесконечных переездов деньги. А когда этот чиновник наконец соизволил появиться, сопроводить на место работы и выплатить им стипендию на два месяца вперёд, учитывая все расходы на стажировку с преподавателями, она оказалась ничтожно мала даже для того, чтобы снять квартиру на время. Синьор на их возмущенные речи заявил, что таковы были распоряжения французского правительства и ничего поделать он с этим не может. Даже предоставил какие-то бумаги в своё оправдание. «… Но мы не отчаивались. Справившись с первыми трудностями и подыскав себе дешёвое жилье, мы в конечном итоге заключили, что жизнь прекрасна. Даже успели потранжирить и на последние пять долларов, оставшиеся у меня от предыдущих расходов, купили килограмм мандаринов. Впрочем, это было всё, что мы смогли себе позволить. Наевшись до отвалу и решив, что эти цитрусовые лучшее, что только может быть, на следующий день мы отправились на стажировку, которая производилась при участии опытных педагогов в Teatro dell'Angelo. Довольно странно, ведь у него нет своего актёрского состава» — писала она. В остальном её жизнь не была столь неприятной и даже пестрила разнообразием. Она участвовала во многих современных постановках, посещала в культурно-образовательных целях музеи, слушала лекции и даже успела блеснуть на итальянском телевидении. Длилось это многообразие до тех пор, пока работники сферы искусства не устроили забастовку, в прямом смысле остановившую жизнь искусства на неопределенный срок. «… Не знаю, что им не понравилось, но около недели мы с Марией ходили без дела. Погулять по городу и насмотреться на памятники античной архитектуры успели на две жизни вперёд. И снова накупив мандаринов, поедали их на площади перед Колизеем. Понятия не имею, как она называется, но отныне для нас с Мари она стала именоваться «Площадью имени Мандаринов». Так как погода стояла промозглая, оставшееся от прогулок время мы находились дома, время от времени репетируя различные речи. А вскоре последней радости в виде телевизионных передач, которые мы порой смотрели на пару с хозяйкой, проживавшей в соседней комнате, нас лишили работники телевидения и последовав своим собратьям по театру, тоже устроили забастовку». Она писала это с такой иронией, что не усмехнуться было нельзя. В то же самое время Агрест понимал, что в её случае ситуация была отнюдь не забавной и можно сказать, даже плачевной. Но с блеском выстояв все испытания, выпавшие на её долю, Эмили вернулась к работе, а точнее говоря к стажировке. По её словам преподаватели относились к ней довольно хорошо и считали талантливой артисткой, одаривали вниманием и симпатией, что безусловно не могло не отразиться на её «карьере», ибо начинающая актриса из Франции пока что вызывала достаточно противоречивые мнения. Большую пользу принесли ей выступления «на периферии», происходившие в самых разных, подчас контрастных условиях: то в трескучие морозы, то вечером в душных залах, перед разной, неодинаково реагирующей, но всегда одинаково прекрасной публикой. «… И всё бы хорошо, казалось, живи и радуйся, но не тут то было! Моя радость сильно омрачилась, когда ударили первые морозы. Ещё по приезду сюда я заметила, что осенью в Средиземноморье много холоднее, нежели в Париже, но не придала этому особого значения. А зря… В римских домах каменные плиточные полы и полное отсутствие обогревательных приборов. Нетрудно догадаться, какая атмосфера царит здесь по ночам, а особенно по зимним. Когда мы приехали, стояла дождливая, промозглая погода, которая, впрочем, стоит здесь и до сих пор. Столбик термометра, правда, никогда не опускается ниже нуля, но в нетопленой комнате холод пробирает до костей. В ванной из кранов течёт ледяная вода. Ты ведь знаешь, какая я мерзлячка, поэтому можешь представить, что в таких условиях мой организм нормально существовать не может. Поэтому, несколько раз переболев жестоким гриппом, я стала ложиться спать одетая, как альпинист, только, увы, у нас нет спальных мешков. И даже учитывая все вышеперечисленное у меня до сих пор здоровье ни к чёрту. Греюсь я в гримёрке по полчаса в день. И... знаешь, сейчас, находясь в такой ситуации, я понимаю, что с удовольствием бы поменяла эти «ледяные дворцы» на те тёплые гостиницы, пускай и с тараканами…» Также она повествовала о том, как всё предыдущее выступление при произношении текста пыталась не стучать зубами от холода, как хозяйка квартиры великодушно разрешила им с Марией готовить на плите что-нибудь горячее, а за неимением возможности в связи с отсрочкой стипендии купить даже картошки, съестное они порой подъедали прямиком из хозяйского холодильника, за что самой Эмили было жутко стыдно. А уже после последовала слезливая история о том, как получив стипендию и устав от хронического насморка и хрипоты, они решили съехать на другую квартиру. «…Упаковав чемоданы, мы объяснили всё хозяйке, которая в попытке нас разубедить, разыграла такую сцену отчаяния, что любая именитая актриса (а я уж тем более) могла бы ей позавидовать. Со слезами на глазах она умоляла нас одуматься, пообещала сократить арендную плату втрое, (такая привязанность к нам могла объясниться тем, что в отличие от обычных квартирантов-итальянцев мы были очень тихими. Говорю без преувеличения, ибо такие выводы я сделала после наших соседей сверху, которые каждый день устраивают разборки между собой и, бывало, даже били посуду). Уговор- уговором, но заработать воспаление почек нам не хотелось, и тем же вечером мы обосновались на квартире, находившейся в соседнем квартале. По сравнению с предыдущим жильём тут было тепло, но и тут не обошлось без подвоха. Хозяйка новой квартиры оказалась довольно разговорчивой, утверждала, что наша комната это самый теплый уголок в доме. Аргументировала она тем, что здесь ранее жила её бабушка и спала на кровати, которая предназначалась для нас, но три дня назад уснула навеки и теперь хозяйка квартиры намерена сдавать её апартаменты при условии, что всё останется, как при жизни бабушки. С этими словами она бодро подскочила и помчалась менять постельное бельё. Я же, толком не оправившись от поведанной нам истории, случайно наткнулась на лежавшие возле кровати тапочки, видимо, той самой старухи. С отчаянием оглядев комнату, я посмотрела на Марию. Она со слезами на глазах взглянула на меня. «Эмили, я здесь не выдержу. Пошли назад?» Я ответила взаимностью, ибо хотела сказать то же самое. Да и затхлый воздух в комнате не вызывал у меня уверенности в том, что бабушка покинула эти стены. Быстро разъяснившись с хозяйкой, мы вернулись в прежнюю квартиру с повинной. Синьора Бианка, выслушав наш рассказ, обошлась лишь короткой триумфальной речью, но пожалела и впустила обратно. А в квартире словно стало холоднее…» Своё письмо Эмили закончила тем, что вернётся домой в начале марта и уже очень соскучилась по всем знакомым, по семье и в особенности по нему. А пока ей предстоит ещё полтора месяца принимать участие в постоянных выступлениях и ночевать в холодной и сырой комнате, в которую, по её словам, даже мелкая живность вроде тараканов поселяться не желает. Свернув прочитанное письмо пополам, мужчина пребывал в довольно смешанных чувствах. И после некоторых раздумий пришёл к выводу, что она нуждается в его помощи. Чувства вспыхнули с новой силой. Ну разве ж он может ей отказать? Отпросившись с работы, на выходных он купил разговорник, и взяв ещё несколько вещей для неё, первым же рейсом отправился в Рим. Вычитав между строк в письме адрес квартиры, с грехом пополам он добрался туда ближе к вечеру. Отыскав нужную дверь, он уже приготовился на ломаном итальянском и с помощью языка жестов объяснять, что ему нужно, но на пороге оказалась Эмили. Несколько минут она стояла и молча разинув рот, смотрела на него. Затем в глазах блеснули слёзы и блондинка кинулась на Габриеля с удушающими объятиями. — Я так скучала! — сквозь слёзы проронила она. — Я тоже. И только сейчас, прижимая её к груди, он заметил, как были холодны её руки. Даже шаль, накинутая на плечи поверх свитера, по всей видимости не грела. Простояв так несколько минут, Агрест хотел было разорвать объятия чтобы передать возлюбленной вещи, собранные из её дома под руководительством её мамы, но Эмили ревниво прижалась к нему обратно. — Не уходи, ты тёплый! — сказав это, девушка зарылась носом в его куртку. «До чего одичала…» — подумал он, но отстраняться не стал. Спустя некоторое время оказавшись непосредственно в квартире, он узнал, что хозяйки пока что нет дома, так как она уехала продавать самодельную бижутерию, ведь это было ещё одним источником её дохода помимо квартплаты. Поэтому обошлось без лишних вопросов. Её подруга Мария, наслышанная о Габриеле, спокойно общалась вместе с ними, время от времени уплетая за обе щеки купленные Агрестом специально для них мандарины. Эмили без устали рассказывала обо всём, что не успела написать в письме, дюжину раз извинилась за столь длительное молчание и не без иронии поведала о характере хозяйки квартиры. Тут к разговору снова подключилась Мария и обе девушки весело рассказали ему о том, как синьора Бианка однажды пригласила их съездить с ней в парк, где гуляло много молодых людей и можно было выгодно продать поделки. По причине болезни Эмили в отличие от Марии не поехала. Но вернувшись, подруга поведала ей о том, что женщина доверила последней красиво разложить товар, в то время как сама, выказывала чудеса дипломатии. - Ты не можешь себе представить, какой она психолог, — смеялась Мари. — Ей известны тысячи способов заставить своих соотечественников купить побрякушки! Вся компания добродушно посмеялась над этой историей и доела оставшиеся мандарины. За то время, пока они находились в квартире, Агрест подметил, что в комнатах действительно было очень промозгло и холодно, поэтому перед отчаливанием на родину великодушно купил девушкам обогреватель. Такой благодарности в глазах он ни разу не видел за всю свою жизнь. А уже в начале весны он снова отправился в аэропорт встречать свою Эмили, которая первым делом созналась, что обогреватель оставила в подарок синьоре Бианке на вечную память. Впрочем, наряду со всеми событиями, это давно уже не имело значения.

***

С тех пор их жизнь стала заметно спокойнее. Эмили осталась работать в театре в котором в студенческие годы проходила практику. Из-за высокого роста в кино её не брали — а где было найти партнёра подстать? Да и в спектаклях особо главных ролей ей не доставалось. Но она не отчаивалась, ведь была одержима мечтой заработать маме с братом на квартиру. Та, в которой они жили все эти годы, была слишком тесной. Единственная комната, служившая и спальней, и гостиной, обветшалый дом с протекающей крышей, в котором иногда не было воды, не вызывающий никакого доверия ветхий балкончик, на который не решались садиться даже голуби, а двери для безопасности были заколочены. Сколько помнила себя Эмили, в таких условиях они с мамой и младшим братом жили всю жизнь. Денег на новое жильё не было. Её отец погиб в автокатастрофе, когда ей было четыре года, а братику шесть месяцев. После его смерти Эрна стала воспитывать детей одна. По образованию она была педагогом и работала в школе учителем математики. Но через несколько лет после смерти мужа у них произошёл несчастный случай. Её подставили коллеги по работе. Эрну с работы уволили без оправданий и рабочую книжку испортили так, что больше нигде работать она не могла. Тогда от безысходности подалась в прачки. Заработка на жизнь хватало, но жили без особой роскоши. Иногда от зарплаты до зарплаты. И несмотря на трудности мама воспитала Эмили и её брата должным образом, со всей своей материнской любовью. Дочь конечно же была ей безмерно благодарна за то и пыталась отплатить тем же. — Хочу купить им квартиру: большую, светлую, чтобы всем места хватало и гостей можно было приглашать. И чтобы жили в человеческих условиях. — говорила она. Но по всей видимости в ближайшем будущем ей это не светило. Начальная ставка актрисы драмтеатра была не столь высока, как хотелось бы. Так, что даже на съемную квартиру денег едва бы хватало. Габриелю больно было смотреть на неё, приходившую домой к маме после пяти представлений подряд и невероятно уставшую. Для себя он давно уже решил во что бы то ни стало помогать ей в осуществлении мечты - и помогал, как только мог. А так как его квартира находилась ближе к театру, чем мамина, иногда пускал её к себе переночевать. Без всякой задней мысли, разумеется. Чтобы не смущать Эмили, они даже спали в разных комнатах. Вернее, спала только Эмили. Габриель обычно ждал, когда она уснет, и допоздна сидел с чертежами, но иногда всё же заглядывал в комнату, где спала Эмили, чтобы проверить, всё ли хорошо. Но ничего экстренного в это время не случалось, а заглядывать к ней в комнату вошло в привычку. Порой он задерживался подле неё гораздо дольше, чем на несколько секунд и наблюдал… Во сне она была похожа на ангела, и что самое удивительное, почти не дышала и не шевелилась. Один раз он даже попал в неловкую ситуацию, подумав, что она не дышит и разбудил. Но даже после этого не переставал тайком периодически проверять её сон. Просто садился рядом на кровать, поправлял одеяло, или зачёсывал за ухо непослушные пряди волос, упавшие на лицо, любуясь её красотой. Единственная мысль была о том, что если бы Шарль Пьеро написал «Спящую красавицу» несколько столетий позже, то образ принцессы точно взял бы с Эмили. Приводя подобные сравнения Агрест в конце-концов не удержался и однажды украдкой поцеловал будущую супругу в висок, пока та спала. К счастью, она не проснулась, иначе трудно было бы объяснить. И даже если бы проснулась, навряд ли стала бы сердиться. Эмили была ему по всей видимости глубоко благодарна, ибо порой по возвращению домой, он обнаруживал на столе готовый ужин и едва ли не сияющую от чистоты квартиру. Загадкой оставалось лишь то, как она при всей своей занятости успевала это делать. Так продолжалось около года, пока Эмили не пригласили сняться в её первом фильме. Роль была эпизодическая, даже не второстепенная и вдобавок ко всему немая. — Режиссёр настолько уверен в моих способностях, что не дал мне даже прочитать сценарий! — иронизировала она. Но роль свою она всё же сыграла. Вдобавок ко всему сцену с её участием сняли с первого дубля, чему нельзя было не возрадоваться. И поужинав в честь первого успеха мороженым, казалось, можно было бы про это забыть, но судьба снова начала играть по своим правилам. Кто знает, к счастью, или к беде, но в этом фильме её увидел один именитый режиссёр. По словам Эмили он подловил её после представления в театре, подарил цветы, наговорил комплиментов, и сказал, что как раз ищет актрису на главную роль в своём новом фильме. На её вопросительный взгляд он ответил, тем, что когда случайно увидел сцену с ней, решил — она должна быть в главной роли. Вся неделя, что далась ей на раздумье, прошла, как на иголках. Но в конце-концов она согласилась. Если фильм окупился бы в прокате, то она вполне могла купить квартиру маме. Съёмки фильма должны были длиться полгода, но Эмили понравился сценарий и сюжет, поэтому сомнений не стало. Габриель помнил, как возлюбленная ночами напролет зубрила по тридцать листов текста, а утром бежала на съемки. Помнил, как мило хвасталась о том, что для какой-то сцены закрыли целый квартал Парижа, и она имела честь идти средь бела дня по совершенно пустующей улице. Помнил, как однажды её вызывали на съемочную площадку посреди ночи. Их режиссеру почему-то именно тогда взбрело в голову добавить в фильм новую сцену. На его счастье Эмили умела импровизировать. Ещё Агрест помнил, как она мерилась ростом со своим партнёром. Даже встав на цыпочки тот не смог стать выше. Ситуация, конечно, была смешная, но задумка режиссёра всё же странная. Впрочем, Габриель этому особого значения не придавал, но ко всем мужчинам съемочной группы и актерского состава всё же относился настороженно. И несмотря на мелкие трудности, что возникали в процессе съемок, Эмили это нравилось. А ради такого блеска в её глазах, наверное, можно было потерпеть отсутствие совместных прогулок вдоль берега Сены. Да и видел он её редко — все новости в связи с занятостью она рассказывала ему по телефону. И вот, наконец, оно. Фильм был отснят и вышел в прокат. Ни под какими пытками Габриель Агрест бы не признался, что являлся одним из первых, кто посмотрел этот фильм, заранее зная о сюжете. По правде говоря, фильм получился неплохим. Его без преувеличения можно было назвать шедевром. Замечательный актерский состав, хороший сценарий и сюжет сделали своё дело — кино побило все рекорды в прокате. Радость режиссера была настолько безгранична, что узнав о рейтингах, при живой жене тот полез целоваться с оператором. Кинофильм в итоге был даже выдвинут на премию «Оскар» в номинации «Лучший иностранный фильм года». Но самое худшее началось, когда с появлением фильма в кинотеатрах и на телевидении к Эмили пришла популярность. Куда бы она ни шла, везде её преследовала толпа восхищённых поклонников. Под окнами её дома каждое утро собиралась шумная отава, желающая видеть своего кумира в лицо. Везде, где бы она ни была, её узнавали и просили дать автограф. Папарацци, наверно, знали о её жизни больше, чем она сама. Но прогнать или сказать «нет» этой толпе она не могла в силу своей природной скромности, поэтому безотказно давала автографы и остроумно отвечала на провокационные вопросы журналистов. Дошло до того, что никакой выход на улицу не осуществлялся без берета, пары перчаток и тёмных очков. И даже в таком виде люди умудрялись её узнавать. Эмили это объясняла своим высоким ростом — в толпе её трудно было не заметить. Да, среди всей этой суеты и головокружительного успеха нетрудно было потерять себя. И единственной отдушиной, которой можно было поплакаться о бремени славы, был лишь он. Именно ему, неизвестному тогда Габриелю Агресту, она доверяла все свои мысли, обнажала душу. С каким же восторгом суженная рассказывала о том, как на стене одного из зданий увидела произнесённую ею цитату, с каким сожалением повествовала, что приходится прятаться от людей, которые в большинстве своём относятся к ней более, чем радушно. С какой обидой рассказывала, как одна из коллег, которую она считала подругой, из зависти распространила прессе слух о том, что якобы ради получения главной роли она спала с режиссером, которому, на минуточку, было под шестьдесят. — В театре на меня теперь косо смотрят. И не только. Даже мама… А брат вообще со мной не разговаривает. — опустив голову с трудом промолвила она. — Все верят журналистам, а не мне. Скажи, неужели я похожа на легкомысленную… — она даже договорить не успела. Лишь всхлипнула и слёзы вырвались наружу, закапали прямо на пол. На неё было жалко смотреть. Брошенная всеми, оклеветанная и опозоренная, стояла перед ним и обессиленно опустив голову, горько плакала. — Не удивлюсь, если до тебя доползли эти слухи… — Да, — он мягко притянул её к себе за затылок, — Но я им не верю. Ты слишком благородна, чтобы так поступать. Услышав эти слова, девушка уткнулась носом ему в грудь и зарыдала. От боли, или от благодарности — неизвестно. Но он чувствовал её дрожь. Всё то время, что ушло на успокоение Эмили, просто был рядом, гладил по волосам и говорил, что всё будет хорошо. Это подействовало лучше всякого успокоительного и впервые за всё это время она осталась у него на ночь. Сказала, что не хочет возвращаться туда, где её считают продажной. А он и не протестовал. Забыв про все дела, они просто лежали в кровати в обнимку, даже не раздеваясь. Вдвоем было так тепло и так уютно, что казалось, никакая беда не может их разлучить. — Я тебя люблю… — одними губами, практически неслышно произнесла она, прежде тем, как уснуть у него на груди. Спустя долгих четыре года неопределенных отношений заветные три слова, которые он так ждал, были настолько нелепо произнесены ею в полусне, наверняка без всякого их понимания, но всё-таки грели душу… — И я тебя тоже люблю. Больше всего на свете… — точно так же тихо ответил Габриель, целуя любимую в макушку. Именно тогда он впервые осознал, что же такое счастье.

***

И сейчас, вспоминая все эти моменты, мужчина не мог не подметить, что ночь сегодня была такая же, как та, и тишина, царившая вокруг, была такой же… Разве что Эмили рядом не было. Модельер не заметил, как от усталости успел опустить голову на стол. Холодная столешница тускло отражала собой ту самую фотографию, что он так долго держал в руках. Постепенно силы начали покидать мужчину. Фотография выпала с ослабленных рук и опустилась лицевой стороной на стол, а сам Габриель незаметно для себя прикрыл глаза. Внутреннюю пустоту постепенно начало заполнять разрастающееся тепло. Сквозь затуманенный разум он всё ещё продолжал думать об Эмили. Совсем скоро он обязательно отберёт у Ледибаг и Кота Нуара талисманы, и вернёт себе свою Эмили, чтобы точно так же, как двадцать лет назад, уснуть в её тёплых объятиях. И впервые за эти три дня бессонница отступила. Слегка сжимая в руке край старой фотографии, уткнувшись носом в сгиб локтя, Габриель наконец-то уснул.