Возвращение

Стефани проснулась против обыкновения не с лучами солнца, а незадолго до рассвета. Хотелось полежать в постели еще какое-то время, понежиться, досмотреть последний ускользающий сон, но что-то мешало. Какой-то звук, едва различимый даже в тишине, мешал ей уснуть, пробуждая в душе смутную тревогу. Так бывает, когда что-то идет неправильно. Стефани потянулась, напоследок бросила взгляд за окно, где солнце еще и не думало просыпаться, и встала. Звук шел с кухни. Стефани обратила внимание, что там горит свет. «Дядюшка!» — подумала она, и тревога стала еще более ощутимой. Слегка заныло сердце, но Стефани не обращала на него внимание. Если дядюшка там, то что заставило его подняться в такую рань? Она решительно распахнула дверь и ахнула, не сдержавшись. Дядя Милфорд стоял в темноте у стола и сыпал на пол муку из большого половника. Потом повернулся, зачерпнул половником новую порцию муки и снова высыпал на пол. И снова, и снова. Пустая миска для приготовления пирога стояла рядом. — Дядя, что с тобой? — Стефани хотела окликнуть его громко, но голос сорвался. Это выглядело безумно, и оттого пугающе. На задворках сознания билась мысль, что вот-вот должен появиться Спортакус. Он всегда приходит, когда кто-то в беде, ведь так? Не выдержав, Стефани подбежала к дяде и схватила его за руку, ту самую, что держала половник, силясь удержать. Дядя дернулся взад-вперед, покачнулся, а потом рука просто отвалилась от него, словно игрушечная. Стефани завизжала, отпрянув, и рука упала на пол, с грохотом закатившись под стол. Не переставая визжать, Стефани пятилась назад к двери. Дядя смотрел на нее не мигая, а потом открыл рот, словно силясь что-то сказать, да так и осел на пол. Вот тогда Стефани и побежала. Она стремилась прочь из дома, не разбирая дороги. Все произошедшее казалось ей страшным сном. Если сначала она подозревала очередные проделки Робби Злобного, то сейчас стало ясно, что даже для него это слишком. Выбежав на улицу, Стефани поняла, что сон продолжается. Мимо нее с грохотом пролетел кусок стены, проломил землю и полетел дальше в пустоту. Не в силах поверить своим глазам, Стефани озиралась по сторонам: то тут, то там падали дома, складывались пополам и ломались, словно сделанные из картона. В земле повсюду зияли черные пугающие дыры, и даже небо выглядело словно обои в ее детской, оторвавшиеся от стены и теперь являющие миру то, что скрывалось под ними, — такую же зияющую пустоту. Ей на плечо легла чья-то рука, и она закричала. — Все хорошо, — раздался знакомый до боли голос. Спортакус! — Почему ты не пришел раньше?! — Стефани знала, что не это должна спрашивать, но слова сами вырвались из горла раньше, чем она успела их остановить. — Прости. Очень многое нужно было успеть, прежде чем… Стефани, ты мне доверяешь? Спортакус до боли сжал ее плечи и посмотрел в глаза своим успокаивающим взглядом супергероя. Безуспешно пытаясь не разрыдаться, Стефани кивнула. — Тогда давай руку. Не бойся. Я обниму тебя, чтобы ты не боялась. Сейчас мы спрыгнем вниз, а потом все закончится, хорошо? Она снова кивнула и прижалась к нему изо всех сил, чувствуя, как Спортакус подхватывает ее на руки, разбегается и прыгает куда-то в пустоту. А потом все исчезло. *** Она возвращалась медленно, сначала слухом, после — зрением, и уж в последнюю очередь — сознанием. Чужие, незнакомые голоса пробивались словно сквозь толщу воды, едва различимые. Свет слепил глаза, стоило чуть приоткрыть веки, и от этого наворачивались слезы. Она была жива. Лежала на кровати в просторном светлом помещении, слабая и беспомощная, обвешанная какими-то приборами, датчиками и даже тугой неудобной маской, закрывавшей половину лица. Спортакус! Стефани резко распахнула глаза, сощурившись от яркого света и часто смаргивая. Спортакус был рядом, но что-то с ним было не то, словно Робби Злобный заставил его переодеться в один из этих дурацких костюмов — халат, шапочка… усы! Вот чего не хватало в его облике. Это совершенно точно был Спортакус, его невозможно с кем-то спутать, но куда подевались его усы? Стефани хотела спросить его об этом, но мешала маска. Он правильно истолковал ее порыв и присел рядом, удерживая. — Не стоит, — сказал он, и голос был его и не его одновременно. Неужели снова проделки Робби Злобного? Стефани нахмурилась. Нет, определенно не похоже. Она смогла бы узнать Спортакуса из тысячи пародий, по крайней мере теперь, проведя столько времени рядом с ним. Подошли какие-то люди, встревоженные, в таких же белых халатах — мужчина с уставшим лицом и женщина с заплаканными глазами. — Она действительно пришла в себя? — Да. Но сейчас ей лучше отдохнуть, ее организм пока слишком слаб. Давайте все вместе зайдем, когда ей станет лучше. Стефани слушала и не понимала, о чем он говорит. Лучше? Ей? Но она в порядке. Должна быть в порядке. А если и нет, он просто даст ей большое красное яблоко, заряжающее энергией, и она поправится. Вот только глаза начали слипаться, а голова наполнилась туманом, сквозь который уже невозможно было разобрать, где явь, где сон. Последним, что она увидела, прежде чем окончательно закрыть глаза, был Робби Злобный, который стоял позади всех, возвышаясь над другими людьми, и улыбался самой своей недоброй улыбкой. Стефани хотела сказать, чтобы они не верили ничему, что он скажет, но сон окончательно сморил ее. Она сдулась, словно резиновый шарик, из которого кто-то выпустил воздух, и провалилась в темноту, откуда изредка выплывали смутно знакомые образы — Спортакуса, ребят и вообще Лентяево, такого далекого и бесконечно родного. *** Выздоровление шло тяжело. Стефани ни в какую не желала мириться со своим состоянием. Страшное слово «кома» билось у нее в голове и никак не могло найти свое место, не укладывалось в ее картину мира. Раз за разом прокручивала она то, что сказали ей родители (или те, кто называли себя ими), — тот самый мужчина с уставшим лицом и женщина с вечно заплаканными глазами. Ее зовут Стефани, ей 12 лет. Было 12, когда она вышла с тренировки по легкой атлетике, как была, в розовом полосатом платье и ярком парике — они готовились к празднику и репетировали в сценических костюмах. Никто не видел, откуда вылетел тот автомобиль и куда умчался потом, водителя так и не нашли, хотя на уши подняли весь город. Шутка ли, сбили племянницу самого мэра! А потом больница, капельницы и долгие месяцы комы. Ей исполнилось тринадцать неделю назад, но она этого, разумеется, не помнила. Как не помнила того, как зовут ее родителей или как выглядит ее настоящий дядя-мэр, не Милфорд. Милфорда Добродушного не существует, так сказали ей те, кто называли себе родителями, ее настоящий дядя совсем на него не похож. Зато похож резиновый пупс из набора детских игрушек, который у нее когда-то был. Пиксель, Зигги, Стинги, Трикси — родители были удивлены, когда она вспомнила их всех по именам, и на следующий же день принесли игрушки с собой. Стефани вертела резиновых пупсов в руках и не знала, что думать. Иногда приходил Спортакус. Родители сказали, что его зовут доктор Шевинг, и он никакой не спортсмен и тем более не супергерой. И Стефани почти поверила им, но когда он улыбался ей, то она видела Спортакуса, не хватало только усов и синего костюма с волшебным кристаллом. В такие моменты ей казалось, что он хочет что-то ей сказать, но в палате все время оказывались другие люди, и он молчал. *** Конечно, Стефани пробовала расспрашивать родителей о Робби Злобном, но натолкнулась на непонимание. Они убеждали ее, что никогда не встречали в этих стенах мужчины с огромной челюстью, а в тот день, когда она пришла в себя, в палате кроме них и доктора Шевинга никого не было. Но Стефани знала, что это не так. Она видела Робби не раз после этого — за стеклом, когда он просто стоял и смотрел на нее, зная, что она не осмелится позвать на помощь. Или в углу палаты, в темноте, когда все спали и никто не мог ей помочь. Он улыбался ей, и улыбка эта с каждым разом становилась все более жуткой. Наконец Стефани решилась и выпросила у медсестры бумагу и ручку, чтобы написать записку Спортакусу. Она хотела предупредить его, что Робби здесь, ведь он был способен на любую пакость. Она знала, что поговорить наедине им не дадут, и не была уверена, можно ли доверять в этом деле родителям, поэтому записку собиралась передать лично в руки. «Дорогой Спортакус! Я знаю, что это ты, и что ты знаешь, что я это я. Робби Злобный следит за мной, я часто вижу его в своей палате, когда никого нет. Мне кажется, он что-то замышляет!» Составив письмо таким образом, Стефани подписала его своим именем и стала ждать. Но Спортакус в этот день так и не пришел. Конечно, он мог просто задержаться или взять выходной, но он никогда не пропускал дежурства в ее палате. Стефани изводила себя весь день, а к вечеру, наконец, спросила родителей, что случилось. Они отводили глаза и мялись, но потом все же сознались, решив, что страшная правда принесет меньше проблем, чем долгие волнения от неизвестности. Доктора Шевинга сбила машина на том же перекрестке, что и ее. Насмерть. *** Это была самая страшная ночь в жизни Стефани, и ни один человек не мог ей помочь. Едва в палате погас свет, а за дверью затихли шаги, в углу появился он. Робби Злобный. На этот раз он не улыбался, а был неестественно серьезен. — Спорта-прыг больше не помешает нам, верно? Он подошел к ней близко-близко, так, что она могла видеть каждую полоску на его дурацких штанах. — Ты слишком задержалась здесь, пора обратно. Пойдем? Он протянул ей руку, и она ухватилась за широкую ладонь. Вопреки ожиданиям, она была теплой и сухой, как ладони ее отца, которого она не помнила. Робби рывком сдернул ее с кровати, и Стефани вскрикнула от неожиданности, но на крик никто не прибежал. Стефани оглядела себя: она снова была в розовом полосатом платье, мотнула головой — прядь розовых волос мелькнула перед глазами. — Не оборачивайся, — предупредил ее Робби, не отпуская руки, но она все же обернулась. На кровати осталась лежать та, другая девочка Стефани. Та, которой уже исполнилось тринадцать. Та, у которой от природы русые волосы, а розовое платье она надевала только раз на репетицию выступления. Та, к которой настоящая Стефани не имела никакого отношения. И она пошла следом за Робби обратно в Лентяево. Пора было возвращаться.