Ночь в Бирмингеме

Бирмингем всегда был холодным. Чуть менее дождливым, чем Лондон, — следующий город в турне — но таким же пасмурным и хмурым. Шквалистый февральский ветер звенел валявшимися на асфальте пустыми бутылками, оставленными, по-видимому, местной шпаной в нескольких метрах от входа в отель. Не обронив в адрес водителя даже небрежного «пока», Кристиан хлопнул дверью взятого в аренду Mercedes GLC и поспешил к отелю. Замёрзший, усталый и голодный, он битый час искал Гагу в закулисных лабиринтах концертной арены. В последний раз они виделись сразу после шоу, когда Стеф, явно чем-то обеспокоенная, с фальшивой улыбкой запрыгнула в его объятия, едва покинув сцену. Это было их традицией. Когда до финального аккорда «Million Reasons» оставалось чуть меньше минуты, Кристиан спешил к служебному выходу, чтобы успеть поймать её, когда она, под оглушающий фанатский гул, исчезнет со сцены. Обычно он подхватывал её на руки и они целовались так, словно не виделись вечность. Иногда Стеф, переполняемая чувствами, плакала, крепко его обняв, а Кристиан молча целовал её в макушку, зная, что её слёзы — лишь эмоции от того, что тысячи человек собрались под одной крышей, чтобы подпевать словам её песен. В этот раз всё было иначе. Заметив справа от входа камеру, она расплылась в улыбке и, обвив руками шею бойфренда, с наигранным счастьем в глазах, коснулась его губ. Он ненавидел, когда она играла на публику или камеру, а это был именно тот случай. Он успел спросить её, всё ли нормально, заметив в её лице и движениях едва уловимую скованность. Стефани сдержанно кивнула и в ту же секунду убежала навстречу гольфкару, приехавшему её забрать. Больше он её не видел. Обычно они виделись в гримерной после её встречи с фанатами. В этот раз он застал только Сару, аккуратно складывающую косметику в небольшой чемодан. — Стеф не заходила, — прочитав в глазах Кристиана молчаливый вопрос, сказала она. — Но здесь её телефон и вещи. Думаю, она где-то рядом. Они просидели, ожидая её около двадцати минут, после чего Сара, с чувством выполненного долга, удалилась из комнаты в обнимку с появившимся в дверях Тимом. Так и не дождавшись Стеф, Кристиан пробежался по всем служебным помещениям, обойдя многочисленные залы, буфет и небольшую комнату со стульями, где проходила встреча с фанатами. Он несколько раз возвращался на опустевшую арену, где уже начались работы по демонтажу сцены. Гага исчезла, не удосужившись предупредить об этом хотя бы кого-то из своей команды. Ему не хотелось думать, что она вернулась в отель без него, но его бы утешило и это. Особенно сейчас, когда от безуспешных поисков у него начала болеть голова. Дверь номера со скрипом приоткрылась. Стеф знала, что это Кристиан. Он не проронил ни слова, вглядываясь в темноту и пытаясь найти её в молчаливой тишине. Её выдал случайный всхлип, заставивший Кристиана с облегчением выдохнуть. — Эй… — он наощупь включил тусклый ночник. Теперь он мог её видеть. Гага сидела на полу, прислонившись к кровати. Завернутая в халат, небрежно сползающий по плечу, и всё ещё в рваных сетчатых колготках — тех самых, в которых пару часов назад она танцевала на сцене. Несколько окурков в пепельнице, стоявшей рядом, чуть было не заставили Карино её отчитать. Нервно сглотнув, он снова вздохнул. Она плакала. Тихо всхлипывала, виновато опустив глаза, словно стыдясь своего вида и состояния. Вопреки обвинениям в злоупотреблении ролью жертвы, она ненавидела, когда её жалели. Ненавидела чувствовать себя слабой и беспомощной, окружённой сочувствием и взглядами, полными горечи и сожаления. Именно так на неё смотрела мама, когда видела её нездоровой или плачущей. Кристиан стоял в метре от неё, сложив руки на груди. Укор в его взгляде не давал Стеф поднять глаз. Он злился и, наверное, имел на это право. — Я два часа искал тебя в этих гребаных коридорах, — строго отрезал он, но тут же, смягчив тон, добавил: — Ты заставила меня волноваться. — Прости, — она попыталась встать, чтобы обнять его, но ноющая боль, прошедшая омерзительным холодком снизу вверх, заставила её поёжиться и, сжав губы, вновь опуститься на пол. — Ох, детка… — Ему хватило секунды, чтобы понять, что случилось. Минуты её боли слишком тесно врезались в его память: её измученный потерянный взгляд, неестественно опущенные плечи, дрожащие руки и дикий страх в глазах. — Почему ты мне не сказала? — Кристиан сел рядом, осторожно погладив её колено. В моменты её приступов он боялся, что любое неуклюжее прикосновение заставит её страдать сильнее. — Я позову врача. Всё будет хорошо. — Боюсь, она уже летит в Лондон. Нам тоже надо собираться. Я договорилась перенести рейс на пару часов, но… — Она отчетливо осознавала, что несёт полную чепуху, но уверенно продолжала, пытаясь убедить Кристиана, что ничего страшного не произошло. — Репетиция назначена на 10 утра. Мы должны быть там. Дрожащей рукой она вытерла мелкие капли пота со лба. Ей снова хотелось курить. Или напиться до беспамятства. Делать что угодно, лишь бы ощущение того, что кто-то сжимает её кости изнутри, прекратилось. Кристиан коснулся её плеча. Не встретив сопротивления, он обвил руками её ноги, плотно прижатые к груди. Она дрожала. — Идём в постель. Ты простудишься, если будешь сидеть здесь. — Не услышав в ответ ничего, кроме тихого всхлипа, он поднял её на руки. — Совсем лёгкая, — он улыбнулся, пытаясь отвлечь её. Или отвлечь самого себя от панического страха её потерять. Он не знал, что у неё на уме. Не знал, хочет ли она жить. В минуты боли она ускользала, а в его сознании зарождался страх. Страх, гораздо больший, чем боязнь её ухода к любому из тех успешных и более молодых мужчин, что мечтали её заполучить. Он укрыл её одеялом, улегшись с краю. — Не смотри на меня, — сдавленно прошептала она, заметив его полный сожаления взгляд. Тот самый взгляд, который она не выносила. Он гладил её по щеке, пытался вытереть слёзы, но встретил её руки, закрывающие потное заплаканное лицо. — Мне так стыдно… — Она плакала навзрыд. То ли от боли, то ли от неловкости за то, что мужчина, некогда восхищавшийся ею, вынужден видеть её жалкой и беспомощной. Он хотел убрать её руки. Глядя в её огромные испуганные глаза, говорить, что даже будучи уставшей, больной, располневшей или состарившейся, она останется самой прекрасной женщиной на свете. Он говорил это десятки раз и был готов повторить снова. Впрочем, навряд ли его слова смогли бы что-то изменить. Она всё знала, но упорно продолжала скрываться за маской мнимой идеальности. — Я ведь знал тебя задолго до нашего знакомства. — Кристиан снова предпринял попытку её коснуться. Осязание её руки в своей помогало ему думать, что он её контролирует, а значит, пока он рядом, с ней не случится ничего плохого. — Твои песни звучали на каждом углу и ты сама… Ты была везде. Я видел твои клипы сотню раз. Было бы странно, если бы не видел. Это было случайно. Тогда я не думал о тебе, как о женщине, но каждый раз, натыкаясь на любое из твоих выступлений или интервью, удивлялся, откуда в такой хрупкой девушке столько энергии, таланта, страсти… — Ты явно ожидал другого, связываясь со мной. — Она ухмыльнулась сквозь слёзы. — Так и было. Мне казалось, так будет всегда, но сейчас, коля обезболивающее и выходя на сцену в этих ужасных сапогах на плоской подошве, я… Я чувствую себя такой жалкой. Не проходит и половины шоу, как я начинаю уставать. Я пою и думаю о том, сколько проклятых номеров мне осталось осилить до того, как я смогу прилечь! — ком слёз, заставший в её горле, разорвался, стоило Кристиану молча её обнять. — Я ненавижу себя за это! Ненавижу так жить. — Не говори так. Ты всё та же, Стеф. Я не знаю женщины более сильной, чем ты. — Он так сильно прижал её к себе, что только через несколько секунд осознал, что ей может быть больно. — Я горжусь тобой. И я люблю тебя, но… — Что «но»? — спросила она, едва он сделал паузу. Он говорил, словно хочет её оставить. — Что «но», Кристиан? — снова повторила Стеф, заставив себя приподняться на локтях. — Я устал смотреть, как ты страдаешь. Мне казалось, после Рио ты станешь осторожнее. Я бы хотел забыть, но помню тот чёртов день. Каждую его минуту. Тогда я впервые испугался за тебя. По-настоящему. Я хотел верить, что больше не увижу тебя такой, но потом был «Грэмми»… И всё повторяется снова, а ты даже не позволяешь помочь тебе. Сбегаешь, ничего не сказав, а после делаешь вид, будто всё нормально. — А как иначе, Крис? Что изменится, если я скажу, что мне невыносимо тяжело? — Она снова вдохнула сквозь зубы, боясь пошевелиться из-за спазма, сковавшего её плечо. Молча встав с постели, Кристиан направился к холодильнику. Только теперь он заметил, что в морозилке не было льда. Прихватив из мини-бара две банки газировки, он вернулся в спальню. — Ничего не изменится, ты права. — Усевшись на постель, он уложил Стеф к себе на колени. Она не сопротивлялась. Похоже, у неё не было сил даже на продолжение разговора и единственное, что ей оставалось, — послушно принимать его попытки облегчить её боль прикладыванием холодных банок к её плечу. — Через день я опять буду смотреть на тебя из зала. Фотографировать тебя и думать, какая ты потрясающая, пока ты, мучаясь от боли, будешь ждать, когда всё закончится. Её всхлипы прекратились. Казалось, она всё слышала: её рука продолжала сжимать его ладонь, но слова Кристиана так и остались без ответа. Малейшее облегчение потянуло её в сон, или ей просто было нечего сказать. Кристиана разбудил свет, сочащийся из открытого окна. Город по-прежнему затягивали плотные облака, но в этот раз сквозь них проглядывало едва заметное солнце. Он не помнил, как уснул. Ночь казалась бесконечной, пока он, боясь спугнуть чуткий сон возлюбленной, не смел переложить её на подушку. Она просыпалась, ворочалась и глухо постанывала, когда её тело реагировало на каждое неловкое движение. Банки газировки, служившие ей обезболивающим, так и остались лежать на постели, а сама Стеф, свернувшаяся в клубок под одеялом, молча наблюдала за проснувшимся Кристианом. Её лицо выглядело бледным и осунувшимся. На её щеках и белоснежных наволочках всё ещё оставались следы от размазавшейся туши, напоминая обоим, что прошедшая ночь была реальностью, а не кошмарным сном. Он обнял её под одеялом, почувствовав ответные прикосновения её всё ещё холодных рук. Ему не хотелось начинать разговор. Продолжать бесполезный выматывающий спор, слушать её необоснованные доводы о том, что она с легкостью продолжит тур, невзирая на боль. В эти тихие утренние секунды он был счастлив только от того, что она больше не плачет. — Я звонила в Live Nation, — Гага нарушила тишину. — И… я отменила оставшиеся шоу. — Ты… что? — переспросил Кристиан, хоть и отчётливо услышал всё, что она сказала. — Тур окончен. Официально. — Она улыбнулась сквозь пелену вновь нахлынувших слёз. — Я буду лечиться. — Ты не шутишь? — спросонья Кристиан всё ещё не мог поверить в то, что это говорит Стеф и умудряется, пусть с грустью, но улыбаться. — Ты не представляешь, как я счастлив. Не то, чтобы я этого хотел, но… — Крисси, — она провела рукой по его волосам, не дав ему закончить. — Что? — Спасибо.