Луна, бледнолицая свидетельница ночи, плавно тянула свои лучи к холодной земле. Ветер напевал, нашёптывал слова старой, известной всем даэвам песни. И листья древней, тихо шелестя, подпевали ему в ответ:
«Ступай по следу волка…».
Спали все. Лишь ночные хищники покидали свои скромные убежища, готовясь к охоте, или же контрабандисты замышляли что-нибудь неладное. Спарки летали по кругу, освещая своим люциферином едва заросшие молодой изумрудной травой тропы. Здесь по ночам редко бывает так холодно. Но эта ночь выдалась особенно ледяной, сравнимой лишь с покрытыми льдом стенами Морхейма или Альтгарда. Тёмно-синее небо чуть озарялось вспышками, расходящимися ровными кольцами голубого или сиреневого цвета. Ночное безмолвие расползалось по Интердике, уступая место лишь гулкому стрекоту сверчков или шуршанию крыльев тех самых спарки.
Её шаги бесшумны. Она как тень. Безмолвна. Незаметна. В руках посох. Юная девушка, даэв, вцепилась в него, как в единственную опору.
Возможно, так оно и есть… Ночь давит своей могильной тишиной на уши, и девушка чуть мотает головой, словно пытаясь избавиться от этого несуществующего давления. Ветер доносит запахи влажной, остывшей земли, листьев, уже начавших гнить; аромат душистых растений, которым не страшен ночной мороз. Вместе с тем примешался и другой запах, чужеродный, но знакомый, со сладковатым послевкусием черники или, может быть, другой кисло-сладкой ягоды.
Ирис встрепенулась. Родной запах, казалось, проникал в самое сердце, в самые его глубины, и оседал приятной воздушной пыльцой на душе. Чародейка невольно прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания, кажущиеся такими далёкими, ласкающие чувствительный орган в груди, что заходился в ударах, будто пытаясь проломить свою «клетку». Ритм сердца сбивчиво стучать стал где-то в висках, а дыхание — прерывистым от восторженного волнения, охватившего всё её существо, облепившего, словно облако, со всех сторон, вызывая дрожь в худых, обтянутых кольчужной бронёй коленях и лёгкое покалывание в пальцах. Девушка потрясла руками, пытаясь унять дрожь, но волнение никуда не исчезло. А в сознании чётким набатом стучала мысль:
он здесь.
Асмодейский даэв, стрелок. Лучший в своём легионе. Впервые они встретились на холодной, покрытой, в большей степени, камнем земле Белуслана. В тот день они сошлись в поединке, но, увы, Ирис пришлось отступить. Она всё ещё помнит его глаза, горящие огнём, сравнимым лишь с пламенем, окружающим воздушный храм Арканис. Помнит, с каким презрением они смотрели на юную элийку. Помнит до мурашек по коже.
В следующий раз они повстречались возле гарнизона Индрата. У неё была миссия, с которой она отправилась к логову балауров; он же просто перенёсся туда пространственным разломом из Асмодеи. Чародейка не хотела сталкиваться с ним, но он сам нашёл её. Ирис тогда не знала, чего ожидать. Юный даэв смотрел на неё своими горящими глазами, кривя пухлые губы в усмешке; всем своим видом он показывал значительное превосходство. Он не пытался нападать. Ему всего лишь хотелось наблюдать за отчасти растерянным взглядом, отражающим её дилемму. Лучник знал: она не нападёт, поскольку намного слабее его, но и убегать не станет, ведь это бессмысленно. Он всё равно её догонит. Всё равно заставит страдать, наслаждаясь криками её боли. Физической боли. Но кто бы знал, какую на самом деле боль она испытывает… Ей неизвестно. Ему неизвестно. И, наверное, Юстиэль лишь известно, какая правда скрыта за пеленой тумана в глазах цвета голубой лазури.
Тогда ей неясна была природа зарождающихся в груди чувств. А когда осознание медленно подступало, Ирис всячески старалась его отвергать. Это ведь глупо и до безумия неправильно.
Но это её безумие… Стоит ли напрасно поддаваться урагану чувств, терзающих сердце изнутри, вызывающих дрожь по телу, которое отчего-то бросает то в жар, то в холод? Но порой даже даэвы не в силах противиться голосу своего сердца.
Где-то рядом хрустнула ветка. Ирис в предвкушении обернулась. Она сжалась не то от страха, не то от холода, замирая в ожидании. Неужто он допустил такую оплошность? Но юная чародейка чётко понимала: он хочет поиграть. Хочет вдоволь насладиться чувством превосходства, упиваясь её мучениями. Ещё одна ветвь хрустнула в другой стороны, настойчиво привлекая внимание молодой особы. Девушка была неглупа, чтобы идти прямо в ловушку, но и стоять на месте ей казалось невыносимым. Хотелось скорее увидеть его. Увидеть тот непотухающий огонь в его прекрасных глазах. Но сейчас он ведёт в этой игре. Как всегда.
Справа мелькнула тень, и чародейка встрепенулась. Она была готова защищаться. Но надолго ли её хватит? Нереус возник из ниоткуда. Он появился по правую руку от девушки, остановившись в паре метров от неё и опёршись на массивный ствол дерева. На его губах — прежняя усмешка. Казалось, она никогда не сходила с его прекрасного лица. Он походил на статую, высеченную из мрамора, что отливала ослепительно белым сиянием сего камня. Черты лица его были ровными, без малейшего изъяна. Невольно Ирис сравнила его с богом, за что мысленно тут же отвесила себе оплеуху. Непозволительно для элийки думать, что асмодиане выше их. Она рвано выдохнула, потирая озябшие ладони. Непозволительно холодно.
Нереус сверлил её взглядом. «Что-то изменилось», — заметила Ирис. Его взгляд не выражал прежних эмоций, скрывая в глубине своей тлеющий лишь огонёк.
Он позволял своим потухшим глазам рассматривать миниатюрную фигурку чародейки, где-то на задворках разума сознавая, что пьянящее чувство превосходства уже не приносит того удовольствия, что он испытывал раньше. Всё стало слишком предсказуемо, и эта скука рассыпчатым песочком оседает где-то внутри. Она не наскучила ему, в отличии от способов развлечения, которыми он по обыкновению пользуется. Посему Нереус погрузился в мысли, продолжая рассматривать девушку, не предпринимавшую в данных момент каких-либо оборонительных действий. И ему это было на руку.
Ирис замерла, наблюдая за ним. Он был подобен дикому зверю — никогда не знает, какой трюк выкинет на этот раз. Это подогревало интерес, позволяя оставаться на месте, заглядывая в его почти непроницаемое лицо. Он сжал губы в тонкую полоску, а в глазах с новым всплеском огня засверкали в демонических плясках бесенята. Нереус тряхнул головой, на момент пряча глаза, а затем возвёл их к ней, с нескрываемой усмешкой и презрением заглядывая едва не в самую душу.
Медленной поступью хищника, закалённый в боях даэв приблизился к девушке, которая сжалась дальше некуда. Она должна испытывать ненависть к представителю его расы. Должна желать поскорее перерезать ему глотку, чтобы тот захлебнулся собственной чёрной кровью.
Она должна… Долг — порой это простое слово толкает людей и даэвов на такие поступки, которые куда страшнее самых ужасающих пыток балауров. Это слово заставляет идти против принципов, выжигает в мозгу единственную мысль:
«Я должен…». И никто потом не задумывается об истинных своих мотивах, потому что всё можно объяснить долгом перед тем, кто того требует. Но можно ли изъясниться перед богами? Или им уже плевать на то, что для кого-то это слово — удел тьмы, удел равнодушия и холодного разума?
Нереус остановился в нескольких сантиметрах от неё, став почти вплотную. Он усмехнулся, где-то в мыслях отмечая, что она почти не дышит.
И вряд ли это потому, что она боится его. Отметая эту мысль поглубже, стараясь думать более хладнокровно, он осторожно касается нежной кожи её подбородка, полностью забирая те жалкие остатки кислорода, что задержались в её лёгких. Стрелок приподнимает голову чародейки, сгорая от желания, в чём он, разумеется, никогда не признался бы даже себе, заглянуть в лазурные глаза. В свете луны, едва пробивающей лучи сквозь листву, очи её, казалось, светились изнутри мягким светом утреннего элианского неба. Ирис вздрогнула от его прикосновений и ощущения горячего дыхания на своей щеке.
Асмодианин прожигал её взглядом своих огненных глаз, будто пытаясь проникнуть в самую суть, но отчего-то сталкиваясь с невидимым препятствием, в связи с чем огонь в пылающей бездне потухал на долю секунды. А затем возвращался с новой силой, пламенным ураганом стараясь пробить невидимую стену слабого равнодушия, которой она хотела отгородиться от него. Но нервы не выдерживали. Колени тряслись, дыхание подводило, становясь всё более и более прерывистым, а на щеках проступал стыдливый румянец. Нереусу не нужно было много времени, чтобы ещё тогда догадаться, какой эффект он оказывается на Ирис. Она казалась такой слабой и ничтожной, что сломить чародейку не составило бы труда. Достаточно было лишь заставить её довериться, а затем подтолкнуть к бездонной пропасти чувств, что накроют её нескончаемой бурей, под натиском которых даже Морхейм покрывается толстым слоем льда. Вот только она вряд ли выстоит.
Девушка, поддавшись искушению, чуть привстала на цыпочки и потянулась к лицу даэва ближе. Нереус двинулся навстречу, но как только Ирис сомкнула свои голубые глаза, он резко отшатнулся от неё, как от огня. И, подойдя к дереву, резко ударил несчастное древо кулаком, что наверняка бы вызвало негодование у древней. Он едва не поддался. Хотел столкнуть её в пропасть, но в итоге чуть не упал вместе с ней.
Возможно ли? Он не знает. Он уже совсем не знает, что чувствует. Неужто он проклят Триниэль? Или, может, самим Асфелем? Если бы у него были ответы на эти вопросы…
Ирис, сжавшись, продолжала стоять на месте. Она резко почувствовала холод, исходивший от земли, исходивший от леденящего лунного света, исходивший от
него. Коря себя за глупые мысли, коря себя за беспечность, она едва не поддалась своему искушению, едва не повелась на чары своего врага.
А чары ли? И проклиная себя и прося прощения у всех богов Элиоса, она мысленно взмолилась, чтобы никто об этом никогда не узнал. Но с места так и не двигалась. Она не трусиха, она
должна свой бой принять таким, каков он ей предназначен. И пусть даже это тот, кому она невольно отдала своё сердце, в её руке посох не дрогнет, если придётся атаковать.
Не должен. Нереус молчал, тяжело дыша, опираясь на кору мощного ствола древа.
Затем он повернулся. Вопреки ожиданиям, в его глазах растерянности не было. Всё та же уверенность и усмешка на красивых губах.
— Дурёха… — произнёс он на своём языке. Но она понимала его. И считала точно так же. — Вы, белокрылые отродья, должно быть, думаете, что вы лучше нас?
Ирис вздрогнула снова, но на этот раз не от холода, а от резкости его слов. Девушка хотела возразить, но Нереус не позволил, продолжая выплёскивать яд, отравляя свои слова и тех, кто их слышал.
— Вы настолько жалкие. Греетесь в лучах солнца, думая, что боги вам благоволят. Высокомерные, заносчивые глупцы. — В его голосе было столько яда, что можно было отравить с первого слова сразу же драконидов пять. Зачем он это говорит? Чтобы заглушить ноющую боль в солнечном сплетении? Или потому что пытаясь сломать её, едва не сломался сам, и теперь ищет любые пути, даже самые отчаянные, чтобы завершить начатое?
Он вытащил лук из-за спины и вложил в него стрелу, готовясь пусть её в сердце чародейки. Но неожиданно Ирис исчезла, растворившись как дымка. Оставив его наедине с душащими мыслями о том, какой он идиот.
***
Очередная миссия, ведущая в Лес Пойе, где всюду снуют мандри, а под деревьями теплятся опасные нефендесы. Ирис не привыкать к ним, она встречала их довольно часто на своём пути, посему борьба с ними не была такой уж сложной. А лучше — вообще было с ними не связываться, пробегая подальше от них, сторонясь. А помимо этого лишь звуки от быстрого маха крыльев фасеточноглазой мюты и могут раздражать. В целом, Ирис даже нравилось здесь пробегать, нравилось чувствовать некоторое единение с природой Атреи. Только столкновения с припайламами, которые потом гонятся за тобой едва ли через весь лес, являлись огромным минусом, перечеркнувшим все плюсы нахождения здесь.
Но пока всё было относительно безопасно. Ирис медленно приближалась к Лагерю Сенемонии, оставив за спиной довольно-таки большой участок леса. Дурацкое поручение. Чёрт бы побрал их всех! Все же знают, как Сенемония любит изучать ньютов. Никому неизвестно, что взбредёт в голову этой исследовательнице, и упаси Сиэль, если ей вздумается послать Ирис в Грязевую долину Ньютана ради новой порции каких-нибудь образцов. Ирис не брезгала заданиями такого рода, просто, наверное, это именно из-за ньютов, клацанье клешней которых она терпеть не могла больше всего. Даже больше, чем
асмодиан.
Ирис резко остановилась. Мысли волчком завертелись с невероятной быстротой; воспоминания нахлынули мощным потоком. После
того случая они больше не виделись. Обычно Нереус пытался сталкиваться с ней как можно чаще, чтобы поиграться с новоиспечённой игрушкой, а теперь будто старательно избегал чародейку. И в этом его вряд ли можно было винить. Асмодиане, насколько знает Ирис, испытывают к представителям её расы невероятное отвращение, поскольку слишком уж сильно ненавидят «уродцев с крыльями цвета Белусланского снега». Как бы там ни было, чародейке не за что было корить асмодиан, ведь очевиден же тот факт, что элийцы ничуть не теплее относятся к представителям вражеской расы, находящейся под могущественным покровительством Асфеля. С далеко не весёлыми мыслями Ирис решила продолжить путь, вспоминая, что послание само себя не передаст лично в руки Сенемонии.
«А из-за чего началась эта вся вражда?» — на секунду остановилась Ирис. —
«Ах, да… Дельтрас».
Ей впору было бы вымести чушь из головы, но Нереус прочно засел в мыслях, не желая покидать девичью голову. Вот он криво усмехнулся, как делал это прежде. Тряхнул головой, покрытой густыми шелково-серебристыми волосами, а изумрудные от солнечного света листья отбрасывают тень на его мертвенно-бледное лицо, делая его болезненно-серым с оттенком такого же бледного зелёного. Ирис даже не сразу поняла, что он не только в её голове, но и здесь. Прямо перед ней. В неизменной позе, показывающей его превосходство, которым он никогда не перестанет упиваться. В руках он вертел кинжал; его глаза вспыхнули тем задорным огоньком, который так привычен стал для Ирис. Она даже обрадовалась, будучи готова к новому поединку, желая показать, насколько сильнее она стала.
Но отчего-то лучник замер. Озорство потухло в его глазах, и взгляд стал предельно серьёзным.
«Никогда не видела его таким…» — мелькнула мысль в голове Ирис.
Нереус медленно подошёл к ней, осторожно ступая по невысокой зелёной траве. Двумя пальцами он приподнял голову Ирис, заглядывая в пронзительно-глубокие лазурные глаза. Ему отчаянно хотелось нырнуть в этот омут с головой. Чтобы взахлёб. Чтобы горячее сердце продолжало так же быстро биться в груди, выламывая грудную клетку, в которой ему тесно. Чтобы
рядом. Какая глупая и беспечная мысль! Так ведь… нельзя. Ради чего тогда было потрачено столько усилий в этой бесконечной войне? Ради чего многие сложили головы? Если сейчас он одним лишь прикосновением может стереть в пыль то хрупкое прошлое, разрушая и спокойное будущее… Он невольно сжал пальцы, удерживая её сильнее.
Хотелось, чтобы она страдала. Испытывала боль, билась в истерике, моля о пощаде. Хотелось видеть её лицо, искажённое в предсмертной агонии… Её белоснежные крылья, охватывающие её, закрывающие от внешнего мира. Хотелось видеть, как она вновь, словно Феникс, восстанет из пепла. И он снова и снова будет делать ей больно. Лишь для того, чтобы она почувствовала и его боль тоже. И его отчаяние. Лишь для того.
Он обратил внимание, когда услышал тихий болезненный стон. Ирис вырвалась из его рук и отошла назад, с недоумением глядя на своего
врага. Ей тяжело было звать его врагом. Даже где-то в мыслях. Для неё он был Нереус. Просто Нереус, который любит с ней играть. И с которым любит играть она. Которого просто
любит. Глаза расширились в неясном страхе перед неизведанными чувствами, неиспытываемыми доселе. Нереус опустил руку, глядя куда-то сквозь Ирис. Они оказались в тупике. И оба это поняли. Сами себя загнали в угол. И проиграли битву с самими собой. С тем началом, что было в них заложено с Перерождения. Началом Света и Началом Тьмы.
Лучник резко поднял свои огненные глаза. Отчего-то прищурил их, словно пытаясь разглядеть для себя что-то. Но ответа он никак не находил, хотя, казалось, он был прямо под носом. Резко скакнув вперёд, стрелок одним рывком достигнул чародейки, сильными руками обхватывая её хрупкую талию. Зажимая в объятия, стремясь слиться в единое целое. Его ладонь ведёт по тёмным её волосам, слегка ероша их. Затем тёплая бледная рука опускается на нежную кожу лица; он пальцами ведёт по щеке, чувствуя, как огонь разгорается в солнечном сплетении. Будто внутри него загорается само солнце Элиоса. Его чуть шершавые губы накрывают её, нежные, мягкие. Словно прикосновение цветочных лепестков. Секундное касание. Последнее объятие.
Неожиданно Ирис едва не падает прямо на месте. Она открывает свои глаза и понимает, что она снова здесь одна. Видит, что он — исчез. А губы всё ещё горят, как и пунцовые щёки. Где-то внутри чародейка сама для себя осознаёт: теперь он никогда не оставит её по-настоящему
одну.
Он никогда не оставит её.
***
Ветер напевал, нашёптывал слова старой, известной всем даэвам песни. И листья древней, тихо шелестя, подпевали ему в ответ:
«Ступай по следу волка…».
