"Цветочные" драбблы

Модести умиротворенно вздохнула во сне, пригревшись под его пиджаком. Она свернулась калачиком на двух тюках с одеждой, а Частити прикорнула рядышком на скамейке. Криденс смотрел на них, думая о том, что всем им непременно достанется от Ма: Модести за то, что без спросу убежала на лужайку и нарвала маргариток, Частити — за то, что недоглядела, ему — за то, что не раздал все до единой листовки… неважно, Ма всегда найдет причину. Он вздохнул, не решаясь присоединиться к сестрам. Прохладный весенний вечер уже плавно перетекал в ночь, но Мэри Лу Бэрбоун еще не выходила из павильона, где днем прошла очередная благотворительная ярмарка: она осталась, чтобы за чашкой чая обсудить с богатыми дамами (Криденс видел, как они подъезжали к парку на красивых автомобилях с шоферами) какие-то важные дела. Детям она велела ждать ее снаружи, не спуская глаз с трех больших узлов с пожертвованной одеждой: что-то достанется им, что-то отдадут беспризорникам. Они очень устали — с самого утра на ногах, перехватив в обед лишь по сэндвичу; Модести капризничала, и Криденс, поймав выразительный взгляд Частити, подхватил младшую, укачивая, хотя прекрасно понимал, что необходимость тащить спящую дочь домой на руках только усилит гнев Ма… Чтобы не добавлять лишний пункт в уже не маленький список провинностей на сегодня, он не посмел сесть на скамейку рядом с девочками и медленно расхаживал по парковой дорожке взад-вперед, чтобы хоть немного согреться, не спуская глаз с сестер и имущества — несмотря на поздний час, вокруг еще шныряли подозрительные личности. Над стройными рядами фонарей показалсь круглая луна, и Криденс почувствовал, что ноги уже заплетаются. Нет, он не сядет на скамейку — и на землю тоже, ни в коем случае, чтобы не запачкать единственный костюм… просто на минутку присядет на корточки, на одну минутку, не спуская глаз… А тусклый свет фонарей вдруг сменился ярким солнечным — он заливал пеструю парковую лужайку. Бодрая и веселая Модести, ошалевшая от такого раздолья, перебегала от цветка к цветку, с трудом удерживая охапку клевера. Частити сидела в траве и лишь изредка, улыбаясь, поднимала глаза от вышивки — бесконечных стеблей ползущего плюща с зелеными листочками; казалось, они скоро обовьют ее с ног до головы. И тут Криденс увидел Ма в платье цвета лаванды. Она шла к нему и улыбалась — одними губами; глаза ее были темны. Он сжался и с трудом выпрямился навстречу ей. Ма тоже несла цветы. Она протянула руку к его лицу и раскрыла ладонь. Цветок чертополоха с силой впечатался в его щеку… Они возвращались домой по ночным улицам. Ма шагала впереди со спящей Модести на руках, Криденс и Частити, спотыкаясь, тащили тяжелые узлы, каждый по одному — за третьим они все-таки недоглядели… — Частити, уложи Модести, помолись и отправляйся спать. А ты, Криденс, ступай за мной. Он повиновался. Щека еще горела от пощечины, душа уходила в пятки от страха, но где-то глубоко плеснуло облегчение (сестер не накажут! не сегодня!) и затеплилась робкая надежда (Ма не сказала захватить прут!)… Он стоял, опустив глаза, пока Ма, развязав один из тюков, что-то искала в нем. — У меня есть кое-что для тебя, Криденс. В дрожащем свете свечи тускло блеснула латунная пряжка ремня. — Руки, Криденс. Раз. И два… И чертополох расцвел на его ладонях…