Как создавалась семья

      Родители Марики содержали таверну в Тойфельсберге. По идее, это должно было означать для нее богатство, престиж и массу поклонников.       На деле она обслуживала столики наравне с прислугой. По воскресеньям таверна была закрыта, оставшиеся же шесть дней Марика усердно таскала подносы с пивом и сосисками, лавируя между пьяницами и блуждающими стульями, и помогала отцу и братьям выставлять за дверь засидевшихся посетителей. Жизнь была скучна, монотонна, и в ней не оставалось времени на свидания с парнями, на что, она полагала, втайне рассчитывали ее родители.       Когда в таверну впервые заявились ягеры, она не позволила этому смутить себя. Тойфельсберг был вассалом Механиксбурга, а значит, ей нечего было бояться. К тому же, их было всего двое, и пускай то, что один из них оказался лилового цвета, ее несколько обескуражило, зато второго вполне можно было принять за обычного человека, особенно если не обращать внимания на витой рог, торчащий из его головы. Совершенно ничего страшного. И, конечно, она вовсе не косилась на них краем глаза. Но когда Петру вдруг усадил ее себе на колени, взъерошив белокурые локоны, на создание которых она потратила массу усилий этим утром, она вздрогнула от неожиданности. – Марика! Скучала по мне?       Она напряглась. – Эт’ с чего бы?       Петру надулся. Он мог даже показаться симпатичным, если бы не был столь очевидно пьян. – Да брось ты! Ты ж знаешь, шо всегда в моем сердце. Ну ж, найдем где-ньбудь’ укромный уголок…       Это было уже слишком. Да, Петру был сынком градоправителя, но это еще не значило, что она должна терпеть нечто подобное. Марика попыталась вырваться, но его руки только крепче сжались на ее талии. – Петру, пусти.       Тот начал было что-то ей говорить, но был внезапно прерван когтистой лапой, опустившейся на плечо. Голос из-за спины прорычал: – Барышньа не фыглятит тафольнай, а? Мошет, стоит паслушать ийо.       Руки Петру исчезли с ее талии, будто бы их никогда там и не было, и Марика получила возможность взглянуть в лицо однорогому ягеру. Ягер улыбнулся, ухитрившись каким-то образом не показать клыки, которых, она знала, было полным-полно в его пасти. – Прифет, крошка.       Теперь, когда Марика могла рассмотреть его получше, она была вынуждена признать его в некотором роде… привлекательным. Его волосы явно нуждались в расческе, а возможно, что и в мыле, но улыбка была милой и по-своему симпатичной, а открытое лицо располагало людей – пока они не замечали рог. – Спасибочки.       Она отступила прочь и продолжила обходить столики. К моменту, когда она вновь добралась до ягеров, однорогий вольготно откинулся на спинку стула и водрузил на стол босые двупалые лапищи. Марика демонстративно прокашлялась, дожидаясь, чтобы он убрал лапы, и поставила выпивку на стол. – Меня Марикой кличут. Так, к слову.       Однорогий ухмыльнулся. – Огниан к тфаим услукам. Но друсья сафут миня Огги.       Лиловый фыркнул. – Иво друсья сафут иво «эй, ты, притурак», эта гараста тачнее. – Он увернулся от подзатыльника и добавил: – Максим. Приятна паснакомица с такой милай барышньей.       Марика отправила их имена в ту часть памяти, куда попадает вся информация, которая никогда больше не сможет понадобиться. – Ну, тож’ рада познакомиться.       Однако на следующей неделе они вернулись, потом стали задерживаться в таверне подольше, а еще через какое-то время начали разговаривать. Марика узнала, что Максим служил в кавалерии и только недавно стал капралом, и что Огниан был пехотинцем, и вырос на козьей ферме. Когда Огниан начал приходить один, она узнала также, что ему нравятся кошки («ни ф смысле пайесть — ну, толька если ты и прафта очинь галотный — а ф смысле ты толька пасматри, какийе у них малинькийе лапки! Какие малинькийе милинькийе мардашки!»), дети (тут у них было много общего: оба обзавелись племянниками еще раньше, чем сами начали ходить, и с трудом представляли, каково это не иметь под ногами вечного выводка малышни) и сама Марика. Да, похоже, она действительно ему нравилась.       Когда однажды он явился аккуратно причесанным и пригласил ее на прогулку, Марика согласилась. Прогулка, ко взаимному удовольствию, закончилась поцелуями, и Марика практически затащила его в сарай герра Кляйнберга, стоило ему намекнуть на что-то большее.       После было еще много прогулок. Марика обнаружила, что ей нравятся его когти, несмотря на то, что он бывал несколько неосторожен (вскоре у нее появился набор шрамов на плече. Она соврала маме, что напоролась на дверную петлю).       Лето близилось к концу, и Марика была уверена, что по мере наступления холодов их встречи будут становиться все реже — наскучит ли она ему, или окажется, что с самого начала он не любил ее настолько сильно, как заверял — но однажды ветреным сентябрьским днем он надел ей на палец кольцо и спросил разрешения встретиться с ее родителями. Сено путалось у нее в волосах и кололо в разные места, для того не предназначенные, но она была на седьмом небе от счастья.       На следующее утро отец, бросив на Огниана единственный взгляд, попытался захлопнуть дверь перед его носом, но Огниан вовремя подсунул ногу в щель. – Эй! – Огниан был выше отца, и нависал над ним даже против воли. – Йа толька хачу пагафарить с фами, сутарь. Эта фашна. – Нет. Знаю я, чего тебе надобно! – у отца хватило смелости погрозить ягеру кулаком. – Ты думш’, мы слепые? Ты думш’ — шо, самый умный? Да весь город судачит, шо ты увиваешься кругом моей дочери, а теперь ты просишь позволить ухаживать за ней?       Огниан оторопел. Марика рискнула высунуться из-за угла прихожей и вступиться за него. – Он хочет жениться на мне, пап. Смотри, вот кольцо – эт’ настоящий бриллиант! – Нет! – отец вытолкал Огниана за дверь. Все еще растерянный, ягер не сопротивлялся. – Ты! Шоб духу тво’го не было в моей таверне и рядом с моей дочерью! А ты, поганка, не выйдешь из дому, пока не усвоишь урок!       Несколько недель она просидела взаперти. Один раз до нее донеслись звуки драки снизу, и она пожертвовала любимыми бусами, чтобы подкупить служанку — вернувшись, та рассказала, что в таверну пытался прорваться однорогий ягер, но был выдворен прочь ее шестью братьями. Марика ревела до тошноты.       А потом ее продолжало тошнить, хотя она уже не плакала. Потребовался еще месяц, прежде чем она поняла, в чем дело, и как же ей повезло, что отец не мог захлопнуть двери таверны перед всеми ягерами, не навлекая на себя немилость Гетеродина! Почерк Огниана был ужасен, а правописание, если это только возможно, еще хуже, но он все же мог передавать ей достаточно внятные сообщения через «братьишек», когда ей наконец позволили вернуться к работе в зале. В таверне постоянно находился хотя бы один ягер, улыбавшийся ей и называвший «систрьонкай», когда родичи и прислуга не могли этого слышать. Марика понимала, что у нее осталось не так много времени, прежде чем правда всплывет на поверхность, но она, по крайней мере, могла сообщить Огниану, что тот скоро станет отцом.       На другой день после того, как она получила и сожгла его ответ (торопливо накорябанное «я лублу тибя приижай в миханиксбурк в вскрсн паженимса»), домочадцы узнали, что она беременна.       Разразилась буря. Братья грозились убить его, ягер он там или нет, за то, что он обесчестил ее. Родители, придя в себя, перекрикивали их, пока, наконец, не было решено, что следует выдать ее замуж за Петру как можно скорее — желательно на следующей неделе. Петру — сын градоправителя, и, вероятно, в свое время сам станет градоправителем, это хорошая партия. Как и «тот ягер» — они отказывались называть Огниана по имени, и мать ударила Марику, когда та попыталась сделать это — Петру светловолос, а значит, ребенок, скорее всего, окажется похож на него. Никто не узнает о позоре, который Марика навлекла на свою семью.       Они все так увлеклись планированием ее свадьбы, что даже не заметили, как Марика выскользнула из комнаты (запертой, разумеется, но почему-то никому никогда не приходило в голову, что у нее может быть еще один ключ) и спустилась в зал. Отыскав ягера — этого, смуглого и темноволосого, она прежде не встречала — Марика похлопала его по плечу, привлекая внимание. – Мне нужна тв’я помощь. – С какой… – ягер принюхался и подобрался. – А, ты патрушка Огги! Чиво тибе, барышньа?       Пера и пергамента у нее не было, так что она просто наклонилась поближе к его уху. – Слушай меня, эт’ очень важно. Пойдешь к Огниану… – нет, Огниан был пехотинцем. Ни один ягер, как бы он ни был силен, не сможет добраться до Тойфельсберга пешком меньше, чем за день. – Нет, нет. Пойдешь к Максиму, капралу Максиму Дятлову из десятого кавалерийского. Зна’шь такого? Лады. Скажешь, шоб ждал меня в субботу как стемнеет у черного хода на самой быстрой лошади, какую сможет найти.       Ягер изобразил вялое любопытство. – Сачем?       Она зарычала. – Родители хотят выдать меня замуж, и я не собираюсь им это позволить! – Сьефотня четферк. Йа ни успе… йяй!       Она ухватила его за ухо и выкрутила. – Так бегом!

***

      Максим всерьез подумывал об убийстве. Если еще раз он услышит от Огги хоть слово о его невесте… – А мошит, ана перетумала фыхатить самуш?       Максим дотянулся и приложил Огги лбом о стол. – Сфятые йаблочки! Ты мошишь саткнуца? Да, ана хочит фыйти самуш са тибя — уш ниснайу, чем ты ей пригльянулса, что ана сачла эта харошей итеей, но ана сабираеца самуш са тибя.       Огги разогнулся и потряс головой. Максиму показалось, что его голос звучит даже как-то плаксиво, и он понадеялся, что дело исключительно в пиве. – Ана ни прислала ни письма, ни саписки, ничифо. Сифодня суббота, а ийо фсе ищо нет. Мошит, ийо ратители…       Максиму показалось, что сквозь обычный вечерний гул в заведении Маман он различил свое имя. Он решил было, что ему послышалось, но имя прозвучало громче, и он узнал голос. – Максим! – Йорги! Какими сутьпами? – Наконец хоть кто-то, никак не связанный с любовными похождениями Огги.       Но стоило Йорги заговорить, его надежды были жестоко обмануты. – Нет фремени — слушай. Марика — ийо ратители сабирайуца фытать ийо самуш са трукофа. Ана прасила, чтопы ты сапрал ийо ис таферны и прифес сюта. – Йа пайту!..       Максим пихнул Огги обратно на стул. – У типя нет лошати! И если ты пайтешь, типе придеца драца с ийо братйами, и ана расстроица. Ты астайошься стесь. Йорги, ни тафай иму больше пить, он утрам женица. Скора фирнусь.       Огги моргнул. Уже выходя, Максим услышал: – Перфенца насафу ф тфайу честь!       На конюшне было тише, и Максим порадовался этому, легко отыскав своего коня в ближайшем к выходу стойле. Он был достаточно хорошо выучен, чтобы спокойно стоять, пока Максим седлал его. Максим любил скачку и умел быстро ездить, и вот уже улицы Механиксбурга замелькали мимо него.       При въезде в Тойфельсберг пришлось замедлиться. До закрытия городских ворот оставалось всего несколько часов, и он старался придерживаться сгущающихся теней. Ягеркони не слишком предназначены для скрытного перемещения, но внимания охранных клацев лучше было избегать. Гетеродин мог потребовать объяснений в ответ на жалобу из Тойфельсберга.       Максим пробрался к таверне. Солнце село, но никаких знаков от Марики не было, и он почувствовал себя глупо.       Потом его внимание привлек шум сверху. Он поднял глаза и обнаружил знакомую фигуру (несколько шире в талии, чем он помнил), соскальзывающую по водосточной трубе со второго этажа. Марика была босой и в мужской, слишком большой для нее одежде. Максим подождал, пока она не окажется примерно в футе над его головой и прошептал: – Атпускай, йа лафлю.       Она взвизгнула – почти неслышно, с одобрением отметил он – и разжала руки. Прежде, чем она успела бы сломать шею или напороться на один из шипов его коня, он поднялся в седле, подхватил ее и усадил перед собой. – Ну наканец-та.       Она медленно выпустила его руки из мертвой хватки. – Над’ спешить. – Уше етем.       Он пустил коня шагом, замирая всякий раз, когда поблизости показывались красные фонари клацев.       Им почти удалось добраться до ворот, когда один из клацев заметил их, и тревожные сирены завыли на каждом углу. Лаяли собаки, ревели, проснувшись, дети, а где-то позади, со стороны таверны, раздались крики. Марика грубо выругалась.       Ну, по крайней мере, им больше не нужно было прятаться. Максим пришпорил коня в сторону все еще открытых (слава всем святым!) ворот. Смутно он видел, как суетится стража, торопясь закрыть их, но это было уже не важно. Важна была скорость. Позади пронзительно закричали, рассыпалось стаккато плохо нацеленных выстрелов. Что-то толкнуло его коня, и тот зарычал. Об этом можно было побеспокоиться позже. От цели их отделяли двадцать миль по открытой местности.       Марика оглянулась. – Они стреляют! – Йа саметил! Дершись, папытаемся атарваца! – Максим надеялся, что у этих клацев есть предел дальности действия. Бывают клацы, что могут преследовать вас, пока у них не кончится заряд. Это стало бы неприятной помехой на бракосочетании. А главное, он не мог одновременно драться и защищать Марику. Огги определенно задолжал ему.       Клацы, похоже, увеличили скорость, или, быть может, интенсивность преследования. Оглядываться и проверять Максим не собирался. Они неслись по полям, перескакивая через заборы, изгороди и мелкие незамерзающие ручейки (Марика, к ее чести, не кричала), и отвлекаться от дороги было смерти подобно. До ворот оставалось рукой подать!.. Что-то ужалило его в плечо, но он не стал обращать внимания и на это. Впереди еще долгий путь. Ворота Механиксбурга не закрывались, если в Замке был Гетеродин. Только минув их, конь замедлил ход до шага. Марика тяжело дышала, вцепившись в гриву. Всходило солнце. – Спасибо. Правда, спасибо. Они хотели выдать меня за сына градоправителя.       Максим поморщился — от ее слов и от только что замеченного ранения на правом плече. Его этот парень тоже не впечатлил. – Ну, типерь ты фыхотишь са Огги по какой-то там сумасбротнай причине. Ты тафольна?       Она улыбнулась. – Да. Я люблю его.       Хорошо, что Максим сидел сзади. Так Марика не могла видеть, как он закатывает глаза. – Атлична. Фы тфое бутете очинь щаслифы. Утачи са фсеми этими сфатепными штучками. Я иту спать, и сапирайусь праспать нетелю. – О, нет, – Марика лукаво посмотрела на него через плечо. – Ты будьшь шафером. – Ты эта нисирьесна. – Серьезно, – ледяным тоном сказала она. Таким тоном говорила Маман, когда имела дело с новым ягером или с особо упрямым из старых.       И Максим был шафером. В действительности это была неплохая свадьба. Платье невесты было почти новым, а костюм жениха почти подходил по размеру (что можно считать чудом, учитывая шипы). В традиционной драке после церемонии было сломано три стула и опрокинут стол с закусками, но не пострадал наряд Марики.       Шесть месяцев спустя у Огги, к несказанному облегчению Максима, родилась девочка. Несколько омрачало его радость то, что он тут же получил почетное прозвище «дядюшка Макс».