Без тебя меня нет

Я с любовью, поверь, не играю, Не приемлет такого душа. Без тебя меня нет..понимаешь.. Как без воздуха жить, не дыша? Вера Едемская

Хиляль распахнула окно. Утренний воздух ворвался в комнату, приятно охладив порозовевшие щеки. Леон все ещё спал. Слыша привычный звук медленно пробуждавшегося города за окном, видя любимого мужчину мирно спавшим на подушке, казалось, будто ничего не изменилось. Все по-прежнему. Ложь. Комната была совсем пустой: в углу стояла лампа на чёрной длинной ноге, грубая и не знакомая (Хиляль не помнила, чтобы они покупали это чудовище для своей квартиры), у стены сиротливо лежал матрас со смятыми простынями, ее муж беззаботно спал, широко раскинув руки. В другие комнаты Хиляль вчера не зашла, не было времени, все произошло слишком быстро и стремительно, а сейчас девушке этого совсем не хотелось. Было страшно, что там все ещё хуже. Пусто и безлико. Нет и следа ее пребывания здесь, словно она никогда и не жила в этой квартире, не подбирала с любовью шторы и мебель, не клеила вместе с Леоном эти обои, местами кривовато, но это был их первый опыт. Неаккуратный стык до сих пор был на стене: там кусочек обоев оторвался и торчал. От этого стало ещё тоскливей. Вчерашний день был неожиданностью: ее ждали совсем в другом месте, и зачем Хиляль примчалась к Леону, она и сама не могла понять. Из ревности? Одна мысль, что он был здесь с кем-то другим, злила и сводила с ума, полностью лишая способности здраво мыслить. Она забыла про акцию протеста, про ждавших ее коллег, – все на свете вылетело из головы, уступив место только мыслям о Леоне. Хиляль вначале не поверила своим глазам, но эту походку и то, как он рукой резко поправил волосы, она бы узнала из тысячи, даже издалека, даже мельком. Рядом с черноволосой девушкой. Леон смеялся, глядя на неё. На себе в последнее время Хиляль чувствовала совсем другой взгляд: отстранённый, между бровями залегала глубокая морщина. Или же губы кривились в усмешке и он специально пытался задеть ее. Ее не покидало чувство, будто одним своим присутствием она причиняла ему боль. Конечно, Хиляль не должна была так реагировать. Ведь расстаться было ее решением, она захотела, чтобы они забыли друг о друге, вычеркнули из жизни и продолжали двигаться вперёд. То, что Хиляль никак не могла подписать документы на развод, было просто мелочью – руки не доходили. Она ворвалась вчера вечером сюда, потому что хотела получить последнее подтверждение, заставить саму себя поверить, что назад дороги уже не было, их брак не спасти. Он был один. В пустой безжизненной комнате. Сидел на матрасе с книгой в руках. На какой-то момент показалось, что она ошиблась дверью: может Леон переехал в соседнюю квартиру, пока продаётся их? Но нет, просто все следы ее пребывания здесь были стёрты. Только простыни, Хиляль помнила как покупала их, только мягкий шёлк хранил хоть какое-то воспоминание о былом счастье и уюте. Леон не мог скрыть своего удивления при виде ее, запыхавшейся, с разгоряченными щеками и сверкавшими от негодования глазами. Она злилась на саму себя за свои порывы и чувства. — Какими судьбами, дорогая? Он спокойно отложил книгу и поднялся ей навстречу. — Я кое-что забыла, — выпалила Хиляль. Зачем нужно было так бежать по этой лестнице? Можно было дождаться ненавистного лифта и сохранить хоть какие-то остатки самоуважения. Он усмехнулся. — Какая честь! Прошу, чувствуй себя как дома! Такой новый Леон был для неё незнакомцем: слишком много яда в его словах, слишком много старания в его напускном равнодушии. А может и не напускном? Разве она не этого добивалась? Разве такой Леон не результат их жизни? Почему же каждый раз так больно? Почему она постоянно искала в его глазах хотя бы намёк на то, что ещё не все потеряно? Почему он сдался, когда сдалась она? — Я забыла некоторые свои вещи, - сбивчиво повторила Хиляль и стала смотреть по сторонам в надежде разглядеть хоть что-то, что она могла оставить в этой пустой квартире. — Что например? Ты разве все не забрала уже? — Леон выжидательно смотрел на неё, приподняв бровь. Конечно же, он с лёгкостью раскусил ее ложь. — Кофеварку, — победоносно выпалила она, — она должна быть на кухне. Леон пожал плечами. - Как хочешь, забирай. Она вроде и не работает. Хиляль внимательно разглядывала мужа: на нем точно была новая рубашка (она ревниво отметила небрежно расстегнутые верхние пуговицы) волосы в легком беспорядке, прядь свисала на глаза. Он куда-то собирался или ждал кого-то? — Хиляль, — окликнул ее Леон. Она отвлеклась от запутанных теорий о том, что будет делать ее муж этим вечером, и подняла глаза на него. И с чего вдруг она подумала, что он привлекательный? — Ты где-то далеко, что-то случилось? Теперь он решил разыграть заботу. Хиляль с раздражением откинула волосы назад. — Ничего не случилось, сегодня мы устраиваем акцию протеста, ребята ждут меня. — Ты могла завтра зайти за кофеваркой тогда. Так было бы удобней. — А в чем дело? Ты ждал кого-то? — Нет, я собирался уходить. Ещё лучше, эта девушка, наверное, ждала его где-то. Может у себя дома, где хоть мебель была и везде уже были расставлены свечи. Ведь он практически и не женат уже, хотя документы ещё и не подписаны, но, может, Леон уже всем говорил, что абсолютно свободен и ничто его не связывало с этой «несносной бунтаркой». Ведь так он ее назвал в последний раз? Словно это вина Хиляль, что из отделения полиции позвонили именно Леону. Злые слёзы обожгли глаза, но она не доставит ему такое удовольствие, не покажет своей слабости. Тишину прорезал звонок телефона, и Хиляль принялась судорожно рыться в сумке, пытаясь выудить его, потерянный среди листовок, мелочи, смятых бумажек, поломанных карандашей, косметики. Она чувствовала кожей на себе взгляд Леона: он вечно подшучивал над ней из-за беспорядка в сумке, даже брался разбирать ее несколько раз. Но это было так давно, в другой жизни, когда они могли нормально разговаривать друг с другом, не причиняя боли. — Да, Мехмет, — начала она, но низкий голос на другом конце провода резко перебил ее. Хиляль разочаровано вздохнула. — Как не дали разрешение? Я же оформила все бумаги, как ты сказал… Хорошо, я сейчас буду. Все разваливалось на глазах: брак, работа, мечты, все планы, которые она так тщательно строила. — Я надеюсь, ты не ищешь себе неприятности на голову? — спросил Леон. Хиляль злило абсолютно все, что он говорил. Она давно уже не ребёнок, что за постоянные издёвки? Неужели он считал, что Хиляль без него ни на что не способна? — Тебя это не касается, — бросила она грубо. — Да, конечно, а кого же это касается? Я, может, устал каждый раз разбираться с твоими проблемами. — Никто не просил тебя брать на себя роль моего телохранителя. — Тебе приятнее, если эту роль будет выполнять твой бородатый друг, у которого не хватает мозгов даже документы подготовить? — Он прекрасно разбирается в своём деле. Не тебе судить моих друзей! Я же не критикую всех подряд, с кем ты по городу шляешься! Опять она сболтнула лишнего, выдала себя с головой. Почему было так тяжело контролировать свой язык? Когда Леон стоял такой спокойный и непробиваемый, словно у него всегда все под контролем, Хиляль выходила из себя. Ей хотелось кричать, рвать и метать, сорвать с него эту маску, чтобы увидеть, что и ему тяжело. Но все получалось только наоборот, и он снова и снова напоминал ей о том, чего она лишилась. О том, что было когда-то, о тех чувствах, которые нужно было похоронить как можно глубже и забыть. Почему он не мог просто оставить ее в покое? Почему именно сегодня Леон должен был мелькнуть в этом злополучном кафе? А потом Хиляль поймала себя на другой мысли: неужели было бы лучше, если бы она не увидела его сегодня и продолжала надеяться? Надеяться на что? Голова готова была взорваться от всех этих мыслей, все из-за него, во всем виноват только Леон! — И с кем это я по городу шлялся, позволь поинтересоваться? Леон подошел к ней почти вплотную и посмотрел сверху вниз, изображая вежливое удивление. - Не знаю, я просто так сказала, — ответила Хиляль и попыталась пройти к двери. Очевидно было, что визит пошёл не по плану, хотя изначально и плана-то особого не было. Леон преградил ей дорогу. — Ты просто так никогда не говоришь. — Может, и говорю — Не говоришь. — Как будто ты так хорошо меня знаешь. — Уж лучше, чем ты сама себя. У неё разболелась голова, каждый их разговор превращался в бесконечное сражение, от упрямства не сдавались оба. Это началось после того, как Хиляль перебила всю посуду и ушла, а до этого какое-то время они просто молчали рядом, будто и говорить было не о чем, будто между ними была стена и каждое слово трактовалось совсем иначе, чем задумывалось. Что было до этого, Хиляль не помнила, а может быть не хотела об этом думать. Зачем ему нужно было постоянно подходить так близко, тактика подавления? Хиляль отступила назад и наткнулась на стену. Путей отступления не было, но в любом случае у неё была другая тактика, и она смело начала нападение. — Ты всегда считаешь, что знаешь все лучше всех. Хиляль, ты влипнешь в неприятности! Хиляль, не дружи с этими людьми, от них будут одни проблемы! Хиляль, хватит лезть на рожон, это опасно! Хиляль, делай так, а так не делай! — И когда я был не прав?— спокойно ответил Леон на ее тираду. — И почему ты считаешь, что всегда прав? Леон тяжело вздохнул. — Давай лучше вернёмся к другой теме: когда и где ты меня видела? Хиляль быстро заморгала — Я не понимаю о чем ты. — Ты же сама только что сказала. — Ничего я не говорила. Мало того, что он прижал ее к стене, так ещё и допрос устроил. Хиляль предприняла ещё одну попытку бегства, но опять тщетно: Леон поставил руки у ее головы. И почему вообще она должна убегать? Пусть спрашивает, что хочет! — Ты следила за мной? Хиляль опешила от такой наглости. — Ты, наверное, в сказке живешь? Какое мне дело до тебя? Леон недоверчиво сузил глаза. — То есть ты примчалась сюда, потому что... — Мне нужна моя кофеварка! — Ты же кофе не пьёшь. — Теперь пью! — С каких пор? — Да, что ты пристал к этому кофе, хочу и пью! Все на работе любят кофе, почему я не должна? — И твой бородатый неандерталец? — Да, и он. И почему он мой? — возмущённо спросила Хиляль, а потом подумала, что возмущаться вообще-то надо было по другому поводу. — И почему вообще ты оскорбляешь человека? —Ты так и не ответила на мой вопрос. Ты пришла сюда, потому что... — тихо спросил Леон, наклонившись так близко, что она видела как подрагивали его ресницы, чувствовала на лице его дыхание. — Размечтался, — упрямо прошептала Хиляль. — Правда что ли? — Правда! — Врунишка. Хиляль уже собиралась ответить очередной колкостью, но Леон не позволил и быстро поцеловал ее. Хиляль ненавидела его, но больше всего она ненавидела себя, потому что ее руки уже обвивали его шею, она отвечала на поцелуй, и глаза обжигали слезы ярости. Она ненавидела, что так сильно скучала по его рукам, по его родному запаху, по его поцелуям. Ненавидела себя за то, что не могла контролировать свои эмоции, даже свои действия; как он постоянно и так легко разбивал все ее попытки быть независимой, неприступной; как она не могла разорвать эти цепи, связывавшие их так крепко. На пол с глухим стуком упала ее сумка, следом пальто. Она судорожно расстёгивала пуговицы на его ненавистной новой рубашке и думала лишь о том, что хотела быть как можно ближе, и пусть все исчезнет, особенно эти ненавистные мысли, которые разрушили всю их жизнь. Пусть, наконец, ее оставит страх. Хиляль хотела смотреть в глаза Леона и не задаваться бесконечными вопросами. Он приподнял ее и прижал к себе; хотелось до бесконечности продлить это чувство невесомости, мягкость шелковых простыней, нежный шёпот и горячие поцелуи. Хиляль гладила его плечи и думала о том, что всегда будет любить только Леона. В теплых карих глазах она читала тоже самое. Неужели одной любви мало? *** — Доброе утро, — хрипло произнёс Леон. Хиляль повернула к нему голову, он улыбался. Постепенно улыбка сошла с лица, на неё опять смотрела привычная ей в последнее время маска боли. Хиляль была полностью одета, успела даже с утра подкрасить губы. За окном послышался резкий звук тормозов, крики посторонних людей, кто-то выпустил пар и резко нажал на газ. Утро наступило, но ничего не разрешилось. Они оба это понимали. Слишком много неозвученных вопросов глухой стеной встало между ними: обиды, разочарования, недовольство своей жизнью. Огромная глыба постоянного молчания и беззвучных криков. Как же это возможно преодолеть? *** Хиляль снова нажала на кнопку кофеварки, почему только они ее не выкинули пару лет назад, никогда это железяка не включалась с первого раза. Надо было поднакопить и взять новую, а не радоваться как невероятному счастью старой развалюшке. Горькая усмешка скривила ее губы: все эта глупая наивность, о чем она только думала тогда. Ей было все равно, пусть хоть потолок на голову рухнет. Главное, чтобы он был рядом. Всегда. Она отчетливо помнила их первую квартирку: Леон внёс ее на руках в маленькую пыльную комнату с уголком, который должен был служить кухней, и старой кофемашиной, доставшейся в наследство от предыдущих хозяев. С утра учеба, вечером работа, огромные мечты на двоих, бесконечные разговоры по ночам, когда лучше было бы спать, но они никогда не отличались практичностью. — Мне без сахара, — сказал Леон. Она сжала губы в тонкую линию. Теперь уже без сахара, как же быстро все меняется. — Думаешь, жизнь и так слишком сладкая? — Нет, я просто не ждал гостей и не купил сахар. Где же еще тогда он пьёт свой кофе, где завтракает? Холодильник оказался пуст, как и практически все шкафы. Ещё немного поборовшись с заевшей кнопкой на кофеварке, Хиляль сдалась и, резко повернувшись на каблуках, сказала: — Я ухожу! Она надела пальто, чувствуя на себе его взгляд. В последний момент Хиляль вернулась в комнату. — Это заберу с собой, если ты не против? — бросила она через плечо, яростно выдергивая шнур старой кофемашины из розетки. Закончив победно свою суетливую борьбу, Хиляль сдула упавшую на глаза чёлку. Она собиралась так же победоносно покинуть поле боя, но ее остановил спокойный насмешливый голос Леона. — Ты уверена, что она тебе нужна? Она же старая уже. Хиляль повернулась и упрямо прижала к себе машинку. — Уверена! Перестав разглядывать потолок, она встретилась с его темными глазами и тотчас пожалела об этом. Как ему удавалось, только взглянув на неё, сразу показать, что он все прекрасно понимал, знал о ней больше, чем она хотела и могла показать, будто читал ее мысли и даже те, от которых Хиляль убегала сама. — Она плохо работает и кофе горчит постоянно, — никак не унимался Леон. — Если тебе она не нужна, то в чем вообще проблема? Квартиру мы продаём, от всего ты уже избавился, остались только эта кофеварка и этот, — она кинула взгляд на матрас, на котором сидел Леон, лицо вспыхнуло сразу же. Хиляль в который раз за это утро, да и вчерашний вечер, прокляла свою предательскую природу: никогда она не могла сопротивляться его взгляду, его голосу. Леон приподнял брови и провёл рукой по темной смятой простыне. — Ты про наш матрас? Хиляль облизнула нижнюю губу, как заворожённая следя за его рукой; воспоминания вчерашней ночи встали перед глазами, спина покрылась мурашками, ей казалось, что эта широкая ладонь касается сейчас ее тела, перебирая нежно каждый позвонок. Хиляль сглотнула. — Да, его можешь оставить себе, — она развернулась, намереваясь в этот раз уж точно дойти до входной двери, но следующие его слова заставили ее застыть на месте. — Вряд ли он мне понадобится в Афинах, да и не в один чемодан он не влезет. — Ты уезжаешь? — ее голос предательски дрогнул. — Мама себя плохо чувствует, — спокойно сказал Леон, — к тому же, меня здесь ничто не держит. — Сбегаешь? — холодно спросила Хиляль. Удар достиг цели, она сразу увидела это по его лицу. И тут же пожалела о своих словах. — И зачем мне сбегать? От тебя? Шах и мат, раньше он не был таким холодным, но и она редко била по больному. Казалось, в этих отношениях уже были сломаны все сдерживающие барьеры, и молодые люди могли лишь жалить друг друга. Разве любимый человек не знал тебя лучше всего? В его силах заставить тебя чувствовать себя в полной безопасности, но ведь и в его же власти причинить самую сильную боль. Когда же они стали такими жестокими? Хиляль не смогла бы ответить на этот вопрос так легко, пришлось бы копаться в событиях последних лет, а это вряд ли было бы приятным путешествием, воспоминания только ранили. Хиляль вздернула подбородок и парировала с усмешкой: — Может быть, от самого себя. Всегда легче сдаться и сбежать, чем признать свои ошибки и несостоятельность. Она перегнула палку, но было уже все равно. Осталось поставить последнюю подпись на бумаге, и то это было лишь формальностью. — Уйти — не значит сбежать, отступить — не значит сдаться. Откуда тебе это знать, ты слишком твердолобая, чтобы понять. — И чего же я не могу понять? — взвилась Хиляль, она не могла уже контролировать свой голос, стараться выглядеть спокойной было бесполезно. Ее выводили из себя его показное равнодушие, деланная усмешка, будто ему было все равно, будто во всем была виновата только она. — Посмотри вокруг, — Леон обвёл глазами пустую комнату их квартиры: мебели уже не было, стены казались холодными и неуютными, большие окна без занавесей позволяли серому утреннему свету из окна неприветливо освещать комнату. — Когда не можешь вовремя остановиться, то теряешь все, что было ценным. Когда человек не умеет правильно расставлять приоритеты и делать правильный выбор, с чем он остаётся? С пустотой. — Правильный выбор, говоришь? Разве я виновата, что ты недоволен своим выбором? Ненавидишь свою жизнь и меня? Даже сидя с тобой рядом, знаешь что я чувствовала? Пустоту, только пустоту. Леон вскочил на ноги, она видела его сжатые кулаки, но молчать не было больше сил. — Ты собиралась уходить, Хиляль. — Что, правду слушать неприятно? Тебе не нравится, когда я говорю, что чувствую? Ведь плохо только тебе? Ты же один страдаешь от моих необдуманных действий, от моих бесконечных проблем? Это же я всегда во всем виновата? — Хиляль, это бессмысленный разговор. — Тогда почему ты все усложняешь? Зачем? Почему мы не можем решить эту проблему, как взрослые люди? — Проблему. Наш брак для тебя только проблема? Ты так спешишь? У тебя далеко идущие планы? — Леон. — Нет, все нормально, давай решим эту проблему. Ты хочешь, чтобы я подписал бумаги, и мы разошлись по разным дорогам. Хочешь никогда меня больше не видеть, ведь так? — Леон. — Ложь. И хуже всего, что ты обманываешь только саму себя. Если бы ты этого хотела, этой ночи бы не было. Меня ты не обманешь, вчера я прекрасно слышал и чувствовал, что ты хочешь. Иногда Хиляль по-настоящему его ненавидела. Вот именно за это кошмарное умение: видеть ее насквозь, знать, что она чувствует, даже без слов. Невыносимо. Но обратной дороги не было. Слишком много всего было сказано, слишком много боли они причинили друг другу. Небольшая трещина превратилась в пропасть у их ног. Такое нельзя решить. — Прощай, Леон. Она прижала к себе кофеварку и вышла. Дверь из-за сквозняка захлопнулась слишком громко. Леон был прав, внутри была только пустота. Оглушающая. **** Хиляль вышла из подъезда, прижимая к себе кофеварку. В горле стоял ком, и казалось, что дорога под ногами расплывалась. Она не сразу поняла, что виной тому слезы, которые текли по щекам. Каждый шаг давался с трудом, но останавливаться было нельзя, иначе она просто побежит назад, скажет, что все это глупости, что он не должен никуда уезжать, что бы ни было сказано, они любят друг друга и все можно преодолеть. Но разве это правда? Все ли преодолимо? Пройдя немного, Хиляль остановилась. Может быть, стоило дать им ещё один шанс? Просто обернуться и взглянуть в окно. Сколько раз она провожала Леона, наблюдая за ним из их спальни, сколько раз она видела его улыбающееся лицо, уходя сама. Если он там, значит надежда есть? Что же она потеряет, если просто обернётся? Хиляль повернула голову и подняла глаза. Разочарование было слишком обидным, стало только больней от пустоты в окне. Штор не было, он не мог бы скрыться за ними. Просто — это конец. Какая же она глупая, просто безмозглая. Лучше не надеяться зря, тогда и не больно. Хиляль села на скамейку у детской площадки, все так же прижимая к себе это громоздкую, неудобную, абсолютно бесполезную вещицу. Как только она подумала, что ее надо выкинуть, стало так больно, казалось, что каждый вздох даётся с трудом. Неужели все так закончится? Неужели? Мир вокруг замолк, люди спешили по своим делам быстрым шагом, на площадке появились малыши в ярких курточках, рядом прогуливалась девушка с собакой. Жизнь продолжалась, кипела и бурлила в своём уникальном ритме, где каждый имел своё место и свою цель. Хиляль казалось, что только для неё мир остановился и замер. Будто она была оторвана от этой действительности, будто это и не Хиляль вовсе. Казалось, что она проходит мимо и видит одинокую девушку, сидевшую на скамейке. Ее светлые волосы рассыпаны по плечам, элегантная помятая одежда говорит о том, что ночь незнакомка провела вовсе не дома, слезы, градом стекающие по щекам, выглядят жалко. Кто бы мог подумать, что все совсем не так как кажется? Ночь она провела со своим мужем в их квартире. С мужем, которого очень любила, в квартире, где мечтала быть счастливой и растить своих малышей. Просто все перевернулось с ног на голову. Она там больше не жила, это было ее решение и выбор. Комната, которая обещала быть детской, так и осталась пустой, а муж возненавидел Хиляль. Неужели она это заслужила?