leave it unspoken

Маша сказалась больной ещё накануне, чтобы взять на работе отгул. Как оказалось, не зря, работать в этот день у нее все равно бы не вышло. С утра все валилось из рук, не получалось сосредоточиться даже на мытье головы, она, кажется, пропустила обед и могла лишь ходить по квартире из угла в угол. Одежду выбирала минут сорок, остановилась на джинсах и черной толстовке, которые носила везде. Зато надела свое лучшее белье, на всякий случай. Задумалась. На какой-такой случай? Кого она обманывает. Вздохнула и сменила лучшее белье на удобное. Последние три часа она нервничала не переставая и, кажется, миллион раз проверила в сумке билет и документы. Дорога по вечерним пробкам заняла вдвое больше, и все это время она молилась не опоздать к началу, иначе зря, все зря. В толпе было душно и шумно, на пятки наступали, две девицы позади обсуждали гипотетическую встречу с Хатчкрафтом: одна бы его засосала, а другая трахнула прямо в аэропорту. Маша поморщилась. Сзади навалились, и она сильнее вжалась ребрами в ограждение. Разогрев был скучным и бесконечным, а потом они вышли на сцену, и время перестало существовать. Она пела и танцевала, как никогда в жизни, смеялась без причины, качалась в такт и ловила со сцены каждое движение. Все тело вибрировало, а внутри оживала огромная и громкая радость.Нельзя было с точностью сказать, сколько это длилось: час с небольшим, секунду или целую жизнь. "Возможно, я сегодня умру", - думала Маша с улыбкой блаженного, пытаясь попасть рукой в рукав куртки, - "возможно, я уже умерла..." Додумать она не успела, мимо пронеслись две девчонки с воплями "Скорей! Скорей! Он сейчас выйдет!". Маша поглядела им вслед и позволила себе хоть раз в жизни сделать то, что хочется. К черному входу стекались ручейки девочек, красивых, хохочущих и дрожащих от волнения. Дверь, у которой ручейки превращались в небольшое озеро, вела в цокольный этаж, со стороны проспекта к двери спускались широкие асфальтированные ступени. На одной из них Маша и остановилась, не желая толкаться. Выход отсюда было видно отлично, но его появление она все равно проглядела, очнулась от мыслей, лишь когда толпа завизжала, затопала и сомкнулась в плотное кольцо вокруг него. Он, довольный, смеялся, обнимал всех, до кого мог дотянуться и даже пытался давать автографы, беспрестанно повторяя "thank you, thank you, спасибо". Маша перестала дышать и просто шагнула вперед, влекомая звуком его голоса. Пробиться в центр круга не представлялось возможным ни ей, ни стоящим поодаль недовольной охране и менеджеру, но она подошла максимально близко. Теперь их разделяли какие-то три метра - и бесконечная пропасть между двумя мирами, если вдуматься. Со своего места Маша отлично его видела. Даже лучше, чем если бы стояла рядом, подумалось ей, большое, как известно, видится на расстоянии. Он смеялся, вокруг глаз собрались морщинки, блестела сережка, выбилась из прически и упала на лоб короткая прядь. "Шапку бы хоть надел, паразит" - проворчала Маша про себя, но тут же улыбнулась, потому что злиться на него было невозможно. Так она и стояла, исполненная восторга, и любовалась, а потом он посмотрел прямо на нее и, улыбаясь, сказал одними губами: "Hey!". Сердце пропустило удар, да так и не забилось вновь, звуков не стало, и времени тоже. Она, конечно, не раз представляла себе их встречу. В аэропорту, в гостиничном коридоре, в третьесортном баре на Елисейских полях, на незнакомой улице в кружке жёлтого света под фонарем (свет вокруг них почему-то всегда был приглушен). Он раскрывал руки и принимал ее в объятия, и она долго плакала у него на плече, чувствуя, что наконец-то не одна. Никто из них не произносил ни слова. А теперь он ее заметил. Маше хотелось спрятаться, но она словно окаменела. Не то чтобы ей было нечего ему сказать. Скорее, наоборот, слов было слишком много. Просто о таком не говорят. Она не могла ни ответить ему, ни кивнуть, ни даже улыбнуться. Не хотела, чтобы он видел ее, вот такую, в нелепом длинном шарфе, растрепанную, и до смешного наивно, по-детски переживающую собственное счастье. Но он увидел, и она испугалась. Уже через секунду он смотрел на кого-то другого, а Маша смогла дышать. "Ты хоть понимаешь, - с неожиданным отчаянием подумала она, - что ты для меня сделал? Вы оба? Да вы же меня спасли! Я думала, что задохнусь здесь, в этом городе, среди этих людей, думала, что умру, так и не узнав о чем-то большем. Я тогда думала, что обречена, что бог оставил меня, что автобус, в котором я еду, идёт в никуда, но по радио заиграла ваша песня. И я поверила. Что все будет хорошо, что я справлюсь. Что жизнь стоит того, чтобы жить. Я поверила тебе, слышишь?!" Он, конечно, не слышал. Охрана наконец пробила девичью оборону, и деликатно, но настойчиво повела его к машине. Он напоследок обнял, кого успел, повторяя "спасибо" и обещая вернуться, и скрылся в машине, прихватив аж два чьих-то маркера. Машина тронулась под крики и аплодисменты, Маша проводила ее взглядом и смахнула горячие слезы. В голове почему-то зазвучала Unspoken. Маша шла домой, пиная опавшие листья, прихваченные морозом. Все получилось, ее маленькая слабая душа вынесла, выдержала эту красоту, она справилась. Оставалось только придумать, как жить дальше. Тонкий ломтик луны сиял в ночном небе. В звонком морозном воздухе эхом раздавалось невысказанное, прощальное "I'd rather be lonely".