Осенний лес

      Осенний лес был удивителен.       Узкая тень голых серых веток была почти неразличима. Тонкие-тонкие верхние сучья, возвышающиеся над кронами пожелтевших и залившихся багрянцем деревьев, неширокой лентой очерчивали контур меж лесом и небом, утопали в пылающем красном, рыжем закатном зареве, отчего лес казался бескрайним. Солнце не слепило. Какое-то жалостливое, уставшее за долгий летний сезон, оно медленно садилось, застилая небо рыжим окрасом. Но то было на горизонте, где опускалось солнце, а над головой Какаши все еще стояли серые, не разогнанные тучи, просветы сквозь которые казались чем-то странным, будучи светлыми, блеклыми, какими-то тусклыми, по сравнению с низко опущенным, пылающим диском. Шиноби смотрел на картинку хмурясь — бесспорно, красиво, но в сложившейся ситуации красота была холодной, обманчиво горячей на вид осени не так завлекала. Это было большим злым обманом, собственным гендзютсу сезона, когда тепло казалось еще осязаемым, но на деле холод пробирался сквозь пластины формы АНБУ, морозя.       Рваная рана на боку болела, загноившись от попавшей инфекции и полной антисанитарии — форма была грязная, я принять горячий душ последние дни возможность не выпадала. Какаши знал — надо что-то предпринять, но у него не было нужных лекарств, а до Конохи путь был не близкий. Впрочем, с его-то потерей крови и заражением он начинал сомневаться, что вообще доберется домой. Дорога петляла перед глазами, уносясь вдаль и теряясь в алом осеннем лесе, пока и вовсе не пропадала из виду, скрываясь за колючими кустарниками на опушке. Припорошенная дождями пыль легла толстым слоем на землю, но, несмотря на это, дышать было трудно; воздух казался тяжелым, застревающим в горле комом; головокружение и рябь в глазах валила с ног. Он на секунду замер, касаясь ладонью перевязанного бока и выискивающе оглядываясь — вокруг были десятки, сотни небольших водоемов для выращивания риса и они уходили дальше, теряясь где-то у кромки леса, за ними следовали широкие дороги, изъезженные телегами, но те, подобно тропам, терялись, едва ли вступая на красную от осыпавшейся листвы, землю леса. От дождей все пруды, как один, были заполнены водой, отчего их гладкая поверхность напоминала большие зеркала и если те, что находились по бокам и позади Какаши были черны от нависших туч, то те, что уносились вперед, залились краснотой, ловя на поверхность алые, рыжие, багровые отсветы. Проследив за изменениями взглядом, шиноби осторожно поскреб пальцами по бинтам, голой кожей чувствуя сочащуюся кровь и белесую, лишь немного видную на пальцах, гниль. Солнце вот-вот должно было сесть — нужно искать укрытие на ночь.       Он помедлил, прежде чем, сжав челюсть, медленно двинуться дальше по узкой, истоптанной тропе, понимая, что дела его плохи — в таком состоянии даже чакра с трудом восстанавливается и то — вся уходит на поддержание иммунитета, борющегося с инфекцией в крови, но если тело еще сопротивлялось, то разум начинал сдавать — Какаши чувствовал, как все проходит сквозь него, как плывут картинки перед глазами и как неприятно отдается краснота леса, болезненно ударяя своей яркостью по нервам. Мирная тишина давила, наверное, впервые в жизни; Какаши запальчиво подумал о том, что скучает чьему-нибудь присутствию, в голове появлялся звон и идти шиноби больше не мог. Юноша остановился, как только достиг достиг опушки леса и мягко вступил на его территорию. Позади виднелась лента следов, оставленных сапогами на мягкой от дождей земле. Но те пропали из виду, как только он устало опустился на землю, приваливаясь к стволу и вновь вернул свое внимание к ране. Бинты были грязны, но других у него с собой не было; запекшаяся кровь неприятно стянула кожу, вызывая зуд.       Отложив маску и стянув нагрудную пластину формы, Какаши аккуратно потянул ткань вверх, открывая бок. Началось воспаление. Краснота выскользнула из-под бинтов, разукрасила бледную мальчишескую кожу и почти достигла кромки штанов. Выглядело все это просто отвратительно и Какаши со вздохом признал свое ужасное положение — вместе с тем, знал он, ему нужен был нормальный отдых без сновидений, вызванных плохим самочувствием и срочное переливание крови — эти две основные вещи могли бы обеспечить шиноби большую возможность хорошего состояние, хотя и обеспечить себя он ими не мог.       Лес казался бескрайним — идти и идти по мокрой траве, завывания ветра, гуляющие меж деревьев, были протяжны, долги; холод играючи-зло опаливал рану. Время шло медленно и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем что-то холодное и мокрое уткнулось ему в руку, лизнув ладонь. На секунду Какаши подумал: «Паккун!», но сквозь бред и сильную, подкрадывающуюся лихорадку он мог рассмотреть лишь худой вытянутый силуэт, с торчащей рыжей шерстью.       Внезапно фигурка замерла, вскинула голову, опасливо прижимая уши в голове. Ее угольные глаза были полны интереса и сострадания, но, заметив, что шиноби зашевелился она боязливо кинулась вон, юркнула за кустарник и скрылась, слившись с опавшей рыжеватой листвой. Но, несмотря на это, Какаши продолжал слышать тихое шуршание листвы и перебирание лап; она медленно выглянула из своего укрытия, более уверенно подошла обратно и вновь уткнулась мокрым носом с голую кожу ладони, чуть мазнула шершавым языком по стертой кожи и настойчиво потянула за рукав, вцепившись в него зубами, призывая встать.       Шиноби проследил за ее попытками немигающим взглядом — тело лисы было напряжено, прогнуто в спине, лапы скользили по влажной земле, а уши, от напряжения, были крепко прижаты по бокам головы. Она посмотрела на него с обидой, отпустив прокушенный рукав и чуть отпрыгнула назад, принявшись заигрывать, но, не доскакивая до ряда кустов, лиса возвращалась к шиноби, а потом проделывала то же самое, ожидая его действий.       Нахмурившись, юноша осторожно приподнялся с земли, хватаясь за бок. Он не верил в знаки и тому подобное, но с этой лисицей точно что-то было не так. Она казалась преисполненной силой и людского понимания ситуации. Она хотела что-то показать — шиноби чувствовал это и, стоило ему с трудом подняться, как лиса замерла. Ее рыжие с черными концами уши навострились, подобно тому, как поднимаются уши у верных собак, увидевших что-то интересное, а потом, словно убедившись, что он сможет идти, животное медленно засеменило по узкой тропе, то и дело оглядываясь на шиноби. Какаши медленно пошел за ней. И чем дальше они заходили в лес, тем больше лисиц появлялось меж деревьев, провожая их долгим взглядом угольных глаз.