Под Личиной

Воспоминания

      Дженнифер билась лбом об стол, и это было самым осмысленным ее действием за последнее время. Майкл протирал бокалы, как будто наличие хотя бы одного пятнышка могло его расстроить.       — Я влипла, — застонала Дженнифер.       — Не расстраивайтесь, милая леди, — ровным тоном произнес андроид. — Не бывает чего-то злого по определению.       — Как и чего-то доброго. Все зависит от нашего восприятия. Да, я знаю эту философию.       Но от одного знания не было проще или легче.       — Я умру здесь. Буду одряхлевшей старухой, еле перебирающей ногами, с артритными кистями, трясущимися без качки, — простонала Дженнифер, продолжая ныть и брюзжать, словно ей давно перевалило за сорок. — Почему я вновь оказалась неудачницей, кто-нибудь мне объяснит?       — Смерть — не неудача, а неизбежность. Даже у андроидов есть срок эксплуатации, по истечении которого нас могут списать за ненадобностью. Так что я бы не был столь категоричен насчет смертности. Она могла бы застичь где угодно, вы могли бы даже не дожить до восхождения на борт космического судна…       — Майкл, мы с тобой какой-то бред сейчас несем. Какой-то философский бред. И занимаемся одинаковой ерундой. Я — пью, ты — протираешь бокалы. Зачем? Все равно мне потосковать даже не с кем, ведь в бар никто не придет. Для кого же ты протираешь другие бокалы?       Майкл, очевидно, раньше никогда не задавался вопросами полезности. Он был механизмом, воплощенном в человеческой оболочке, а у механизмов нет отклонений от цели, они всего лишь действуют согласно программе, которая вложена в них изначально.       — Мне просто нравится это делать. Это так успокаивает, — Майкл залюбовался начищенным до блеска бокалом.       — Тогда успокой меня. Скажи, что мне нужно сделать, чтобы перестать ощущать себя несчастной идиоткой, застрявшей на этом корыте? — зарылась пальцами в волосы Джен.       — Обстоятельства против тебя. Ты не в силах ничего исправить. Нерационально дальше углубляться в свои страхи, поддаваться панике. Просто прими как данность, что ты находишься на правильном месте, на том, на котором и должна была находиться. Мой тебе совет — просто живи.       — Просто живи… — эхом повторила за ним Дженнифер.       Она вернулась в свои покои и плюхнулась на кровать. Легко было сказать — живи… А в чем ей искать радость?       Взяв в руки планшет, Дженнифер прокрутила список увеселительных мероприятий. И оказалась удивлена их количеством и разнообразием. Все-таки про план «Б» создатели «Ковчега III» не забыли, а потому оснастили корабль самыми передовыми аттракционами, спортивными и киберспортивными площадками.       Первым делом Дженнифер попробовала баскетбол. Играла она так себе, вяло и безынициативно. Но порой удавалось забросить пару мячей.       Куда лучше давались посиделки в суши-баре. Джен даже вспомнила о дне рождения, проведенном в японском ресторанчике. Воспоминания остались позитивные, океанскую и морскую рыбу она просто обожала. Роботы готовили суши просто отменно, хотя вкус казался слегка специфическим из-за особенностей хранения, отличных от земных условий.       Зато на танцполе Джен не было равных. Она нехило отжигала на дискотеках, умела растрясти телеса. Дженнифер быстро втянулась в соревнование с голографической танцовщицей, научилась повторять за ней каждое движение. Потихоньку Джен начала разучивать новые приемы. Она будто скинула несколько лет, вернувшись в беззаботные дни молодости, когда домой заползала глубоко за полночь, обстучав каблучками каждый миллиметр танцпола.       Было у девушки и другое любимое занятие. Она любила ходить в киношку. Обычно ее водили парни, рассчитывавшие на нечто большее. И Джен была не против, но ровно до того момента, как на экране проползали титры. Тогда все ее внимание приковывалось к экрану, и она растворялась в очередной кинематографической вселенной.       На «Ковчеге III» имелась шикарная видеотека. Дженнифер начала просмотр с фильмов ужасов, но планировала добраться и до более серьезных драматических произведений. Ужастики заходили легко. Они являлись олицетворением настроения девушки, желавшей пощекотать себе нервы. Раньше ужастики лишь страшили Джен, заставляли накрываться одеялом с головой. Теперь же она видела в них отдушину. На корабле не было ничего страшного, и даже темные углы не пугали. Казалось, монстры остались вместе со страхами там, на Земле.       А взамен пришло разочарование. И сосущая где-то в глубине души пустота. Можно напугать лишь того, кто боится за свою жизнь. Но нельзя напугать равнодушного человека.       Дженнифер стала замечать за собой апатию. Она все чаще стала пить кофе. Сначала одну кружку с утра для бодрости. Затем две. Потом двенадцать за день стали нормой. Но Джен не боялась загубить здоровье.       Она часто засыпала в обнимку с бутылкой. И никто не мог сказать ей ни слова. Ибо не было ни родителей, ни полицейских… Никакого контроля.       В баскетболе она все чаще спотыкалась. Ноги заплетались, а голова кружилась.       Ее часто тошнило. Джен перестала смотреться в зеркало, ибо собственное бледное лицо с круглыми синюшными мешками вызывало одно лишь отторжение. Девушка в зеркале не могла быть ею, но она была.       Чтобы немного привести в порядок себя, а заодно пошатнувшееся здоровье, она пересела на каши. Но жевать ее с каждым разом становилось все сложнее. Дженнифер представляла, что ее зубы склеиваются той самой кашей, налипшей на эмаль. Она порой зачерпывала ложкой воздух, пребывая в совсем других мирах.       Энтузиазм таял, будто бы кто-то убавил его настройки до минимума.       Вместо домашних питомцев она завела себе роботов-пылесосов. Они смешно утыкались в разного рода преграды, а затем деловито выбирались из углов.       Робо-пылесосы казались наследниками голубей. Стоило только бросить горсточку крошек, как они тут же налетали всем скопом. Еще бы, ведь они стояли на страже чистоты и порядка.       Дженнифер временами их подкармливала. Как-никак, а единственные питомцы на всем корабле.       Так Джен дожила до самого страшного этапа в своей жизни — она стала просыпаться в крошках. Брать в постель еду перестало для нее казаться чем-то зазорным. Она потеряла всякий стыд и даже на прогулки по кораблю порой выходила в одних лишь трусах и лифчике.       Она оставляла размытые пятна на зеркалах. Тяжелое дыхание смазывало картинку. Мутным было зеркало, мутной была жизнь.       Она могла веселиться, могла наклеивать улыбку на уста, но они были ненастоящими. А Дженнифер легко распознавала фальшь.       Она не знала, что делать дальше. Что ее ждало на утро следующего дня? Очередная победа в баскетболе, ибо нет соперников? Или новые движения в танцах, которые никто не оценит? Может, старые фильмы, в которых злодеи чуточку обаятельнее героев?       Джен написала на одной из зеркальных дверей в жилой части всего лишь одно слово: «Безысходность». Написанное ярко-алой помадой, оно въелось в образ Джен. Она хотела запомнить именно его, ведь ничто другое так хорошо не характеризовало ее жизнь.       Она пыталась жить, но жизнь утратила всякий смысл. Временами она подвигала к себе планшет и пыталась писать. Но ничего не выходило. Даже банальные ужастики не получались, хотя Джен старалась опираться на старые фильмы. Казалось, талант полностью покинул ее, оставив о себе лишь послевкусие.       Кем же она была когда-то? Теперь и не вспомнить. Но она точно была, точно жила. А теперь осталась лишь бледная тень. Скитающаяся, словно неприкаянная.       Она послушно смирилась с судьбой, и та отплатила звонкой монетой. С каждым днем Дженнифер все меньше понимала, что ее держит на корабле.       Она пробовала читать книги. Но даже в них смысл как-то ускользал. Книги писали люди, которые могли все исправить, которые никогда не жили в изоляции, словно преступники, которых стоило держать в камере-одиночке. Но она-то ничего плохого не делала, а шанса все изменить так и не дали. Книги повествовали о переменах, а у нее мир слился в одну-единственную волнистую линию, которая вела к цели, не давая задуматься о ней из-за американских горок. А цель была проста — завершить жизнь, не почувствовав вкуса новой жизни.       И если поначалу Дженнифер мириться с этим не хотела, то вскоре опустила руки. Она нашла утешение в алкоголе, но вечно так продолжаться не могло…