Я просто всегда думал, что у нас есть время

Два года спустя...

Время эти понятия не стёрло, Нужно только поднять верхний пласт - И дымящейся кровью из горла Чувства вечные хлынут на нас (с)

Бывают дни когда не хочешь просыпаться, не хочешь вставать с постели, не хочешь осознавать, что наступил новый день, полный чего угодно будь то радость или же наоборот разочарование, будь то призрачное счастье или неожиданное горе, тебе просто плевать на это всё, в данный момент у тебя есть больше, и ты не хочешь терять это. И даже если тебя поманят миллионом галеонов или же другими заманчивыми материальными благами, ты всё равно просто закроешь глаза, и еще крепче обхватишь женщину рядом с тобой, потому вот где счастье - в этой постели, наполненной запахом ее духов, запомнившей ее смех и облик, запомнившей их недолгие минуты счастья и тем самым наполнив его жизнь еще одной прекрасной ночью. Рональд Уизли уже почти как два года ненавидит утро, и дело не в том, что лень просыпаться и вставать с постели, что бы снова отправиться на свою обыденную работу, дело не в том, что хочется поспать подольше, предпочитая реальности сладкие сны, нет, ибо если бы в этом крылась основная причина, всё в жизни рыжего было бы гораздо легче. Просто вместе с утром уходит и Она. Гермиону Грейнджер можно было назвать его сном, ибо минуты, проведенные с ней были его маленьким раем, а время суток, как правило, было ночным. Уже как два года они просто играют в кошки-мышки с их реальной жизнью, каждый день они надевают маски примерных семьянинов, разыгрывая спектакли, и с таким мастерством исполняя свои роли, что любой бы профессиональный актер мог бы позавидовать их исполнению. Да только от себя не убежишь и счастье семейной жизни просто выдумка для газет и близких, счастливы эти двое бывают ночью, когда, наконец, могут сбежать от законных супругов и упасть в объятия друг друга. «Это всё ради детей». Так они себе объясняют каждый день, где-то внутри себя мечтая о лучшем будущем. Они просто пытаются сохранить призрачное счастье в семье. Они просто пытаются сделать так, что бы все остались в выигрыше, забывая, что с каждым днем они теряют всё больше и больше. Теряют, потому любят. Любят друг друга сильнее жизни. Поэтому сейчас просто нельзя вставать с кровати, надо оттянуть этот миг, надо сопротивляться солнечным лучам, заглядывающим в окно, надо крепче прижимать женщину к себе, будто бы запрещая ей вырваться в другой мир, где его просто нет, надо просто убегать от правды. А, правда, лишь том, что очередное утро снова наступило. И можно было бы действительно убежать от сей истины, только почему-то серая сова за окном мешала это сделать. Она стучала своими когтями в окно, желая привлечь внимание рыжего. А он будто бы назло щурил глаза, делая вид, что этой серой нахалки, тревожащей его уют просто не существует. Но стук даже не думает прекращаться. Он нарастает с каждой секундой и наступает момент, когда рыжий скрипя зубами вынужден поднять глаза и кинуть гневный взгляд в сторону разносчицы писем. Та, кажется, ощущает триумф и если бы совы умели улыбаться, он бы сейчас в ответ получил бы одну из фирменных заносчивых улыбок таких вот субъектов. А Рон Уизли всё равно будет ее игнорировать, у него есть дела и поважнее, как например… -Доброе утро, любимая.– Тихо шепчет он женщине на ушко, целуя ее шею с придыханием и прижимая к себе. – Пора вставать, соня. – Улыбается он ей, а сам просто не намерен ее выпускать, даже если она использует свое тайное оружие против него, он не выпустит ее из этой постели, сопротивляясь всем ее женским чарам, но, тем не менее поддаваясь, потому что рядом с ней он готов и проигрывать, только бы ощущать вкус ее губ на своих. А сова будто бы поняв хитрость рыжего начинает стучать с такой силой в окно, будто бы пытаясь выбить его. Это совсем не нужно рыжему, они за 2 года поняли одну вещь – нельзя привлекать никакого внимания, так что сове придется угодить. -Ненавижу сов. – Бурчит Рон и заключая совсем недолгий поцелуй на губах любимой, встает с постели и неторопливыми шагами, будто бы испытывая нервы пернатой подходит к окну, открывая его. Сова махая крыльями взлетает в комнату и садиться на стульчик недалеко от обеденного стола, но завтрак еще не готов, так ей нечем полакомиться в данный момент. Вынимая письмо из лап когтистой бестии, Рон вдруг восклицает: -Это же сова Джорджа, интересно, зачем я ему понадобился в такую рань? – Но совы не умеют говорить, они умеют лишь злобно ухать и вылетать из комнаты с таким видимым возмущением, что, аж страшно становиться. Правда может не все совы так умеют, но это точно. – Ну да ладно, если это по работе, то оно может и подождать. – Рыжий бросает письмо на стол и оно, чуть проехавшись по деревянной поверхности, останавливается в пару футах от края стола, будто бы желая упасть. Правда рыжего оно уже не интересует. Будто бы исполняя план мести пернатой бесстыднице, разбудившей их, он не намерен читать это письмо прямо сейчас. Подождет. Впрочем, всё может подождать в такой момент. Он снова возвращается к кровати, где лежит его сонная женщина и, наклоняясь над почти вплотную над ее губами своими, ухмыляется: -Устраиваем постельный бунт, не желая выбираться из теплой постели? Как я тебя понимаю. – Рон прижимается к губам Гермионы более чем страстно, теперь их поцелуй носит совсем не короткий характер, он опьяняет и манит рыжего обратно в постель, обостряя все его центры и заставляя желать женщину, которую он сейчас целует. Но он не может себе этого позволить. По-крайней мере сейчас, ибо это утро мягко перетечет в день, а потом в вечер, а потом закончиться еще одной ночью, после которой их окончательно осудят и накажут разлукой, а этого Уизли пережить не сможет. -Я пойду, приготовлю завтрак. – Тихо выдыхает Рональд, отрываясь почти что с силой от ее губ, уже прошло не меньше 2-х лет, а эффект тот же. Удивительно. Правда, рыжий сейчас немного хитрит. Он прекрасно знает, что женщина слишком умна, чтобы понять, что он совсем не умеет готовить, точнее умеет, но его «шедевры» никто не стал бы пробовать, имея при этом здравый взгляд на мир. Но ведь зажечь огонь и поставить чайник, Уизли может, так что хотя бы с этим он поможет своей женщине. Костер трещит, заставляя рыжего от чего-то улыбаться. Он подкидывает туда дров, но огню это не нужно, он будто бы питается счастьем этих двоих, которые живут друг другом. Забавно, почти два года назад костер так же трещал, когда Уизли вломился в комнату замужней женщины и украл ее честь. Он трещал и во вторую их ночь, он будто бы сопровождает их отношения всё время и пока он не угас, их чувства тоже пламенеют в груди. И если это правда, ему не угаснуть никогда. Такова уж природа вечных огней, они будто бы любовь готовы пылать до самого конца, не зная, когда он наступит и не желая думать об этом. Эти двое тоже не желают, они просто живут и пылают друг другом. Просто потому что по-другому не могут. Не могут не любить. ***

Это солнце тебе, Этот ветер тебе, Это первый привет в ниоткуда Закрывая глаза, так хотелось сказать: "С добрым утром, привет, с добрым утром" (с)

Время утекает, как вода сквозь пальцы – давно доказанный факт. Оно стремительно бежит вперед, оставляя за нашими спинами лишь воспоминания о былых днях и поступках. Вмешиваться время опасно. Об этом говорил даже Альбус Дамблдор, а Гермиона всегда запоминает важные слова, таящие в себе суть и истину. Дни за днями, месяца, годы… Если бы нужно было вести за ними учет, Грейнджер бы уже давно сбилась. Каждый новый день приносил много боли, много страданий и слез. Жить так, как живет она – практически невозможно. Сейчас она лежит в объятиях любимого мужчины, но знает, что это все опять ненадолго. Это все как мираж в пустыне. Встречи редкие и чаще всего вслед за ощущение счастья наступает нестерпимая боль разочарования, самообвинения, самоуничтожения. Гермиона редко хорошо спит, ее давно мучает бессонница или совесть. Считать себя виноватой перед ребенком – ужасно. Да и перед самой собой она виновата. Перед всеми кругом и расплачиваться за свою вину тяжело. Она молча лежит рядом с Роном и слушает его ровное дыхание. С каждой новой встречей Гермиона понимает, что толкает любимого на новую измену, новый скандал в семье, новые ссоры и ругань. А если ее счастье, причем абсолютно мимолетное, так сильно вредит другим, разве может оно быть настоящим счастьем разве ей не пора выйти из жизни этого человека, чтобы, наконец, дать ему почувствовать себя свободным. Она эгоистка. Гермиона Грейнджер настоящая эгоистка, потому что в минуты своей слабости она произносит его имя. Она вновь и вновь зовет его. Сколько раз она умоляла себя перестать делать это, но все повторялось опять и опять. Разговоры с Рональдом о том, что все не правильно давно потеряли смысл и кажется, что у Уизли на них выработался иммунитет. Она мило улыбалась, когда вновь ее серьезные слова на эту тему были переведены в шутку, но, несмотря на это, опять звала его. Имя любимого стало для нее волшебным, а все прочее волшебство потеряло смысл. Почему такая сильная волшебница, которая смогла пережить войну, смогла противостоять темным силам не может противостоять самой себе? вновь и вновь наступает на одни и те же грабли и живет в мечтах. Иногда, когда Грейнджер все-таки удается нормально уснуть, она видит счастье. Во сне для нее складывается идеальный мир, но чаще спать она отказывается, чтобы вновь не ранить себя слишком больно. Виктор давно заметил, что у Гермиона бессонница, поэтому отвел ее в больницу по принуждению. Целитель говорил много слов, пытался выяснить причину ее проблемы, но она отмалчивалась или уходила от вопроса. В итоге выписанные пилюли и потраченное время. Она никогда не пьет их – не считает нужным. Жить в постоянном вранье, трепать нервы из-за нового приступа ревности Крама, жить так только для того, чтобы у сына была счастливая семья… Да как же можно назвать ее счастливой? Как можно было довести себя до состояния самоуничтожения. Кажется, Рональд проснулся, а значит, свои душевные терзания стоит отложить. Она не делится с ним этим, потому что боится, что он ее осудит или уйдет навсегда. А ведь должен уйти, чтобы все это прекратилось. Девушка закрывает глаза, все еще притворяясь спящей, а в глазах до сих пор стоит унылая картина потолка, на который Гермиона так долго смотрела. Гермиона улыбается с закрытыми глазами и тает от чутких прикосновений любимого. Он всегда так нежен и ласков. Самый заботливый и любимый мужчина на земле, который привносит в нее любовь, страсть и счастье, но одновременно с этим заставляет самоуничтожаться. Сова мешает проявлению чувств этих двоих. Гермиона привстает на постели и смотрит, как Рональд впускает сову в комнату и что-то бормочет себе под нос. Он недоволен таким ранним визитом пернатого почтальона, так же как собственно и Гермиона. «Кто мог написать в столь раннее время?» - мысль, которая проносится в голове Грейнджер. Но Рональд не собирается так просто сдаваться наступившему утру, стремящегося разлучить и укоротить часы встречи влюбленных. Возвращаясь к своей женщине, он вновь целует ее, заставляя Гермиону отбрасывать все грустные мысли из головы. Есть он и есть она и сейчас просто нельзя поверить в то, что они не могут проводить вот так каждое утро. Они обречены. Гермиона тает в руках мужчины, как в первый раз. С ним у нее всегда как в первый. Каждый раз новые эмоции, которые не контролируются мозгом, нереальная страсть, накрывающая с головой, отсутствие сил сопротивления и огромное наслаждение. Но все это так призрачно, как будто не по-настоящему. Его тепло, его дыхание, его губы, его тело – это все для нее. Он должен принадлежать ей и проводить каждое утро именно так… Но это жизнь, а она сурова. Красивые сказки давно не в моде, а реальность порой сурова до некуда. Она отвечает на его поцелуи, обнимая мужчину и прижимая его к себе. Запустив свою руку в его волосы, она взъерошивает их и заставляет прижиматься к себе еще сильнее. Обвив его спину ногами, не давая мужчине отходить от нее, Гермиона, улыбаясь, смотрит в его глаза: - Завтрак? Ты уверен, что это безопасно? – спрашивает она его. Все же пора действительно просыпаться, а значит, следует отпустить Рона и заняться приготовлением кофе. Она бодро встает вслед за ним с кровати и не спеша одевается. Она не любит утро. - Давай я, - говорит она и оттесняет Уизли от костра, на который собирается поставить турку. Кофе стал ее привычным завтраком, несмотря на то, что давно уже надоел. Как будто бы горькость этого кофе возвращала в горький реальный мир. Может в него следовало бы иногда добавлять сахар? Сахар ведь та же радость, тот же позитив. Глупо, но кофе с сахаром Гермиона пьет только тогда, когда завтракает с Роном. Если ночь была незабываемой, то и завтрак должен отличаться от серой повседневности, хотя бы на пару кусочков сахара-рафинада. ***

Алый дракон, несущий тепло, Алый дракон, смотрящий в глаза, По воле судьбы у нас сердце одно, И нам с тобою расстаться нельзя. (с)

Если бы кто-то еще давно, когда Рон был молодым и зеленым, когда его рыжие волосы так ярко блестели на солнце, а сердце было настолько быстрым, что казалось вот-вот ему поставят диагноз аритмии, так вот если бы в это время, тогда давно после Хогвартской битвы кто-то сказал Рону, что его жизнь сложиться так, он бы просто посмеялся бы в лицо этому человеку. Да ведь и правда, как твоя жизнь может пойти крахом, если рядом с тобой женщина которую ты любишь? Как твоя жизнь может рушиться словно старые не восстанавливающиеся маггловские постройки, когда твоя девушка смеется с твоих не всегда удачных шуток, когда она тебя любит, когда вы мечтаете о своем будущем, пусть так мало и говорите об этом вслух. Видимо этого смеха на двоих было мало, мало было озвученных слов и планов, мало было всей той мишуры, которая скрепляет отношения. Не мало было лишь одной любви, но глупости оказалось больше. Так рушатся судьбы. Так теряется смысл жизни и так мы убиваем себя с каждым днем всё больше и больше не решаясь сделать последний шаг или исправить жизнь к лучшему. Столько раз он думал сделать хотя бы один шаг и изменить это всё, уйти от Мэган, да он заставит страдать ее, своих детей, но всё наладиться вскоре, люди склонны забывать многое, только не любовь. Любовь, которая стала его и мучением и наградой, любовь которую он делит не с законной женой в супружеском ложе, а с любовницей и матерью чужого ребенка в каком-то пабе, где полно пауков, которых он так ненавидит и нет домашнего уюта к которому так стремиться его сердце. Неужели это всё что они заслужили? Неужели ничто никогда не изменится? А раннее утро не терпит размышлений, пусть оно и мудренее, но тем не менее вечер подходит для раздумий намного больше. Может именно поэтому, женщина отлучает рыжего от костра, в котором уже увяз его взгляд, грозясь, стать чем-то большим чем немое вопрошание. Сколько бы ни было в груди боли и разочарований, сколько бы мы ни мечтали, завтрак должен быть по расписанию, так уж приучили желудок Рональда Уизли и ему плевать на сердце хозяина, пусть то хоть кровью обливается, главное, что бы нужная порция чего-то там пришла в нужный момент. Это сплошное потребительство. Но ведь это просто желудок, разве можно от него требовать больше? Рон приземлился на жесткий стул и тот угрожающе зашатался под ним. Дело было не в весе мужчины, для своего возраста рыжий был еще весьма подтянут, да и животика особого не нарастил, пусть и были при этом все возможности. Просто в этом пабе все вещи были подобным образом испорчены, время и постоянная смена временных владельцев казалось бы отложилась на каждом декоративном штрихе маленькой комнатушки, поэтому рыжий даже привык к таким скрипучим стульям и старым кроватям, которые сопровождали их бытовой образ жизни. Мужчина опустил руки на стол и улыбнулся, наблюдая за тем как его женщина готовит кофе – такая серьезная, будто бы в той турке сейчас был не бодрящий напиток, а какой-то очередной состав оборотного зелья, и в тоже время она была такой домашней, такой уютной, такой нежной, что хотелось встать и обнять ее сзади, шепнув на ушко о своих чувствах. Сколько у них ни было встреч, он не переставал любоваться ею, чем бы она не занималась – застилала ли кровать, варила бы кофе или же просто ему улыбалась, гладя своей рукой рыжую щетину мужчины, он никогда не переставал ею любоваться. И никогда не перестанет. Мужчина уже оперся руками на деревянную столешницу и готов был подняться, что бы повторить свой ежеутренний ритуал как вдруг стол покачнулся и снова издал странный скрип, показавшийся мужчине чуть ли не треском, письмо соскользнуло с края стола и упало прямо на ноги рыжего, будто бы специально хотело, чтобы его, наконец, открыли и прочитали. Мужчина вздохнул и, пробормотав себе под нос очередное проклятье, наклонился и поднял злосчастное послание. Гермиона еще была занята завтраком, поэтому он мог ненадолго отвлечься разбором утренней почты. Не торопясь мужчина открыл конверт и посмотрел на слегка желтый пергамент, где виднелся спешный почерк его брата. Тот видимо действительно спешил, потому что неаккуратность написанных букв и клякса в конце наталкивали именно на такие выводы. Рыжий повертел в руках листок, раздумывая читать ему письмо или нет, и не найдя радикальных причин почему нет, углубился в размашистый почерк. «Привет тебе, изменщик века. Не знаю когда к тебе попадет это письмо и попадет ли вообще, потому что ты вечно где-то шляешься по ночам и домой не ходишь, но это дело уже твое, а моя братская и святая обязанность отправить тебе данное известие и даже если ты его не получишь, я не виноват. Хотя знаешь, Ронни тут уж я точно не виноват. Кто бы мог подумать что так получиться, а впрочем я тебе когда-то это предрекал, но ты никогда никого не слушаешь, рыжая твоя и пока не облысевшая башка! Мало того, что я тебя прикрывал почти каждую ночь как последний дурак. «Да-да, Мэган, мы работаем, знаешь эти гоблины какие хитрые твари привозят товар лишь по ночам и любят рассчитываться лишь в темноте, говорят их глаза устроены таким образом, что…Ты не слышала, нет? Давай я тебе расскажу». Я уже скоро напишу книгу «Как обмануть жену брата 232 способами и не получить за это от него никакой благодарности». Впрочем 233 способа никто не придумал, а если бы и придумал в твоем случае уже всё пропало. Как бы сегодня ночью к нам в мастерскую в магазин заявилась Мэган и пока я дремал на бумагах, разрабатывая еще один чертеж(кстати, завтра твоя очередь, не забудь), она вдруг обнаружила, что тебя там нет. Я пытался выдать за тебя облезлую кошку на нашем диване, ту которую приютила Верити, но твоя милая блондиночка не поверила, а жаль, вот если бы ты не так много ел бы, может бы и прошло. А вообще скандал был не хилый. Я сказал, что ты раньше ушел и всё такое, но она была зла и кричала о том, что с нее хватит твоих выкрутасов, обмана и прочей лабуды, которую ты еще выслушаешь когда ее увидишь, так что не буду лишать тебя удовольствия и на этом закончу свой братский долг. Кстати, если вдруг я тебя больше никогда не увижу, не забудь перед встречей с женой переписать на меня вторую часть магазина, а то вдова в бизнесе как бы очень плохая примета, а мама нас учила в приметы верить. С наилучшими пожеланиями, Всегда твой брат. Гермиона наконец поднесла к столу их скромный завтрак и мужчина поспешно засунул письмо в карман, растерянно улыбаясь женщине. -Спасибо, дорогая. – Он слегка коснулся ее руки, углубляясь в мир своих мыслей. Описанная Джорджем ситуация не вселяла оптимизма. Пусть и этот показной шут играл словами и как бы глумился, но в этих словах действительно таилось предупреждение. Да и не на пустом месте, признаюсь вам. Два года это не так уж и мало, неизвестно когда Мэган заметила за Роном такое поведение, да он и до встречи с Гермионой мог долго не являться домой, ночами пропадая в каком-то пабе. Это было нормально, но сейчас она вела себя по-другому, впрочем неудивительно Рон не являлся подолгу домой, а когда наконец появлялся, то выглядел так будто бы его подменили, иногда сиял, иногда погружался в свои мыслм при этом как-то странно и глупо улыбаясь. Женщины такое чувствуют. Чувствуют когда у них появляются соперницы. И да ладно если бы их было несколько, его жена бы это простила, они хаффлпаффки очень понимающие женщины, но тут дело было в другом, она понимала, что ее противница – одна определенная женщина, одна соперница, которая может стать угрозой для всей их семьи. А впрочем, может и не понимала, кто их знает, этих женщин, Рон при всей своей обретенной за года многодальности иногда их совсем-совсем не понимал, так что читать мысли жены не лез и не хотел. Противно это, знаете ли. -Ты так сладко спала, не расскажешь мне, что тебе снилось?– улыбнулся мужчина, желая перевести тему, Гермиона была слишком умна и легко могла заметить, что он чем-то озабочен, не за чем портить такое утро мрачными разговорами. Мужчина пригубил горького кофе с молоком, внимательно глядя на любимую и улыбаясь ей. Он хотел, чтобы все его проблемы остались в этой горечи, пропали вместе со вкусом, пусть останется на земле только он и она, не надо ничего больше, ничего никогда не надо. А время бежало, словно раненный гипогрифф и часы на стене издали подлый звук, свидетельствующий, что ему Рону Уизли надо убираться восвояси – на работу или домой это уже не так важно, он должен уйти от нее, от той, к которой бежит словно на крыльях, от той, которая делает его жизнь не такой мрачной. -Ох, как бы я хотел притвориться, что я этого не слышал. Но, тем не менее… - Мужчина вздохнул и, встав со скрипучего стула, заключил хрупкую женщину в объятия. Он всегда вместе с собой забирал ее запах и поцелуй, без этого было бы совсем тяжело в том мире реальности, где не было места для любви этих двоих. Отрываясь наконец от ее губ, он жарко выдохнул. – Если бы ты знала, как я тебя люблю… Он стоял и обнимал ее сейчас, прижимая к себе, прекрасно зная, что скоро он отпустит ее и тепло ее рук, запах волос и нежность голоса будет ему являться во сне будто бы фантомы, но не больше. Их любовь не могла спасти их, они сами не могли спасти себя, они просто плыли на этой волне, пытаясь быть честными друг с другом, и не желая признавать, что врут при этом всему миру. Но плевать на весь мир. Ведь говорят, что когда люди обнимаются и сливаются в поцелуе – они создают свой мир. И Рональд Уизли в это свято верил. Просто у него не было никакого другого выбора. ***

измена, испуг, обстоятельства. такие вот мы все живые… все способны на предательство на подвиг – лишь некоторые. (с)

У Гермионы все валится из рук. Нет, не в прямом смысле этих слов, а в переносном. Она натянуто улыбается Рону и старается ни в чем не показать своего истинного настроения. В последнее время ее как-то слишком сильно начало напрягать такое положение вещей. Женщина варит кофе, уткнувшись взглядом в турку, не моргая. Она как будто бы на время уплыла от мира сего, полностью погрузившись в свои мысли, а когда обернулась, то заметила, что Рональд читает то самое письмо, что принесла ему с утра пораньше сова. «Интересно, что пишут?» - думает она, когда разливает кофе по чашкам. Потом Грейнджер вспоминает, что Рон вроде говорил о том, что это пишет Джордж, а значит наверняка что-то по работе, а у них не так много времени, чтобы обсуждать быт. Хотя и это тоже важно. Гермионе важна каждая минута, прожитая ее любимым человеком. Важен каждый кусочек земли, на которую он ступил, каждый его вздох и улыбка. Но как же жестоко время, оно постоянно вмешивается в дела этих двоих, постоянно напоминая любящим о том, что их время ограничено. Гермиона ставит на стол чашки и садится рядом с Роном. Заглядывать в его письмо она не собирается, но не заметить его растерянной улыбки тоже. Видимо послание было не из самых приятных. Это утро вообще было полностью наполнено неприятными известиями. Рано или поздно Гермиона уйдет домой, сказав, что ей пора или же это сделает Рон. Они не считают, кто и когда это скажет первым, потому что понимают, как сильно оба хотят остаться и прекратить все то, что сейчас происходит с ними. Они хотят полной жизни, а не получают и ее половины. Они обречены. Гермиона тоже рассеянно улыбается в ответ. Она уже не знает, что хочет сказать, что хочет подумать и сделать. Она больше так не может, но понимает, что никогда не начнет этот разговор. Тогда, два года назад их встреча показалось знаком судьбы, что наконец-то двое влюбленных имеют шанс воссоединиться вновь, чтобы исправить ошибки молодости и тому прочее. Сейчас же Грейнджер видит это совершенно по-другому. Для нее эта двойная жизнь превращается в сущий ад, от которого она не может отказаться. Горький кофе приводит в чувства и как лезвием по коже напоминает о том, что пришло утро, а значит, вечерняя сказка закончилась. - Я не помню, - отвечает она на его вопрос о том, что же женщине сегодня снилось. На самом деле она конечно лукавит, потому что на самом деле давно не видит сны, а если и видит, то плохие. В этих снах ее, то обвиняет сын, то бьет муж, то ее обман раскрывается. В общем, все очень печально и прискорбно. Гермиона смотрит на часы в унисон с Рональдом. За то время, пока они вместе это занятие стало вредной привычкой для обоих. Постоянно прятаться, стараться успеть со временем, не опоздать, а главное заставить себя вовремя уйти от того, с кем бы мечтала провести всю жизнь. Почему-то именно сегодняшнее утро выдалось особенно грустным для миссис Крам. Какое-то странное предчувствие того, что все поменяется совсем скоро, что их обман раскроется, что в этом могут пострадать невинные дети… Хотя этот страх Гермиона испытывает всегда, когда возвращается со встречи с любимым. Ей кажется, что у нее просто на лбу написано, что она счастлива, и что сегодня она была с ним. Но пока все шло более-менее гладко, не считая нескольких скандалов с Крамом. Виктор стал уж слишком часто и слишком много кричать на Гермиону, а она по большей части отмалчивалась. Ей надоело что-то объяснять, доказывать и вообще говорить с ним о них. Сегодня она стоит в объятиях Рона и снова плачет, как маленькая девочка, которая прощается с мамой, когда уезжает куда-то надолго, плачет вновь от той боли, что кипит в душе. Она утыкается лицом в грудь любимого и тихонько всхлипывает. Как же она устала жить вот так. Ее плечи слегка подергиваются в объятиях мужчины. Слезы безостановочно стекают по бледным щекам Гермионы, впитываясь в материал рубашки мужчины. Она устала прощаться. - Я больше так не могу, Рон… - тихо шепчет она. Возможно, мужчина подумает, что Гермиона имеет в виду их прощания. Каждое из них дается влюбленным тяжело, но их бодрит мысль о новой встречи. Но в эти слова, женщина вкладывает глубокий смысл, понятный ей одной. На прощание поцелуй, и три самых горячих и дорогих слова любимому: - Я люблю, тебя, - говорит она и, не оборачиваясь, уходит, толкнув дверь плечом. Погода в Лондоне, как известно меняется часто. Сейчас во дворе идет сильный дождь, гулко стуча по крышам домов и магазинчиков. Люди, видимо, спешащие на работу, быстро бегут под зонтами в сторону лондонской подземки. Грейнджер же выбирает себе иной маршрут. Она просто вбегает в проулок между домами, раздается негромкий хлопок и девушка исчезает, оказываясь уже через несколько секунд в Болгарии, у дверей поместья семейства Крамов. Открыв железные ворота, она, тихо стуча каблучками по камням, направляется к парадной двери, не замечая, как в поместье горит свет из окна кабинета Виктора. Только зайдя в дом, она обнаруживает, что Крам по какой-то странной причине сегодня вернулся домой раньше положенного срока. Его командировка должна была продлиться еще как минимум дня два. Зрачки миссис Крам расширяются от страха перед предстоящим оправдательным разговором. Ведь она даже не представляет когда Виктор приехал, и что ему вообще удалось узнать об отсутствии Гермионы. На трясущихся ногах она поднимается по лестнице, пытаясь прошмыгнуть мимо кабинета мужа, дабы попасть в ванную и хоть как-то привести себя в порядок. Но неосторожный скрип ступеньки и из-за двери слышится голос Крама: - Гермиона? Ты дома? Грейнджер закрывает глаза и тяжело вздыхает. «Сейчас главное не волноваться и просто вести себя как обычно», - думает она и потихоньку открывает кабинет Виктора. - Ты уже приехал? – спрашивает она, заходя в освещенную огнями комнату. Ее голос звучит тихо, но вполне спокойно. Виктор стоит спиной к двери, устало вглядываясь в вид из окна. - Я удивлен, почему не застал тебя сегодняшней ночью дома, - говорит он, поворачиваясь, чтобы взглянуть на жену. По нему видно, что с поездки он еще даже не переодевался и все время после прибытия просидел у себя в кабинете. Возможно разыскивая Гермиону всевозможными способами. Он явно волновался, но сейчас он готов выразить свое недовольство в полной мере. - Виктор, я… – начинает она, но мужчина быстро преодолевает расстояние между ними и хватает женщину за предплечья, грубо впиваясь в них пальцами. - Вот только не надо мне врать, что ты была у родителей, - шипит он ей в лицо, заставляя тем самым Гермиону бояться еще сильнее. – Я не буду допытывать тебя о том, где и с кем ты провела эту ночь. Я сделаю проще. С сегодняшнего дня ты будешь находиться подле меня, - говорит он, и отходит прочь. Сегодняшнее утро для него так же неудачно, как и для Гермионы. Достав небольшую коробочку из стола. Он возвращается к Гермионе и грубо хватает ее за руку, надевая на нее тоненький браслетик. Гермиона в недоумении смотрит на мужа. - Это обычный браслет, на который наложено необычное заклинание. Теперь, когда ты решишь отойти от меня на расстояние, которое превысит пару сотен метров, то ты обожжешься заклинанием и вряд ли решишь повторить свою попытку вновь, - говорит он, странновато ухмыляясь. Безусловно, он уже предусмотрел заклинание обратной связи, и расколдовать или снять браслетик с руки Гермионы сможет лишь он сам. Возможно, это уже и поняла сама Гермиона, потому что в ее глазах начали наворачиваться слезы. Сейчас она просто чувствует себя человеком, которого просто лиши свободы. Под конец он и вовсе впивается жестким поцелуем в губы жены, не представляя, что буквально несколько минут назад эти губы целовал другой мужчина. Она разворачивается, толкает дверь рукой и выходит из кабинета. Как дальше жить. Ведь теперь бессмысленно отпираться самой себе в том, что Виктор понял, что его жена ему неверна. Как жить, зная это? А Виктор все еще улыбаясь смотрит на дверь. Да, его сюрприз на счет браслета правда удался, просто сначала украшение предусматривалось как просто красивая безделушка, которая впоследствии бессонной ночи Виктора превратилась в темный артефакт. Он чувствовал в себе нарастающую злость и сам не понимал, на что злиться. Может она действительно была у матери, ведь он просто солгал на счет того, что все проверил. Он не мог не верить ей и не подчиняться ей. Эта женщина украла у него сердце еще в юном возрасте, ну а сейчас принадлежала только ему. Иначе быть не могло. Он просто перестраховался. Он просто не намерен делить свою женщину ни с кем. Он просто задыхается от ревности и не контролирует свои действия, но все же любит, пускай и совсем не так, как бы этого хотелось его супруге. ***

Хочешь знать, кто из нас потеряет сильнее, Хочешь взвесить, уверившись, что не внакладе? Где же рвать - вдоль по сердцу, немного правее? Душу, как?.. Пополам или в клочья, по правде.(с)

Есть люди, которые не знают ради чего живут. Они просто просыпаются изо дня в день, пьют крепкий чай или горький кофе, читают ненужные им новости и идут на работу, которую в глубине души они ненавидят, идут на нее, что бы вернуться домой, где никто их не ждет, а даже если фактически и ждет, то всё это лишь их иллюзия, которой они успокаивают себя, ложась спать и думая, что завтра всё будет совсем по-другому. Нет, не будет. В таких семьях люди одиноки, они могут сидеть за одним столом, но не чувствовать себя семьей, они могут разговаривать друг с другом, но не слышать собеседников, они даже могут заниматься общим делом и при этом чувствовать как это отдаляет их всё больше и больше. Это несчастные люди, люди которых очень много вокруг, но, несмотря на это Рональд Уизли не смел себя причислять к ним. Да, пусть его жизнь сложилась совсем не так как он представлял, пусть он врет своей жене, пусть не может любить ее, пусть он подает плохой пример своим детям, пусть он среди всех своих родственников самый аморальный тип в плане семейного счастья, но, тем не менее у Рона Уизли есть что-то такое ради чего он каждый день открывает глаза и пытается стать лучше. Плохо пытается, но его смысл жизни ведет его дальше. Он делает это всё ради любимой женщины, женщину которую теряет почти каждый день и обретает лишь по праздникам, но она есть в его жизни, а этого уже не мало. Уизли ненавидит расставания, в такие моменты просто не знаешь как себя вести – прощаться долго и говорить много слов или же быстро выпалить о своих чувствах и скрыться за дверями, будто бы последний трус, который понимает, что еще секунда, и он передумает и никуда уже не уйдет. -Может, мы сегодня уйдем вместе? - начинает он как-то запоздало, чувствуя в своем голосе неуверенность, но не потому что он сам сомневается в своих словах, а лишь потому что предвидит ответ женщины. Но она уже не слышит его, она скрывается за дверью. Оставляя его одного в этой комнате, запомнившей запах ее духов и теплоту тела. Есть правило. Она, как правило, уходит первой, спускается по лестнице и сдает ключи возле барной стойки, когда-то они решили, что именно так логично, ведь именно она снимала эту комнату на ночь, и никто не мог заметить, как рыжий мужчина поднимался по лестнице вверх, чтобы проникнуть под покровом ночи в чужие покои. А Уизли в свою очередь всегда уходил с помощью летучего пороха, огонь символичен, он был началом их встречи и началом их прощания и что уж там, началом его еще одного отрезка «одиночества». Лишь один раз в жизни это правило нарушалось. В прошлую их встречу, Рональд таки уговорил Гермиону выйти из дверей очередной пыльной комнатушки вместе. Это стоило ему многого, она конечно же сопротивлялась. Но видя как для него это важно – согласилась. Забавно, но это был за два года самый смелый их поступок, который они наконец предприняли. Неужели на этом всё? Она просто боится, боится позора, а он боится потерять ее. Именно страх мешает им быть счастливыми. Рон кидает порошок в огонь и, не оглядываясь, входит в огонь, называя адрес своего дома. Нет смысла идти на работу, его встретит Джордж со своими нотациями. Как раз именно он среди всех близких Рона может понять всю трагедию мужчины, именно он бы мог ему помочь, да он ведь и пытался, а теперь всё пошло ко дну и он просто не сможет больше давать поблажек. Семья важнее всего. Да, по такому принципу живут все Уизли. Уверенные шаги по паркету, прямая осанка и усталые глаза. Ах. Если бы Рон мог сейчас быть таким же сильным как и его вид, но он не смеет давать слабину. Пусть даже продеться снова, врать жене, пусть придется выдумывать очередную сказку, но это всё ради общего блага. Кажется, так говорил когда-то Дамблдор, правда он и не думал, что один рыжий однажды возьмет и наложит его слова на трагедию своей жизни. Из кухни слышатся рыдания. Тихие, придавленные, будто бы женщина боится, что может потревожить кого-то своей болью. Такая она его жена – беспокоиться за других, даже когда хуже всего именно ей. Это тоже раздражает Рона, но не сейчас, сейчас он сжимает зубы и, желая быть сильным, проходит в кухню, закрывая за собой дверь. Женщина лежит на столе, сотрясаясь от почти беззвучных рыданий, правда, когда она слышит его шаги, она вдруг замолкает и поднимает красные заплаканные глаза. --Меган… - начинает тихо Рон, устало глядя на нее и думая, что бы сказать ей сейчас. Он ненавидит себя. Ненавидит за то, что причиняет ей боль, за то, что ее лицо такое красное, за то, что в глазах столько боли. Она ни в чем не виновата, она, как и все хочет просто быть счастливой, а он не может дать ей счастья. Он пытался, честно пытался, но не получилось. -Ты… - Она вдруг срывается с места, ее лицо искажается яростью, в глазах боль, нет не такая какую она прячет от него каждую ночь, это другая боль. Боль, которая толкает на безумства, боль, которая делает нас сумасшедшими. Это почти ненависть. Почти. – Ты…- ее голос тих, она шипит и задыхается от выдыхаемых слов, будто бы не может, говорить, будто бы внутри нее всё закипает и перекрывает ей все возможности свободно выражаться. И вдруг ни с того ни с сего она хватает полотенце, лежащее на столе, полотенце, которым она вытирает стол, когда Арти не замечая ничего вокруг расхлябывал кашу на стол, полотенце которым убирала за Роном небрежно пролитый им кофе, полотенце, которое каким-то образом было сегодня ее собеседником и единственной поддержкой. – Как ты посмел…- Полотенце сотрясает воздух, женщина целится прямо в лицо, но слезы, застилающие глаза и ярость, вырывающаяся наружу не помогают, а лишь мешают женщине быть точной. Полотенце проходит в пару сантиметрах от уха рыжего, но он не уворачивается, он смотрит на женщину, быстро моргая и не понимая что происходит. Он никогда не видел ее такой, никогда. За столько лет совместной жизни, она никогда себя так не вела, что бы он не сделал, а ведь порой, еще в самом начале замужества он мог пропасть не на одну ночь. А на несколько и ничего не объяснив завалиться на диван в обнимку с бутылкой огневиски. Даже это она терпеливо сносила, что же теперь случилось с его спокойной женушкой, что она просто слетела с катушек. -Мэг, что случилось? – Рон заглядывает жене в глаза, не смея подходить ближе. Он не боится, что на него обрушится ее гнев, он даже бы хотел получить этим полотенцем по голове, по лицу, по рукам, наверное, так бы было легче, так бы можно было подумать, что он искупил хотя бы каплю ее боли, хотя бы совсем чуть-чуть. -Что случилось?! – Привычно тихий голос Мэг превращается в какой-то истеричный хохот, никогда, Рон никогда не слышал от нее такого. Она снова замахивается, но теперь мужчина поднимает руку вверх и перехватывает на лету полотенце, выдирая его из ее рук и бросая его на пол. -Ты не в себе, Мэг. – Рон делает шаг вперед, но не торопиться заключать женщину в объятия, он будто бы ждет, что она сейчас наброситься на него или же наоборот что-то сделает себе. А ее трясет и она шатаясь подходит к нему ближе, спотыкаясь на ходу и раскачиваясь в разные стороны, будто бы еще чуть-чуть и сейчас упадет, она выдыхает ему прямо в лицо: -Рональд Уизли, где ты был? Где ты был этой ночью?! Рональд крепко держит ее за плечи, смотря в глаза, и желая успокоить, он не понимает как себя вести сейчас. Он вообще не понимает, что происходит. Джордж предупреждал его об этом, но разве рыжий мог подумать о таких масштабах этой проблемы. -Мэган, я… - голос Рона становиться тихим, он говорит с ней спокойно и уверенно. Так читают сказки на ночь детям, желая, чтобы голос не раздражал слуховые рецепторы и благоприятствовал засыпанию, его сказка не менее фантастична, но и так могло быть и в жизни, поэтому она должна ему поверить. Она всегда верит, плачет по ночам, отрицает всё внутри себя, страдает из-за непонимания, но делает вид, что это всё правда, что так надо и что такова их жизнь, жизнь которая мучает всех вокруг. Рон на секунду прикрывает глаза, будто бы пытаясь справиться с отвращением к себе. Он сейчас ненавидит себя не меньше чем она, но он помнит ради чего он это всё делает. Ради общего блага. Господи, это всё ради общего блага. – Я должен был быть на работе, но эти все чертежи, они меня так утомили, что я решил отправиться домой, и по дороге зашел в один из пабов, выпить немного и отдохнуть, ну знаешь, как это бывает. – На его лице появляется секундная улыбка, такая какая сопутствует всех злодеев века, его мимика несмотря на титанические усилия мужчины тоже не хочет помогать ему, ухудшая ситуацию вокруг. Правда женщина вряд ли это заметила, ее трясет, а лицо ее не отражает никаких эмоций. Будто бы кукла. Живая, и полная внутри всем чем можно, но внешне невозмутимая до кончиков волос. – Но я переборщил с выпивкой и не учел, что сильно устал. В итоге меня ожидала еще одна ночь на деревянном столе. Видишь, не всё так страшно. Ты беспокоилась за меня, да? – его голос становится участливым, так разговаривают с маленькими детьми. Говорят, что сумасшедшие похожи на детей, что ж у него сейчас нет выбора, он должен в это верить. –Прости, я не должен был… Но Рон не успевает договорить, женщина вдруг кричит и слезы, будто бы по приказу снова льются водопадом из ее глаз, она освобождается от его крепких рук и колотит его грудь кулаками. Мужчина даже не уклоняется. Ему не больно, он чувствует, что заслуживает такой реакции, он даже не хочет, чтобы она останавливалась, будто бы это единственный способ, который может помочь им общаться, правда эта мысль покидает его, когда она начинает кричать: -Мне надоело, надоело, так надоело,что ты мне врешь. Я знаю,что ты был с ней. Я знаю. Она тебя видела. Ханна тебя видела. Видела как ты был с ней, как целовал ее. Я знаю это была Грейнджер, я знаю... Он отшатывается от нее, раскрывая широко глаза. Теперь его ноги подкашиваются, он пытается быстро оценить сказанные ею слова, придумать достойную контратаку, но все доводы разбиваются под градом ее слов. Она знает правду, знает и теперь их уже ничего не спасет, никакие объяснение, никакие слова, никакие выдумки. Это приговор. Сердце в груди бешено бьется. Конец. Это действительно конец? Нет. Должен быть выход. Давай же Рональд Уизли, найди его, найди поскорее, скажи же что-то, надо что-то сказать. Ну не молчи же. Отрицай всё, смейся, делай вид, что она шутит, скажи хоть, что этого никогда больше не повториться. Ври ей. Ври как тогда врал, тебе есть что терять. Ты должен спасти другую. Но слова не вырываются из горла, сердце кричит, а мужчина продолжает так же потрясенно смотреть на женщину, будто бы не понимая, что происходит, будто бы не желая верить, что эти два года таких хитрых уловок и шпионских игр закончились лишь одной его невинной просьбой пройтись вместе после одной из их ночей. Это так глупо. Господи, как же он был беспечен, а Гермиона была права, но неужели из-за такой мелочи они теперь навсегда потеряют друг друга? -Господи, Рон, почему она? – глаза Меган застилают слезы, они капают с ее подбородка на кафель их кухни, их так много, что кажется, скоро под ногами женщины будет огромная лужа солёной воды. – Я бы простила бы тебя, если бы это был кто угодно, ты мог бы встречаться с разными женщинами, ты мужчина, я знаю, вы все такие, вы без этого не можете, но почему, почему она? Рон молчит, он продолжает просто смотреть на нее, не решаясь даже сделать шага навстречу ей. Не решаясь даже поднять руку, чтобы дотронуться к ней, не решаясь даже отвести глаз. Почему? Она действительно хочет знать почему? Потому что он любит, любит свою гриффиндорскую зазнайку и никого другого, разве он стал бы так рисковать ради кого-то другого? Разве стал бы? Видимо в глазах Уизли его мысли не остались незамеченными. Потому что глаза Меган вспыхнули и преисполнились прежней ненавистью сумасшедшей. -Почему она? Почему именно она? Ты мог бы выбрать любую, но ты выбрал ее. Эту чертову гриффиндорку, эту чертову шлюху, которая с каждым днем рушит нашу семью. Я ненавижу ее. – Из ее уст вырываются слова, которые Рон никогда не слышал прежде от нее, эта брань, порожденная злостью и обидой, но эта брань звучит в сторону женщины, которую он любит, и с каждым моментом лицо Рона меняется, становясь таким же безумным, как и у его жены Чувствуя в груди ярость, чувствуя, что он закипает и с каждой секундой слыша новые оскорбления, Рон просто не сдерживается и кидается в сторону, Мэган хватая ее за кисти рук и сжимая их со всей силой в своих руках, теперь он кричит на нее: -Не смей так говорить о ней! Теперь уже поражена Меган. Ее рот застывает в крике, а глаза испуганно смотрят на мужа, теряя прежнее выражение и приобретая свое привычное – растерянное, жалкое и ранимое. Она боится, она дрожит, она испуганно трясется в его крепких тисках, а он, не контролируя себя, сжимает ее руки всё сильнее и сильнее, даже не понимая, что делает ей больно, в глазах ярость, она задела все его чувства и теперь он просто защищает ту, которую любит, даже не понимая, что убивает этим ту, которая родила ему дочь. -Мне больно, Рон. – она говорит шепотом, ее голос дрожит и в глазах застывают мелкие слезы испуга, она никогда его таким не видела, прежде он так не кричал на нее и не делал ей больно. – Пожалуйста, Рон, отпусти меня, пожалуйста... Но Рон как будто бы не слышит, он шепчет с какой-то яростью остервенело, глядя ей в глаза: -Она не такая, она совсем не такая, ты не знаешь. Ты ее совсем не знаешь… Казалось бы ничто не может привести его в чувство, да только…. -Мама! – крик мальчишки раздается за спиной мужчины. Рон как будто бы приходит в себя и замечает, что его руки сжимают кисти жены, он отпускает их и растерянно оглядывается назад: -Арти?.. Сын стоит и его маленькое тело сотрясает дрожь, которая будто бы зараза охватила всех Уизли. Он испуганно смотрит на маму, которая со слезами потирает кисти и дрожит, будто бы в комнате холодно. -Арти, это не то, что ты… - Рон делает шаг вперед. А его сын отшатывается от него и кричит, кричит, как недавно кричала мать. -Не подходи ко мне! – Мальчишка оборачивается и бежит, бежит по лестнице, будто бы боясь, что его отец побежит за ним и сделает ему также больно как только, что сделал матери. -Я поговорю с ним. – Прежний голос возвращается к Мэган, разве что ее выдает дрожь и красные пятна на руках. Она пытается идти быстро, но ее походка тоже не прямая, будто бы даже ноги не могут вынести всей этой боли, они подкашиваются и не дают своей хозяйке идти ровно. --Меган, я…прости меня, я… Но она его не слушает, она выходит вслед за сыном. Не смотря на мужа, а тот без сил падает на стул и прячет лицо в руках. Господи, он ведь никогда не поднимал руки на женщину, он никогда не делал ей больно, никогда даже не кричал на нее так, что же он натворил. Но сильнее всего, будто бы клинок пронзает сердце, ему запомнился взгляд сына. Полный ужаса, полный боли и страха, вспомнить только как он отшатнулся от него. Это будто бы все те отношения, которые мужчина строил все эти годы, все те отношения ради которых он выбивался из сил разом рухнули, только от одного зрелища того как отец склоняется над его матерью, а та плачет и просит его отпустить ее. Рон Уизли ты чудовище. Чудовище. Рональд не знает сколько прошло времени. Он слышит плач мальчика, слышит тихий голос жены, он не помнит, как давно она ушла, он просто ненавидит себя и не знает, что делать. Два года он ловко играл эту роль, только ради того, чтобы в один момент потерять всё – уважение сына, доверие жены и…Гермиону. Нет, он не может ее потерять, он должен с ней встретиться, они должны всё обсудить. Это не может так закончиться. Но не сейчас, точно не сейчас, сейчас он просто не сможет выдавить из себя, ни слова. Меган возвращается на кухню, а мужчина не решается поднять голову, она тоже не смотрит на него, просто разводит огонь и убирает с пола разбитую посуду. Как та очутилась там – неизвестно, но если бы это была главная их проблема – жить было бы легче. -Как он? – Тихо спрашивает мужчина. -Он… - женщина замирает и так же тихо отвечает. – Он в шоке, это пройдет,…наверное… Рон кивает, правда она этого не видит, да и не смогла бы оценить его жест, его голова слишком низко находиться к столу, чтобы выразить хоть какое-то участие. Собравшись с силами, мужчина вдруг выдыхает. --Меган, это…это просто не может больше так продолжаться. Ты не видишь? Это убивает нас. Мы должны…-Мужчина замирает, а потом выдыхает эти слова на духу, будто бы боится, что если не так, он их никогда не скажет. – Мы должны расстаться. Теперь она озирается и в ее глазах он снова видит неподдельный испуг. -Нет! -Она бросает разбитую посуду на пол и даже не замечая, что порезала ладонь бросается к нему и хватает его за одежду, будто бы боится, что он прямо сейчас уйдет и бросит ее одну навсегда. –Нет, Рон не надо. Прости, прости, прости меня.– Она испуганно шепчет это ему и дрожит, ее губы тянутся к его лицу и начинают покрывать его поцелуями. Он пытается отдалиться от нее, но она будто бы безумная целует его шею и шепчет извинения. – Мы всё это преодолеем, Рон, пожалуйста, только не уходи. Я изменюсь, я могу стать такой как она. Ты ведь этого хочешь? Ты сможешь называть меня ее именем, если захочешь. Только не уходи, пожалуйста, не уходи. Она шепчет безумные слова, и мужчина понимает, что у нее начинается новая истерика, теперь он просто хватает ее в свои объятия и, прижимая к себе, гладит по волосам и шепчет: -Всё хорошо, Меган, всё хорошо, успокойся. Я рядом, я никуда не ухожу, я рядом. Прости меня, прости, тише, Меган, тише. Ее плечи содрогают рыдания и она шепчет новые безумия, но она не сумасшедшая, она даже не виновата в том, что говорит. Во всём виноват только он. Это он довел ее до такого состояния, это он врал ей столько лет, это он не обнимал ее, не целовал, не говорил ей о своей любви, заставляя страдать и терпеть всю эту боль годами. Это он сделал ее несчастной. Говорят за ошибки стоит платить. Видимо сегодня настал последний час расплаты, видимо действительно уже ничего нельзя было вернуть. ***

Знаешь, я теряю свободу, когда теряю тебя. и я теряю голос. пропадаю в небе и снова рождаюсь после дождя. в поисках белых полос. (с)

Неприятные предчувствия подтвердились. Беда даже не в том, что теперь Гермиона прикована к Виктору, хотя в этом, несомненно, содержится масса негатива, а в том, что Виктор заподозрил ее серьезно и даже не стал расспрашивать о том, где была и что делала. Как будто все знал, знал заранее, с самого начала. Ей была неприятна мысль о том, что ее муж думает, что она изменяет ему. Правила нарушать плохо и в этот раз Гермиона переступила границу. Но как объяснить ему, что это не просто измена? Что это порыв души, крик молодости? Что это настоящая любовь, необъяснимая, но самая волнующая. Как можно объяснить, что тот мужчина, с которым она рассталась утром – смысл ее жизни? Как я же она мать после этого, если делает смыслом своей жизни мужчину, а не ребенка. Хотя все эти терзание – приношение в жертву себя для Игоря. Она не хочет, чтобы ребенок знал о том, что его родители не вместе, видел их ссоры и знал о том, что их семья несчастливая. Гермиона лежит на кровати почти целый день. Она еще ни разу не вставала, чтобы пойти поесть или еще куда-то. Она лежит на боку и смотрит в стенку. По лицу текут слезы, которые вырываются из души женщины уже без эмоций, без истерик. Она как будто бы сошла с ума и потеряла себя. Несколько часов назад она бесилась, пыталась разбить вазу, которую прислали ей на двадцать пятый день рождения друзья Виктора. Она сделала из дорогого фарфора, но есть ли смысл бить то, что потом можно починить Репаро? Остается только разбиваться себя, свою душу. Ведь воссоединение ее не подвластно ни одному заклинанию. Гермиона била кулаками в стену, пытаясь отрезвить себя. Она не могла поверить, что этот ничтожный браслет сможет навсегда разлучить ее с Роном. Она пыталась порвать его, снять, испробовала кучу заклинаний, но все безрезультатно. Браслет оставался невредим под огромным количеством разрушающих сил. От рыданий охрипло горло, распухли веки. От ударов на руках остались синяки и ссадины. Не жалея себя, уничтожая себя она плачет и бьется как рыба об лед. Все для чего она жила последние годы – сломано. Она не знает, слышал ли Виктор ее крики истерики и если честно, то ей все равно. Пускай знает, ведь итак догадывается обо всем. Ее мысли по поводу того, что пора перестать встречи с Рональдом, как будто бы материализовались. Но она ведь только мозгом понимала, что пора их прекратить. Она бы ни за что и никогда на свете не смогла сама заставить себя не произносить вновь его имя, зная, что где-то там, в Лондоне есть он. Он каждое утро ходит на работу, живет и любит ее. Только ее одну. Боже мой, насколько же ошибки могут быть непоправимыми. Как далеко может завести юношеская глупость. Гермиона ненавидит себя. Тихий стук в окно нарушает тишину, в которую погрузилась женщина. Гермиона отрывает голову от подушки, и смотрит на источник шума. За стеклом кружит сова, которая изредка постукивает клювом в окно или скребет когтями лап. Гермиона медленно поднимается с кровати, чтобы впустить крылатого почтальона. От кого в такое позднее время может быть письмо, она не знает. Игорь вроде бы писал совсем недавно, да и сова незнакомая. Женщина открывает окно чтобы впустить птицу и забрать почту. Сова послушно отдает письмо адресату и улетает в распахнутое окно. Грейнджер открывает послание, которое, как заметно по почерку, написано второпях. Меган все знает. Нам срочно нужно увидеться. Подписи нет, да она и не нужна. Это еще один удар, который нанесен безо всякого предупреждения. Глаза Гермионы расширяются от ужаса. Если Виктор о чем-то догадывается, а Меган так и вовсе все узнала, то пришел конец. Конец истории, конец жизни, конец чувствам. Конец всему, что только есть на этом свете. Новая разлука с Роном непосильная каторга для миссис Крам. Женщина сует клочок пергамента в прикроватную тумбочку, в специальный сундучок, в котором хранятся личные вещи. Он защищен специальным заклинанием, хотя Гермиона и не уверена в том, что оно действительно нужно. Крам никогда не позволял себе рыться в ее вещах, но ведь не исключена возможность его интереса. Взмахом палочки она открывает заветный сундучок, в котором хранится еще один кусочек пергамента – единственная записка Рона, присланная два года назад под строжайшим секретом и браслетик, подаренный Роном во время прогулки по маггловской набережной. Гермиона берет его в руки и слезы новым потоком брызгают из глаз. Неужели конец? Какая ирония, господа. Две вещи, с одинаковым названием «браслет» несут в себе совершенно разные назначения. Один служит как наручники и ограждение свободных прав, а второй как огромный поток теплых чувств к любимому человеку. Как сейчас она может встретиться с Роном, если она прикована к своему законному мужу? Где выход, боже мой, где же выход? Аккуратно сложив все вещи в тайный сундучок, она поставила его на прежнее место и вновь легла на кровать. Мысли бешено метались в голове, но ни одна из них не могла подсказать совета – что же делать теперь. За дверью послышались тихие шаги. Видимо Виктор закончил работу и направлялся в спальню. В верности своего предположения Гермиона убедилась, когда дверь комнаты отворилась, и Виктор тихо вошел в комнату, освещенную одиноким ночником. - Ты уже спишь, Гермиона? - тихо спрашивает он. В ответ тишина. Разговаривать с ним нет никаких сил. Мужчина делает несколько шагов в сторону любимой, чтобы проверить, закрыты ли у той глаза. Но Грейнджер не будет притворяться спящей. Нет смысла. Если ее застали врасплох и почти с поличным, нет смысла притворяться. Карта бита. - Гермиона? – тихо говорит он и присаживается на корточки рядом с кроватью. Гермиона как будто бы смотрит сквозь него. У нее нет сил и желание видеть и слышать этого человека. Хотя глупо обвинять его во всех смертных грехах. По сути то в этой ситуации виновата только она. От этого на душе еще паршивее. - Что с тобой? – снова нарушает тишину Виктор, аккуратно убирая за ушко волосы Гермионы, которые выбились из общей массы и свисали на лицо. Он видит ее опухшие глаза и понимает всю вину своего поступка. Хотя почему вину? Если она так расстроилась, значит, ей есть что скрывать? Или она так обиделась из-за того, что он ей не доверяет? Он аккуратно берет ее руку в свои ладони. Вместо привычной мягкости рук жены, он чувствует царапины и ссадины. - Боже мой, Гермиона. Да что с тобой такое? – спрашивает он, оглядывая ее руки, а она вновь начинает плакать, пытаясь вытащить свои руки из рук законного мужа. Но Виктор не собирается уступать. Он вообще никогда не сдается и идет до последнего. - Дорогая моя, Гермиона. Зачем, что же ты делаешь? – спрашивает он ее, стараясь как можно нежнее удерживать ее хрупкие пальчики в своих руках. Неужели это он довел свою любимую женщину до нервного срыва? Да как он вообще себе это сможет простить. Он прижимает ее ладони к свои щекам, и чуть ли не плача, просит прощения. Его голос уже срывается на более высокие тона. Он ненавидит себя за то, что заставляет страдать и плакать свою маленькую девочку. Свою Гермиону. Ведь он любит ее несмотря на то, что не чувствует никакой взаимности со стороны любимой. Он так надеялся на то, что она его полюбит когда-нибудь. Он помнит счастье в ее глазах, когда она держала новорожденного Игоря. Тогда ему казалось, что ребенок действительно скрепит их отношения, поможет ей по-настоящему полюбить отца своего ребенка. Но от нее веяло тем же холодом, что и всегда. Несколько счастливых лет все же было в его жизни. Как раз перед рождением Игоря. Тогда Гермиону будто подменили, она была такой ласковой и покладистой. Крам готов был носить ее на руках и дарить ей счастье день ото дня, пока не заметил однажды, как его жена принимает Амортенцию. Он был в отчаянии и, кажется, даже плакал, но так и не подал виду, что знает об этом. А потом все вернулось на круги своя. Как раз после рождения сына. Тогда Гермиона уделяла новорожденному ребенку огромную кучу времени, а с Виктором была просто очень вежлива и добра. Она никогда его не любила, и он это чувствовал, но заставить себя забыть гриффиндорскую всезнайку он бы не смог никогда. Эта женщина была для него идеалом, в случае даже безответной любви. Гермиона же не может успокоиться. Как ему объяснить, что она не может так больше? не может молчать о своей любви. А он еще со своими извинениями лишь еще больше бросает ее в слезы. - Виктор, - просит она его, - прекрати. Прошу тебя, прекрати, - твердит она, когда муж весь в извинениях гладит ее руками его щеки, когда его губы касаются шеи любимой жены, когда он прокладывает дорожку из поцелуев по ее телу, когда пытается насладиться каждым миллиметром ее кожи. Она вновь плачет, а он снимает новые потоки слез с ее щек своими губами. Ему тоже больно. Больно видеть, как плачет его любимая женщина, но от вкуса ее слез он обезумевает. Они как будто действуют на него возбуждающе. Хотя может он думает о том, что так сможет дать понять своей женщине, что любит ее и совсем не хотел обидеть. Просто хотел доказать одну простую вещь – она только его. Больше никому не может принадлежать. - Прости меня, любимая. Я стану лучше, буду самым лучшим для тебя, - шепчет он ей и целует жену в мочку уха, с закрытыми глазами, наслаждаясь ей и даже не представляя, какую боль он причиняет ей. Он признается ей, что обманул ее в том, что писал ее родителям, просто сильно переживал на счет того, что ее не было дома поздно ночью. Из его слов, Грейнджер понимает, что он не догадывается о ее связях с Уизли. Ведь если бы он знал, он бы себя так никогда не повел. Она еще помнит ту пощечину на платформе, и знает, что если Крам узнал бы о том, что его Гермиона встречается с Роном Уизли, то ей бы не поздоровилось, а уж самому Рональду – вдвойне. *** Этот день выдался, как ни странно солнечным. Прошло несколько дней после того срыва Гермионы. Она не то чтобы пришла в себя, она просто перестала адекватно оценивать действительность. У нее постоянно все валилось из рук, она все чаще молчала и плакала по вечерам. Сегодня же Виктор решил, что ей непременно нужно провертится и самый подходящий для этого случай – районный квиддичный матч, на который судить позвали Виктора. Пока он будет сидеть в комментаторской будке, и смотреть за тем, как продвигается игра, Гермиона может посидеть на трибунах и посмотреть, как летают спортсмены. В конце концов, она ходила на все матчи Гриффиндора, будучи еще ученицей. Согласия Гермионы здесь абсолютно не требовалось, благодаря все тому же браслету. Она покорно согласилась и даже выдавила из себя улыбку, когда Виктор протягивал ей билет. Матч будет проходить на небольшом стадионе и место Гермионы неподалеку от комментаторской будки. После того случая Гермиона заметила, что Виктор старается быть более обходительным. Быть более ласковым. Хотя радоваться ли этому или нет, женщина не знает. Гермиону осенило только тогда, когда она уже поднималась на свою трибуну. В такой толпе народа никто и не заметил присутствие рыжеволосого гриффиндорца. Она вполне может отойти в какой-то уголок и перекинуться парой фраз с любимым волшебником, ведь ответа на то послание от нее так и не последовало. Аккуратно теребя пояс от своего пальто, она стояла в углу сектора своей трибуны и ждала начала матча. Когда все взоры будут направлены на игру, можно будет вызвать Рона, но только на несколько минут. За это время они должны успеть сказать все, что должны сказать и решить, что же делать дальше, что будет дальше… И вот нужный момент настал. Стадион взревел, когда в небе начали появляться с показательным выступлением игроки обоих команд. Гермиона же нервным голосом проговорила: - Рон! Она молила про себя, лишь бы волшебник прибыл сразу. Ведь встреча невероятно опасна, но так нужна. Невероятно необходима. Гермиона представить себе не могла, что сейчас даже не сможет обнять любимого, прикоснуться к нему, но хотя бы услышит его голос. Его теплый и такой родной голос. Негромкий хлопок за спиной, заставил волшебницу обернуться. Встреча состоялась. Их ждет разговор.