По следам предательства

      Небольшая таверна, стоящая на самом краю города, медленно просыпалась после недолгого перерыва и готовилась к наплыву новых, изголодавшихся по подгоревшей свинине или кружке выдохшегося пива гостей. Те же, кто прибыл в это место не ради жратвы и выпивки, а ради тихого уголка для крепкого сна, продолжали дремать в тёплых кроватях под согревающими лучами утреннего солнца, стучащими в закрытые окна одиноких комнаток. Протиснуться в одно из нескольких помещений им мешали плотно занавешенные шторы, и благодаря их помощи статный мужчина, отдыхающий здесь сегодня, мог и дальше валяться в кровати и предаваться разнообразным мыслям до тех самых пор, пока обласканный организм сам не надумает проснуться и начать новый, необыкновенный день.       Глубокий вздох прорезал воздух в комнате, повествуя о пробуждении здешнего съёмщика. Глаза, напоминающие грозовое облако перед началом страшного грома, плавно раскрылись и без интереса посмотрели в потолок. Когда рисунки на дощечках приняли формы плавных линий, а не беспорядочно сплетающихся друг с другом полос, словно оставленных мокрой кистью неумелого художник, Хэйтем повернулся набок и сделал это настолько неслышно, будто рядом спал дикий хищник с чутким сном, и стоит его разбудить, как бессмертная ниточка души тут же оборвётся острыми когтями. Разумеется, никакого жестокого зверя перед ним не оказалось, зато было кроткое создание, чей чудный сон он боялся нарушить ничуть не меньше.       Одеяло ритмично поднималось и опускалось, будто взбитые сливки вдруг обрели жизнь и стали издавать первые, нежные вздохи. Они покрывали молодое тело неровными бугорками из множества складок и кончались у самых плеч, в которые втянулась голова с темными локонами, разметавшимися по простыни. Руки прятались под подушкой, в неё зарылся нос уточкой, глаза скрылись за густыми ресницами, которые редко вздрагивали и щекотали жёсткую ткань, искусанные в кровь губы аппетитно приоткрывались — со стороны Кенуэя открывался обворожительный вид. Ещё большей милости ей придавали поза калачика и тихое сопение, в котором иногда проскальзывало еле уловимое хныканье, пришедшее неуловимым эхом из вчерашнего дня. Рядом лежало крохотное, одинокое существо с разбитой душой, которое, вопреки мольбам собственной природы, отдалось ему во власть этой ночью.       Хэйтем провёл костяшкой пальца по её скуле, наслаждаясь теплом женской плоти и любуясь внешней красотой своего сокровища. Получив свежую порцию эстетического удовольствия, Кенуэй не утерпел, принял позу поудобнее, чуть пододвинулся к девушке и прижал свои губы к узкой переносице, нежно пробуждая соню чуткими касаниями от далёкого сна. Прежде чем открыть глаза, она утомлённо промычала. Оторвавшись от её прелестного носика, Хэйтем поймал на себе всё тот же грустный взгляд, какой был у неё вчера вечером, только теперь в нём проскакивали капельки непонимания. Вместо ответа мужчина подтянул Лилиан к себе и обнял за округлое плечо. Когда же девушка приняла полу-сидячее положение и прильнула к нему, Кенуэй принялся мучить разбитое сердце очередными ранами, проявляющимися в виде обычных вопросов. — Ты толком и не рассказала… — тихо проронил он, массируя кожу за её ухом. — Я не хочу об этом говорить… — Лилиан вздрогнула и сжала пальцы в трясущийся кулак. — Придётся. — настоял на своём тамплиер, почти соприкасаясь губами с ушком. — Что он сказал? — Он любит другую… — Лилиан уткнулась носом в его плечо. Несчастная выглядела так, будто зальёт комнату горькими слезами в любой момент. — Которой уже давно нет в живых… Любит так же, как ты, Хэйтем. — Не сравнивай нас. — предупреждающе произнёс магистр, издав утробный рык. — Быть может, ты хорошо знаешь его, но не меня. — Оказалось, я и его не знаю. — тяжёлое дыхание прошлось по шершавой коже тёплым ветерком. — Не надо было мне сюда приходить… — Тем не менее, ты пришла. — Кенуэй поднял её голову за подбородок и посмотрел в убитые несчастьем глаза. — И не противилась. Потому что тебе этого хотелось. — Мы обманываем сами себя, Хэйтем… — Лилиан приподнялась и отстранилась от него, прикрыла самые сочные части тела одеялом, пытаясь смыть с себя застывшую грязь вчерашней пошлости. — Мы лишь пытаемся утопить друг в друге боль, которую испытываем… Разве не поэтому мы… — Нет. — твёрдо ответил он и заставил девушку обратить на себя внимание. — Лилиан, ты любишь усложнять многие вещи, в том числе наши с тобой отношения. Но здесь нет этому места. Ты, конечно, можешь считать иначе, но это нисколько не изменит того факта, что вчерашняя ночь перечеркнула всё, что связывает тебя с Шэем. Я знаю, что долгое время был для тебя на втором плане, но после вчерашнего… Думаю, всё ясно.

***

      По крышам тихо постукивали маленькие капли дождя, которые либо действовали на нервы, либо успокаивали ритмичной мелодией природы, так редко замечающейся людьми. Одни спешили укрыться от холодных сосулек в теплом доме, кто-то занимался своими любимыми делами и нежился в куполе невнимательности, а другие были настолько погружены в собственное беспокойство, что им было совсем не до таких мелких деталей, как непонятная музыка какого-то дождя и беды чужих людей. Хэйтем как раз пребывал в подобном состоянии, когда в голове засела только одна мысль, и никакие небесные силы не могли выбить её из мозгов, как бы они не старались. Только когда предмет его тягостных дум материализуются и окажется в комнате, рядом с ним, он сможет успокоиться и вернуть себе прежнее змеиное хладнокровие. — Неужели опять всё впустую?… — самого себя спросил магистр, вглядываясь в скользящие по стеклу капли и следуя их холодной, поблёскивающей серебристым светом дорожке. Устав от томительного ожидания, Хэйтем поднялся из-за стола и наклонился к свечке, чтобы затушить её трепыхающий огонёк, но в тот же миг комната наполнилась весёлым говором сидящих внизу людей, а через несколько секунд вновь погрузилась в дремучую тишину, какая царила в ней до этого. — Неужели? — Хэйтем медленно обернулся. — Я понимаю все Ваши стремления относительно этого человека, но всё же…       Он замолк. В его глаза врезалась мокрая одежда, такие же волосы, покрытое большими и малыми каплями лицо с трясущимися, синими от холода губами. Пустой взгляд устремился в пол, плечи и руки дрожали, будто бы она пробежала не под моросящим дождём, какой был на улице, а нырнула в холодный океан и только-только вылезла из него. Хэйтем быстро подскочил к ней и усадил на край кровати, приказал снять мокрую одежду, а сам принялся искать вещи на замену. Заметив, что девушка почти что не прикоснулась к своему костюму, а лишь неустанно прожигала дыру в стене, грандмастер подошёл, наклонился, снял с неё камлотовый плащ, повесил сушить на спинку стула, затем вернулся, протянул ладони к её сорочке и, не столкнувшись ни с одной частичкой сопротивления, стал расстёгивать дешёвые пуговицы. — Почему это так больно?… —Кенуэй поднял на девушку ничего не понимающий взгляд. — Я думала, что справлюсь… Но мне так плохо, Хэйтем… — щеки покрывались новыми порциями холодных кристаллов. — Что мне делать? — Успокойся. — проронил он, в голове которого к запертым дверцам стали подбираться нужные ключики. — Для начала тебе надо переодеться. Долго ты пробыла на улице? — Почти полтора часа… — мужчина избавил её от сорочки и принялся снимать сапоги. — Так нельзя, Лилиан. Тебе нужно было сразу идти ко мне. — Я не могла… Мне слишком больно… — повторила она и крепко стиснула зубы. — Что он сделал? — спросил Хэйтем и его руки замерли на кромке штанов.       Девушка в ответ лишь проглотила мешочек слез и покачала головой. Магистр насупил брови и спросил ещё раз, но получил тот же самый ответ, неудовлетворяющий его никоим образом. Наконец-то стянув с неё кюлоты, Кенуэй взял одеяло и закутал в него девушку, после чего сел рядом и прижал девичью голову к своей груди. Даже через ткань одежды и толщину одеяла он чувствовал, насколько она продрогла. Кто бы мог подумать, что человека можно довести до такого состояния, когда мир вокруг него превратится в однородную, серую, безжизненную массу, где нет места ни лучам яркого солнца, ни простым радостям. Будто бы судья вынес свой жестокий приговор, а тебе только и остаётся, что считать медленно тянущиеся часы до прихода смерти. — Мне страшно. — донёсся жалкий писк из плена одеяла, и Хэйтем опустил голову вниз. — Чего ты боишься? — Одиночества… Теперь я боюсь только его… — мелкая дрожь оттеняла её голос. — Ты не одна. — Я отвергнута. — Но не мной.       Хэйтем поднял круглый подбородок ладошкой и взглянул в красные глаза. Он смотрел прямо и уверенно, а её небесно-голубые радужки быстро бегали по лицу мужчины, и с каждой секундой глаза становились всё шире, а брови выгибались сильнее и сильнее. Вскоре рот безобразно скривился, веки захлопнулись, спина превратилась в горб, и по лицу вновь потекли горькие слёзы, которыми Лилиан чуть ли не захлёбывалась. Истошно всхлипнув, она вцепилась ногтями в матрац и с заиканиями выговорила: — Я не могу больше об этом думать… Помоги... Пожалуйста…       Грандмастер долго молчал, изучая склонившуюся перед ним девушку. Со стороны она выглядела как умалишённая, у которой случился истерический приступ, и она нисколько не пыталась унять льющиеся из глаз слёзы. Волосы, мокрые, грязные, больше не отдавали нежным запахом, на руках некрасиво вздувались зелёные вены, глаза наверняка приняли далеко не самый здоровый оттенок, а лицо по-старчески осунулось и покрылось ничуть не привлекательными морщинами. Хэйтем брезгливо поморщился, увидев её такой. Ни под какими пытками он бы не сознался, что именно вызвало в нём отвращение, и каким трудом ему удалось побороть возникшее чувство. Лилиан резко подняла голову, когда её плеч коснулась тяжёлая рука, и уставилась на Кенуэя круглыми глазами, как если бы бедняжку разбудили после тысячелетнего сна, и вокруг неё было столько неизведанного и непонятного, что голова с трудом успевала перемалывать всё произошедшее или происходящее. Пока она продолжала смотреть сквозь него, Хэйтем медленно наклонился к ней, прекрасно осознавая, что судьба приготовила ему замечательный шанс, и если сейчас он им не воспользуется, то навсегда потеряет возможность слиться с ней в единое целое.       Их губы соприкоснулись. Его рука зарылась в чёрные вихры волос, вторая придерживала возлюбленную за спину и притягивала к себе как можно теснее. Он долго терзал синие полосочки её рта, пока они не покраснели, став более приятными на вкус и ощупь. Солёные тропки постепенно растворялись на розовеющих щеках, а дрожащие руки перестали сминать простынь, потянулись к его груди и слабо обхватили мужскую шею. Ненадолго она закрывала глаза и наверняка представляла, что на месте Хэйтема стоит совсем другой человек, который был милее сердцу. Но стоило ей распахнуть веки и увидеть серые, безжизненные глаза вместо тёплых и шоколадных агатов, как горло снова тонуло в слезах, накопленными за долгие годы одиночества и опасений. Не то лицо, не тот вкус, не тот запах — всё не то. — Не думай о нём… — выдохнул Хэйтем, ненамного отстранившись от её губ. — Иначе будет только больнее.       Лилиан только опустила взгляд и не сделала ничего больше. Мужчина раздосадовано рыкнул, потеряв долю своего энтузиазма, но не настрой и твёрдое решение довести дело до конца. Вот только надоедливый образ человека, который не был достоин её любви, мешал им отдаться во власть страсти и стать её вечными рабами. Нужно стереть треклятый силуэт любыми способами. Пусть даже самыми жёсткими. Кенуэй вонзил зубы в округлое плечо, сменив душевную боль на физическую и выудив из девушки слабый вскрик. Когда укусы достигли шеи, посылая по венам жар сладкого удовольствия, она упёрлась ладонями в его грудь и попыталась оттолкнуть, но магистр быстро перехватил её запястья, незамедлительно опустил Лилиан на кровать, прижал ладони к матрацу и навис сверху, лишив её возможности всячески изворачиваться и вырываться. — Хэйтем, мне больно! — всхлипнула она, сжавшись всем телом. — Хватит! — новые красные метки проскользнули через нательное бельё к её соскам. — Хэйтем…       Колено упёрлось в тёплое лоно, вынудив девушку замолкнуть, напрячься и прижать ноги к туловищу. Его губ коснулась мелкая дрожь, пробежавшая по её спине, упругому животу, рукам, и после этого момента Кенуэй перестал терзать нежную плоть и понемногу выпускал девушку из плена своих пальцев. Освободив свои ладони, Кенуэй задрал ими бельё, прятавшее чувствительную грудь, и коснулся ими сначала одной бусинки, потом другой, с заметным возбуждением замечая, каким сбивчивым стало дыхание возлюбленной. Разумом, может, она и не хотела его, но всё тело вмиг покрывалось багровыми пятнами от его шёлковых ласк, желая ещё раз почувствовать тепло и шероховатость чужой кожи. Пока что только тело, но очень скоро и сердце Лилиан поймёт, о ком оно втайне вздыхает на самом деле.       Язык оставлял жгущие узоры на полушариях, вокруг них, и заканчивал свою мучительно-сладкую тропку у самой вершинки, затвердевшей под напористостью мужских губ. Ладони поглаживали талию, мягко надавливали на неё, создавая эффект лёгкого массажа и постепенно пробуждая маленькие искорки удовольствия, упрямо не собирающихся подниматься к нутру и приятными бабочками щекотать девушку изнутри. Лилиан выгнулась в пояснице, почувствовав ещё один укус на своей груди, и тихо заскулила, то ли пытаясь убедить Хэйтема не делать этого, то ли прося о большем. Мужчина поднял голову, ещё раз взглянул на быстро розовеющее лицо и, резко подавшись вперёд, впился в её рот дерзким поцелуем. Он водил языком по нёбу, исследовал всё внутри, сжимал зубами покрасневшие губы, скользил от одного уголка к другому до тех пор, пока не стал получать ответных поцелуев, а женские руки не обняли его за голову, пропуская меж пальцами пряди чёрных волос.       Как давно он ждал этой ночи. Как долго пытался заполучить этот лакомый кусочек и прочувствовать его до самой глубины. Как же он грезил по нему в те редкие минуты, когда был предоставлен самому себе, а не сотне чужих и малознакомых людей, служащих под его началом. Господи, он не верил самому себе, не верил в то, что творит, не верил в то, с кем он это делает. Гадкий утёнок, на которого ему было абсолютно плевать каких-то полтора года назад, превратился в прекрасного лебедя, чей облик навсегда засел в памяти и каждую свободную минуту всплывал перед ним с чувством голодного вожделения. А эти бесконечные отказы, увёртки, твёрдая уверенность найти и завладеть сердцем другого мужчины — как же остро это било по самолюбию, по самомнению, раздражало, и приходилось тратить ещё больше сил на удержание своих эмоций и животной натуры. Но теперь, когда соперник так любезно отказался от преданной любви, поданной ему буквально на блюдечке, и тем самым отдал её в чужие ладони, Кенуэй смог заполучить долгожданную награду, снизошедшую ему за пережитые страдания.       Когда Хэйтем ненадолго утолил ярый голод, то аккуратными, но быстрыми движениями начал снимать с себя одежду. Сначала на пол плавно спустилась сорочка со складчатым воротником, рядом о дерево звякнула обувь, на них опустились кюлоты, гетры, и парад роскошного наряда завершился бельём из мягких, не натирающих нежные места тканей. Пока Кенуэй разбирался с одеждой, Лилиан успела сесть на колени и понаблюдать за интригующим процессом. Сама она не притрагивалась к мужской одежде, но Хэйтем видел мерцающий блеск в стыдливо прикрытых глазах, за которым боязливо пряталось желание прикоснуться, погладить и поцеловать. Избавившись от ненужного наряда, Хэйтем переместился за её спину, пальчиками прошёлся вверх по руке, которая в миг покрылась гусиной кожей, приставил их к подбородку и за него повернул к себе черноволосую голову. — Не сдерживайся… — шепнул он, обдувая горячим воздухом пошло раскрытый рот, а свободной рукой незаметно подкрадываясь к низу дрожащего живота.       Словно её ошпарили кипятком, Лилиан мгновенно сократила короткое расстояние, которое мешало им полностью насладиться друг другом, накрыла его красными губами и неторопливо, неуверенно целовала, периодически срываясь на тяжёлые, но сводящие с ума мычания. Когда с её клитором соприкоснулось два пальца, она резко вытянулась и опустила голову вниз. Они массировали чувствительную точку и посылали внутрь лижущие язычки страстного огня. Потерявшись в мыслях и собственном блаженстве, как если бы по голове ударил полумесяц, быстро вызывающий тягучее, полудрёмное состояние, Лилиан опустила руки на простынь, чтобы не рухнуть набок от ударившего в голову возбуждения, что шипучим вином опьяняло девственную плоть.       В глазах начинало темнеть, когда фаланги соскользнули и протолкнулись внутрь горячего тела, а тонкие мужские пальцы другой руки обхватили горло и сжали его ровно настолько, чтобы очередная звёздочка с острыми концами поцарапала лобок и резко взмылась вверх по спине, оставляя за собой след из приятных покалываний. С губ часто срывались то тихие вздохи, то томные стоны, и слюна, аппетитно поблёскивающая при лунном свете, неустанно капала ей на ладони. Рука магистра несильно надавила на шейные позвонки, постепенно опуская торс девушки вниз, обязывая её перенести упор на колени и локти, грудью соприкоснуться с матрацем, а ягодицам пышно приподняться. Лилиан упёрлась лбом в одеяло, когда невесомо ощутила налившийся кровью член возле половых губ, и стала ежесекундно облизываться в предвкушении сладостных минут.       Головка несколько раз прошлась вдоль линии между ягодиц, из-за чего девушка судорожно сглатывала маленькие комки. Вся комната плыла, по телу периодически пробегало нашествие мурашек, а ноги вот-вот собирались расслабиться, устав дожидаться потерявшееся в лесу терпения и подготовки наслаждение. Наконец, внутрь стало проникать чужеродное тело, и Лилиан с силой схватилась за пододеяльник, стараясь не отдёрнуть ягодицы в самый ответственный момент. Подушечками пальцев прочувствовав напряжение, Хэйтем обхватил её бёдра руками и медленно притянул, плавно насаживая терзаемое сладкой мукой тело на себя. Пока узкие стенки привыкали к вторгшемуся в них члену, Кенуэй наклонился к Лилиан и укусил за мочку уха, затем провёл языком по его внутренней стороне, спровоцировав девушку на сексуальное мычание. Она прикусила костяшку пальца, когда любовник намотал её волосы на кулак, немного потянул на себя, стал поцеловывать загривок, затем шею, где наслаждаться вкусом солёной кожи мешала цепочка с серебряным крестиком, и после этих чарующих махинаций девушка окончательно растаяла в его жёстких руках. Неужели получилось?       Он начал двигаться. Мягкими, чувственными движениями он растягивал её изнутри, раздвигал влажные стенки, водя членом по кругу, и слышал вырывающиеся из нутра девушки мышиные писки. Чем резче становились толчки, тем больнее жгли укусы и громче становились крики. Когда стоны перешли грань дозволения, Кенуэй накрыл узкие губы ладонью, превращая дикие возгласы в нестерпимые мычания. Она была так податлива, так послушна, что Хэйтем был волен творить с ней всё, что угодно, всё, что взбредёт в похотливую голову и будет глодать его желание, пока оно станет нестерпимым… Но не сейчас. Она была не только мягка и доверчива, как маленький ребёнок, но и настолько же пуглива, и одно неправильное слово, одно неправильное прикосновение, и девушка вновь ускользнёт от него в густую и тёмную чащу, где её уже невозможно будет отыскать. Нет, сейчас он не будет торопить события. Но когда-нибудь… Когда-нибудь он полностью подчинит её себе, и тогда уже его будут ублажать ласковые руки и чуткие речи. Чёрт, поскорее бы…       Горячее дыхание опаляло шею девушки, хватка на волосах ослабла, предсказывая скорый конец страстного аллеманда. Шлепки мокрой плоти о плоть и в самом деле стали куда более беспорядочнее, чем были до этого, а сковывающая всё тело судорога в любой момент могла вырваться из низа живота и пронзить всё тело молнией блаженства. Лилиан резко выгнулась, взвела взгляд к потолку, издав поистине пронзительный крик, и в бессилье рухнула на кровать ровно после того момента, когда мокрая плоть вырвалась из неё, и горячая смазка излилась на ягодицы. Хэйтем тоже ослаб, поставил руки по обе стороны от её головы и продолжал сбивчиво дышать в расслабившиеся позвонки. Выровняв стук собственного сердца, Кенуэй крайний раз оставил след поцелуя на загривке и перестал давить на возлюбленную сверху. Перевернувшись на спину, он опрокинул голову назад и закрыл серо-голубые глаза, пока в ушах продолжал раздаваться пульсирующий звон. Дождавшись, пока последние нотки игривости растворяться в спирающем грудь воздухе, он повернул голову к чёрной лилии, наконец-то не побоявшейся распустить при нём свои красивые лепестки.       Она заснула. Так быстро и почти неслышно, будто перед этим не было хаоса из боли, слёз и влеченья, а был простой, серый день, ничем не отличающийся от своих прежних собратьев. Но вымученный вид не позволял скрыть всех терзаний, которых оказалось слишком много на один дождливый вечер и одинокую, несчастную душу. Зато теперь она будет спать крепко. Усталость просто не пропустит радужные сны или блуждающие кошмары, которые могут потревожить подожжённого мотылька и помешать ему восстановить жизненную энергию. Хэйтем тоже никому не позволит потревожить сон своей единственной. Никому и никогда больше.

***

      Лилиан долго играла в молчанку, в то время как Хэйтем стоял неподалёку и собирал разбросанную по комнате одежду. Наряд девушки он положил на кровать. Ему хотелось бы немного поторопить задумавшуюся любовницу, но Кенуэй прекрасно знал, что просить её о чём-то в таком состоянии не имело никакого смысла. Но внезапно она выпала из мистического тумана, в котором пребывала время от времени, и без должных объяснений стала выворачивать свою высохшую, но измятую до безобразия одежду наизнанку, и делала это с таким рвением, будто потеряла в ней нечто ценное или её только что обокрали. На взволнованные вопросы Хэйтема она не реагировала, но очень скоро он сам понял причину неожиданной одержимости и ревниво фыркнул. Книга. Ну конечно же. На первом месте — Шэй, на втором — религия, а Великому Магистру досталось унизительное третье. Ирония, а вымораживает до мозга костей. Он-то надеялся, что его позиции во многом возросли, но, видимо, магистр себя переоценил, и для заполучения её любви потребуется чуть больше времени, чем он ожидал. Пока Хэйтем застёгивал рукава рубахи и попутно наблюдал за действиями Лилиан, она перелистывала размытые страницы, ставшие похожими на смятый пергамент, замызганный чернильными пятнами. Не вся книжка была испорчена, но вчерашнее стояние под дождём явно не прошло бесследно. Понурив голову, девушка положила молитвенник рядом, лицо закрыла руками, а колени примкнула друг к другу, словно спасаясь от прикосновения мрачной ночи. — Боже правый… Мало того, что изменщица, так ещё и поддалась отчаянию… — Это лишь наговоры, Лилиан. — отдёрнув рукав, обронил Хэйтем, затем повернулся к даме в пол-оборота. — Ты запуталась. Слишком доверилась человеку, польстилась, возможно, на его красоту, силу… — краем глаза он заметил, что она внимательно смотрит на него. — Сколько прошло лет? Семь? Восемь? И всё это время ты пыталась установить с ним связь, найти его. И разве это стоило того? Разве он не дал тебе понять, что игра в детские сказки давно окончились? Неужели ты хочешь продолжить?       Хэйтем повернулся к ней лицом и театрально изогнул брови, стал дожидаться от неё, если можно так сказать, правильного ответа. Но, как часто бывает с этой девушкой, так быстро выудить из неё дельную фразу не получилось. Лилиан продолжала смотреть в глаза Кенуэя, стараясь прочитать его, узнать, что на самом деле он думает, чего жаждет и чего стоит остерегаться. Но расширенные зрачки не поведали ей всех тайн своего господина и тактично умолчали, оставив девушку совершенно одну в омуте сложных решений и мыслей. — А мне следовало бы остановиться? — в радужках мелькнула искра вызова. — Бросить всё, к чему я стремилась эти долгие годы?… — Какой толк, если он этого не видит? — парировал Кенуэй, почти застигнутый врасплох её дерзкой речью. — Ты только унижаешься перед ним. Одновременно это и восхищает. Но Лилиан, — тамплиер подошёл ближе, сверху вниз глянул на неё, — он не любит тебя. Прими это, как бы ни было больно.       Девушка наклонила голову вниз. Ей казалось, что Хэйтем врёт. Это не тот человек, который мог бы дать правильный и нужный совет, ведь он сам заинтересован в том, чтобы Шэй навсегда исчез из её жизни. И в то же время… Он говорит очевидные вещи. Лилиан сама убедилась, что, как женщина, она не интересна Кормаку. Но так хотелось верить, надеяться и мечтать, что это всё пройдёт, что она ошибается, и ещё есть шанс зажечь хотя бы искру между ними и раздуть её до настоящего костра, чьи жалящие кончики устремятся в самое небо, и всё остальное мигом обратится в фальш. Но правда… Она острыми пылинками царапала глаза, и волей-неволей приходилось распахнуть веки и похоронить в холодной земле романтические мечты и портреты, коим не нашлось места в реальной жизни. — Мне нужно подумать об этом. — Как тебе будет угодно. — Хэйтем удовлетворился и таким ответом, но всё же ему хотелось удостовериться, что это «подумать» перейдёт на его сторону. — Где ты оставила свои вещи? В той таверне возле доков? — Да… — с подозрением протянула девушка. — Забери их оттуда сегодня или завтра. Очень скоро мы отправимся в Вирджинию. — Но Хэйтем… — Что такое? — вновь его брови приняли дугообразную форму. — В этот раз у тебя нет причин отказываться. К тому же я почти что уверен, что тихая жизнь вдали от города и от… Моря поможет тебе отдохнуть и по-новому посмотреть на все прошедшие события. И не забывай. — Кенуэй приподнял её голову лёгким движением руки. — Ты не способна перечеркнуть то, что было сегодняшней ночью. Об этом тоже стоит подумать.       Ладонь скользнула вверх по щеке, а тёплые губы подарили мягкий поцелуй в лоб. Он рисковал вновь оказаться отверженным, и, признаться, ожидал именно этого, но Лилиан весьма спокойно отреагировала на поцелуй, подавая Хэйтему ложные надежды. Его губы сложились в удовлетворённую улыбку. Он отстранился от юного создания и вежливо предложил помочь с одеждой. Ответив лёгким кивком, Лилиан поднялась, позволила ему ухаживать за телом, покрытым огромным количеством красных отметин, которые теперь придётся скрывать от остальной общественности. Когда магистр застревал на шнуровке, без которой не обходился практически ни один элемент её одежды, девушка кидала мечтательные взгляды в сторону окна. Быть может, он стоит там? Ждёт, чтобы сказать, как сильно сожалеет о причинённой боли и как на него снизошло прозрение. Это было бы так чудесно!… Но на злосчастном «бы» всё и закончилось.