С чего начинается Тьма. Чем завершается Свет

Разочаровываться в людях она так и не научилась. Сказывается почтенный возраст. Этот парень, дергающийся от любой случайно проскочившей мысли, в какой-то степени мил. Мелкий аспирантишко. Трусливый заяц. Постоянно скрючен. Заикается. Упоминание Тьмы — и он срывается на крик. Появления Джеки Эстакадо с его взрывным нравом достаточно, чтобы началась пляска Святого Витта. И не без причины. Джонни Пауэлл знает о ней практически все подробности, но будет молчать. Не в его интересах рассказывать байки, давая преимущество новому носителю. Ему известно, что исход для каждого, отмеченного даром, один и тот же. Не изменился с момента зарождения мира. Век от века. Имена тех, кто сдерживал пагубное влияние чужеродной силы, думая, что в этой сделке он принимает решения, она могла называть в любом порядке; на каждом человеческом языке с присущими особенностями того времени, в котором тот или иной носитель существовал. Все они похожи друг на друга: сопротивляясь, в итоге падали так глубоко, что никто не мог избавить их от бремени. Превращение происходит слишком стремительно, практически неуловимо. Она только меняет обличие. Дает мнимое преимущество. Чисто из интереса иногда ей хочется ткнуть Пауэлла в бок, чтобы убедиться, — может ли с той же уверенностью, как и она, перечислить тот же список. Власть имени. Некая точка на чистом листе бумаги. Сотри ее — и не останется человека. Глупые верования раскрыли перед людьми саму суть. Они дают своим детям двойные имена, чтобы избежать сглаза, но количеством Тьму не напугать. Она достаточно прозорлива, чтобы выбирать только тех, кто сломается. Или сломан от начала, но не подозревает этого. Носитель может взять себе кличку, которую будет оглашать каждый, кто по великой случайности запомнит его недобрые дела, но вот имя навсегда поглотит Тьма. Имя и есть ловушка, запирающая способность. Тьма помогает ее убрать. Она никогда не перестанет наращивать свою численность. Душа попадает в цепкие когти, но поглощается постепенно; забирает всю человеческую жизнь. Интерес, вольная птица, порой стучится не в те окна… Джеки всегда веселил Тьму. Столько демонстрации силы! Машет пушкой перед лицом пленного, как флагом. Умиляет ее даже в те секунды, когда ведет беседы с Джимми Виноградом. Привычки мелкой уголовщины, не более. Поднялся из низов, и с тех пор все по-прежнему. Ни капли ума за столько лет… Подручный же будто бы нарочно выводит босса из себя. Говорит сначала о Дженни. Потом о тетушке Саре. Выражает сочувствие. Пытается утешить. Давит на него, сам того не сознавая. Толкает на еще более необдуманные поступки. Молодец Как же трогательны те моменты, когда Эстакадо обращает измученный взгляд на фотографию. Он уверен, что кто-то другой виноват в гибели этих женщин! Как бы не так Сейчас, наблюдая, какая деятельность развернулась вокруг нее в виде недавно образованного Братства, она не может не радоваться. Тьма, как и любой кто возится с людьми, не любит одиночества. В ее услужении на сегодняшний момент целых четыре человека, помимо лидера с червями за спиной. Инугами, Джимми Уилсон, Шошанна, ДюМонд… Пародия на четверых мстителей с косами. Если сталкиваться с оригиналами, то услышишь нимало брани. Те, кого изображают на гобеленах, людей не жалуют. Их устремления всегда направлены против всего живого. Тьме даже странно думать о том, что они сами могут уживаться в мире. Правда, их исполнительность сомнений не терпит. Всадники Апокалипсиса — отличные слуги, они никогда не ошибаются в своих ухищрениях. Ставят ловушки на совесть и, что печально, редко в них попадаются сами. Кусанаги, Топор Тьмы, Ветвь Ночи, Полуночник… Столько приспособлений, чтобы оставаться в форме! Большей частью, бессмысленных… Можно сколько угодно говорить о пользе, но в деле та похожа на растворимый кофе: носитель сам делает то, что должен. Люди, в отличие от жнецов, оступаются всегда. Черные дыры, рой ос, миньоны и скорость — верная гибель. Оттого Эстакадо забавен. Они забавны… Потому что в своем потребительском усердии забываются. От них скрывается смысл того, кто перед ними. Может быть, грубость навеяна назревающим страхом, кто знает. Наверное, они знают, что каждое убийство будет иметь расплату. Наверное, догадываются, что подобная расстановка способностей не в первый раз. Наверное, чувствуют, как продолжение собственных сил становится жгутом, перетягивающим горло. Наверное, со стороны покажется, что это скучно. Нет, Иногда попадаются особые носители. Редкие исключения. Приятные исключения. Трудолюбивые пчелки в рое. Изнутри — черные дыры. Не стесняются сами замараться прислужничеством. Их скорость не заметна. Для подобных нет игры с самого начала и притворства с несуществующей борьбой. Только симбиоз… Несмотря на расхожее мнение, у нее хорошие отношения со Светом. Надо же как-то различать предметы? Была бы неразбериха, будь оно по-другому. Впервые столкнувшись с ним, Тьма не смогла сдержать усмешки. Она услышала крик. Но это была не просьба о помощи. Это был гром первого осознанного поступка. — Кажется, твоя мать не очень хотела твоего появления на свет. Наверное, она была недостаточно хороша. Убийства Не заинтересоваться таким рвением трудно. Любой бы испытывал восхищение, чуя подобную тягу к жизни. Жан-Батист мог стать просто еще одной засечкой на ее счету вечности, но он выделялся среди других носителей тем, что никогда не понимал ее наличия. С момента рождения сосуществовал с Тьмой в мире. Следовал советам интуитивно, ведь убийство это не танец и не шахматная игра, как обычно хотят думать одержимые сущностью маньяки, а уж тем более не разновидность искусства. Это профессиональное поприще, требующее ежедневных тренировок. Смерть ненавидит громкие крики… Тьма во многом позаботилась, чтобы у носителя был отменный вкус. Не злой Его нельзя было рассмотреть в толпе. Ему не нужны была помощь в виде бесов или щупалец, вырывающих сердца. Впервые он доказал это, когда утащил разлагающийся труп из богадельни. Отобрал его сущность, создав первый особый парфюм. Гренуй был собранным. Умел выбирать цели. Всегда особенные. Отмечал их для себя мысленно; выделял особое свойство. Словно рыбак, забрасывал леску на тот или иной запах. И тянул. Порой невыносимо долго, чем даже радовал своего единственного и истинного наставника. Послушный Гренуй развивался, действовал несмотря ни на что. Его давили, уничтожали, а он всегда находил выход. Приспосабливался. Всякий раз задумывал невозможное. Добивался своего усердием. У него долгое время не было сомнений в том, что в умертвлении людей кроется особый смысл. Всего один человек давал ему советы и только две женщины были способны лишить его рассудка. С первым помог случай, а двух рыжих он поймал сам. Даже сейчас Тьма улыбалась, когда вспоминала счастливое семейство Риши. Тучного борова, мнящего себя способным лечь на собственную дочь, и маленькую, глупую овечку без права голоса… Оба вызывали особый аппетит. Как и регулярные скандалы с теми тремя наседками, что чертят линии на руках. Сначала срывал цветы, потом давил женские головы Жан-Батист сравнивал себя с паразитом, но скорее всего плохо ориентировался в словах. Оттого так редко ими пользовался. Он путался в них, не подозревая, что это часть задумки. Мрак из различного рода запахов наполнял все его мысли. И когда абсолютно ровной походкой шагал до Парижа, на тот рынок, где в первый же час своей жизни потребовал большего, то был разочарован. Способности перед ним раскрыли саму суть. Осознание его сгубило. Кажется, он не так сильно сокрушался по тому, что не смог узнать собственного запаха. Мучило его другое. Маленький клещ и ветка дерева, на которой он прячется. Милый питомец Тьмы Аромат — это брат дыхания. И любое дыхание прерывается, если оно наполнено не тем элементом… Тьма порой думает, что скучает по этой хитрой пчелке. Ни одной из Смертей не испытать подобной горечи; каждая с учтивым поклоном задаст только один вопрос: «Хотите избавиться от меня и заставить ваших носителей жить вечно?», а Тьма не сможет сдержать хохота. Садистские методы прислужниц вгоняют ее в краску. Они по своей глупости отрицают жизнь как таковую, но любая из них работает наизнос только пока существует время. Оттого самое страшное в мире явление — это иллюзии. Нет смысла в истине ни для кого из них

***

Свету не свойственны долгие рассуждения. Люди его интересуют мало, но так уж случилось, что несмотря ни на какие преграды, он пробивается везде, и ни один темный угол не обходится без его присутствия. Носители погибают всегда, в этом нет особой тайны, но грустно ему не от этого. Вовсе не от этого. Рассматривая Дженни и понимая, что только Эстакадо способен сломать ее путы, не может не кривиться от осознания давно выстроенной закономерности. Только Тьма способна высвободить Свет Братство интересуется обоими чужеродными силами, но, к сожалению, смешивает обе в один котел. Пауэлл испытывает панический страх скорее от количества прочитанных фактов. Раздавлен подробностями. Любой бы опешил, увидев бесчисленные артефакты, у каждого из которых одно назначение — пытка. все гораздо проще — Откуда у тебя столько шрамов? — Я не помню, мэм. Неважно, кем был задан вопрос и кто на него ответил. Кажется, он даже не сильно различает, какой именно человек спрашивает. Ответ — дело привычки… Вряд ли кому-либо захотелось столкнуться с этим парнем в темном переулке. Беспомощен, медлителен. Произносит странные и короткие фразы, поэтому белые люди не могут понять его мыслей. Знает он намного больше, чем предполагает, но каждый, кто сталкивается с ним, обращает внимание только на одно. Как напиток. Только пишется по-другому Он всегда пытается что-то исправить, но порой поспевает слишком поздно. Вокруг него вьются тени, те малые клочки, что имеют собственный разум, отделяясь от Тьмы на небольшой промежуток времени. Каждый луч притягивает ее много, очень много. Этот парень вдыхал ее целиком, не жалея собственных легких. Время останавливалось в эти мгновения, шли трещинами стекла, мигало электричество. Он не мог объяснить в деталях, что именно им движет. Как и не могли объяснить те, кого он смог исцелить… Не надолго. — Как ты догадался? — Я не знаю, босс. И никогда не знал. «Коффи удивительный» говорили те немногие, кто узнал его лично. «Коффи — дегенерат» говорили те, кто смог рассмотреть только его здоровенное тело. Он отдавал частицу себя каждому, кто его просил. Любой, кто был вынужден его убить, осознавал, что после подобного поступка последует ад. Каждому не требовалось и секунды, чтобы понять — он всегда будет один. И перед лицом Смерти он успокаивал своих убийц, говоря, что слишком устал. Ты блуждал потерянный, как и я. Мы нашли друг друга во тьме — Электрические метафоры, мистер Эджкомб? Поверьте, не спроста, — грустно улыбается Свет, наблюдая зажженные лампочки. Злая ирония. Поступки этого человека наталкивали других на нескончаемые размышления, но сделать что-либо в его защиту никто не спешил. «Я в раю, я в раю», — как мантру твердил Коффи, пытаясь успокоить себя и вернуться в самое счастливое время в своей жизни, которое и станет для него раем. Но как быть, если не было этого самого счастливого момента? Был только сон, где две маленькие девочки весело смеялись, а маленький мышонок гонял швейную катушку из угла в угол. Проблема в том, что только люди могут придавать особое значение тем или иным предметам, а также признавать опасностью то, что ей не является. Нельзя отменить в спешке принятые решения. — Как же они ненавидят меня… Я вижу это. — У нас нет к тебе ненависти, ты не чувствуешь? Свет путается в собственных лучах, освещая любые окрестности мельком, не задерживаясь подолгу нигде. Коффи наказал плохих людей. Правда, подсказывать какое именно количество, не интересно. Они помогли ему убить себя… У Тьмы, как у конкурента, есть один существенный недостаток. Она думает, что у слова «истина» есть определенное значение для каждого конкретного случая… — Прошу вас, босс. Не оставляйте меня в темноте. Я боюсь ее. Но его нет. И так происходит каждый день. Во всем мире.