Пустые недосуги

Пять шагов вдоль, два – поперёк. Время бежало не столь планиметрически: квантитативное или квалитативное, Ют ещё не решила. Для диспута нужен был человек, переживший дерепрессию специфических единиц академической наследственности. Пусть тот понимает время, пока Ют его чувствует. Антропоморфизирует. Время – это смурный судья в засаленном парике, который бьёт молотком по надколеннику и торжественно злорадствует: "продано подагре!". У него до боли архетипическое лицо, насыщенная кислородом кровь раскидывает ивовые прутья над слезным озером, в ней – искупление. Но благороден синий на тылу ладони, застывшая навек молния, стигмат скорбной случайности. Время – это жадный цирюльник, обкарнывающий теломеры. Тривиальность соответствовала бы госту, если бы Ют придумала третье определение. "Смерть это немецкий учитель глаза у него голубые"... Вертоград юности – яство маленьких лисиц, лучше натравливать прирученных, чем позволять лакомиться своим добром. Как не рви тиски трафаретных инсайтов – путь сноба проломится через клерикальную культуру. А как же – сладостно унижение большей осведомлённостью в области, где учением заменяют устремление мольбы. Столь же предсказуемый шаг глупого гордеца, горе-завоевателя кроссвордных пустынь. Ют снова пересчитала пирожки с капустой – восемь. Число красивое. Жаль только, что их срок годности истекал через тех же восемь часов. Мучные изделия с мясной начинкой были вырваны из духовки этим утром. Сдоба с вишней должна встретить зёв странника или мусоропровода лишь завтра. Ют тяжело вздохнула. Её бабушка повредила голеностопный сустав, но продолжала сноровисто месить тесто. Наверное, в торговом ремесле отчаянные призывы убывающей жизни казались убедительнее слепой нерасторопности отрочества – прибыль упала на одну треть. Гнилостно дешёвыми и аморальными приёмами маркетинга в духе неоднозначной одежды или приторных комплиментов Ют пользоваться не собиралась принципиально. Однако когда к ней подошла полноватая дама, оглушая простуженный нос термоядерным жасмином – как не съязвить синегнойной палочкой! – пришлось расправить улыбку, сложенную квёлостью. – Добрейшего утра. Что желаете? – дежурно заголосила Ют. – Мне, пожалуйста, две булочки с корицей, – мягко произнесла немолодая дама. Ют подала надежду на онтологическое с ней расхождение. Хотя лишний вес далеко не всегда является аттрактантом неудач, сейчас клиническая обжора (великодушно отъюстируем пять процентов на дефект рецепторов к лептину, утешающую наследственность – Палестину экстернальных локусов – и ещё пять на гормональные сбои) напыщенно зацокает в направлении дорогого автомобиля и буднично оставит след красной помады на щеке абстрактного министра сельского хозяйства. – Вот, держите, – елейно проговорила Ют, неторопливо отправляя сдобу в целлофановый пакет. Бесполезная работа neuroni specchio, ей бы викарное усвоение другой модели поведения... Пять на два. В тридцать седьмой раз. Здесь можно было бы уместить письменный стол, скамью и пару обломков скрижалей, которые завязали бы ожесточенный спор о приоритете соборности. Успокаивает лишь очередная претенциозная книжка в лучших традициях постструктурализма от независимого издательства, предпочитающее низкий тираж и высокую цену. Меж тем к ютовому кранногу грузно косолапил кроманьонец, впечатав телефон в красное ухо. – ... а меня не волнует, что ты туда собираешься! Мне, может быть, тоже много чего хочется! И вообще, я, в отличие от тебя, иду на работу, так что заткнись и не компостируй мне мозг! Ют поморщилась, но быстро устранила недовольство, ибо нарушитель порядка, злобно посмотрев на неё, холерически причмокнул: – Здрасьте. Это выглядело столь анекдотично, что Ют ощутила себя узником партера. В данный момент предпочтительнее был бы балкон – разъярённый мужчина опёрся кулаками о прилавок, чуть накренившись, но этого хватило для спайка кортизола. – Дай-ка мне пирожок с мясом. Да побыстрее, – гаркнул он. Ют зачарованно наблюдала за пульсацией натруженных жевательных мышц, после отвлечённо воззрилась в отупелые глазницы представителя среднего класса и, опомнившись, суетливо стала ощупывать сузившееся пространство. – На, – мужчина выложил из кармана пропахшие никотином монеты, а затем грубо выхватил товар и, кряхтя подтянув штаны, бодро засеменил дальше, освобождая место следующему. Ют не сразу решилась поднять взгляд. – Когда же они наконец эволюционируют... – пробормотал покупатель, так тихо, что Ют невольно вытянула шею. Человек, стоявший перед ней, безупречно подошёл бы на роль Усталости в комедии нравов. Угловатый, долговязый и неуклюжий, но светлый лицом, как семинарист, он устало раскачивался с пятки на носок, устало постукивая указательным пальцем перед пирогом с бужениной. – Простите? – учтиво переспросила Ют, уняв дрожь. Юноша сомнамбулически уставился на её предельно вежливую улыбку. – Некоторым индивидам не место в обществе. В здоровом обществе. И перевоспитанию они не подлежат, – почти прошелестел он, не выделив ничто интонационно, не обозначив пауз. Как ветер, остро проскользнувший сквозь приоткрытую дверь. – Не нам судить, – нейтрально отозвалась Ют. – Вы что-нибудь будете? – Да. – Юноша безэмоционально рассматривал продукты. – Мне, пожалуйста, пирожок с вишней. Будьте добры, заверните в пакет. Ют немного повеселела и с готовностью выполнила нехитрую просьбу. Семинарист – местоимение теперь её бы не устроило – поплёлся к скамейке, поглощающей лучи рассветного солнца, зажав под мышкой потрёпанный дипломат. Ют с крайним любопытством устроила себе КНП, отложив даже несчастных ос с орхидеями и Персидский залив. Семинарист будто потворствовал иллюзии частности – девушка буквально вчера ознакомилась с исследованием, которое ставило своей целью доказать связь субъективной оценки уровня интеллекта с френологическими характеристиками. Массивный квадратный подбородок, сбежавшиеся глаза под внушительными надбровными дугами выдавали обладателя недалёкого ума, когда вытянутый овал лица с тонкими его чертами, несомненно, свидетельствовали о мудрости и одухотворённости. А ведь Ют позволила себя провести. Юноша меланхолично расправлялся с едой, положив на утончённо скрещенные колени книгу в твёрдой обложке. Как старательно ни прищуривалась Ют, она приметила лишь громоздкое "УМ" посередине. Самореференции – жить! Где-то в первобытной глубине затрепетали помыслы деструктивного, чрезмернейшего намерения – барственная провизия, достойная фосфорилироваться только в одних клетках – очаровательно усталых. Ют покорно сдалась заговорщическому хихиканью и смущённо потирала корешок книги, уже позабыв содержание последних десяти страниц. Как фальцетно декларировал один преподаватель – не бывает безосновательных симпатий, симпатий априори. Всё-таки, корень произрастал исключительно из когнитивного. Вот что бывает, когда нечем заняться, рассерженно и досадливо думала Ют после того, как юноша, неспешно оттряхнув полы лёгкого пальто, зашагал прочь из её поля зрения. – Извините, с чем эти булочки? – резко вернули её к мещанскому бытию. Ют оторопело вскочила со стула, который только что мечтательно раскачивала. – С мясом, – промямлила она в чём-то виновато. – Каким, позвольте уточнить? – белозубо и беспощадно оскалилась старушка лет восьмидесяти, низенькая, с мягкой копной пшеничных волос, выбивающихся из бордового берета. Неестественно румяная. – Свинина, – недоуменно ответила Ют, начиная нервничать. – Какая часть? Лопатка? Голяшка? Шпик? – Знать бы ещё, что это такое, – пробубнила себе под нос девушка и, прочистив горло для пущей солидности, доложила наугад: шейка. – Не слишком ли расторопно для такой цены? – продолжала угрожающе обнажать дёсны покупательница. Она походила на восковую куклу. – А там лука много, – выкрутилась Ют. – И теста. Ну, в процентном соотношении превалирует. В принципе, он и так должен превалировать, не нивелируя участие мяса, конечно же, хе-хе, – вяло и неловко оправдывалась она. – Из какой муки пеклось? Это надолго, подумала Ют изнеможённо. Мучительница отпустила её через чёртову дюжину минут, в итоге приобретя пирожок с капустой. Ют узнала много нового о себе и о кулинарном деле. И искренне не хотела повторения экзекуции. ___ Время – это кондуктор, рядом с которым у тебя вечно пропадает билет и ты понуро вышвыриваешься из трамвая под напутствие "в следующий раз!". Ют протестующе прикусила кончик ногтя и замотала головой с карикатурным акцентом – неудачное сравнение. Книга нашлась. Или вернее – книга нашла её. Ют ожидаемо была убеждена в успешности данного мероприятия – та дремала на полках научной литературы, кислотно-красная, а заветное "УМ" обожгло пальцы щёлочью. "Новый ум короля". Диковинка, сокровище. Ют погрузилась в чтение с отвагой военно-полевого хирурга, резко вонзающего нож в ногу, ещё познающую каждое дуновение. И вновь мимо. Ют старалась не обращать внимание, как узлится нить мыслей, Ют будоражило внезапное обогащение. И – бескремнезёмное убеждение в важности этой конъюнктуры. Велик был соблазн унизать направленность пёстрыми, но бесстыдно полыми бусами – пригласить в метафору лямбда-исчисление, коллапс волновой функции... Нет, такую вульгарность Ют бы не пропустила. Она заведомо небрежно перелистала ту-самую-книгу-Барта, которая жалобно развалилась в её холодных ладонях, в очередной раз снисходительно хмыкнула на слове "вассалитет", грустнее – на "упразднении". Recipe: Ревизионное эндопротезирование. Боже, какая заурядная история! Вещь-в-себе апатично крошила хлеб над фракталами ненасытных птиц, визионёра донимал эффект суффикса. Человек из Сезуана неповоротливо поднимал жестянки с мокрого асфальта и удивительно точно забрасывал их в мусорный контейнер, куратор превентивно зевала вслед другим голодным работникам. Существо, верно прибывшее в ящике с померанцами, строго хмурилось, когда мимо проплутали враги интеллигенции, линяя полуистлевшими сигаретами. И ещё ни разу не проявило своего отношения к Ют. Она бессистемно изменяла центр тяжести стула и ожесточенно уничтожала последний ржаной хлебец. Старый голландец не мог ошибаться: всё было игрой и всё играло ей. Spielbrecher, угрюмо думала Ют, сверля безучастного юношу взглядом. Спекулятивная Галатея из карповой кости. Бюджетная греческая муза. "Если не хочешь пятиться – приступи к бегу". Наблюдение и было causa sui. Никакой движущей силы сюжета, одно каскадное усиление своими же метаболитами. Не разразиться астролябии божественных тайн... Ют была сама пыль и пепел, но. "JE VIENS POUR FAIRE TIRER DE MOI LA PIERRE PHILOSOPHALE". Скучающая провинциалочка, которая не в состоянии продать партию пирожков и привести в чувство амигдалу. Тритагониста юридически не существовало, он был эпифеноменом полярной связи. Да, чистейшей воды интенционализм. Тот, что Ют интерпретировала бы как "философию интенции", как гордый коллатеральный кровоток от склеротичной аорты иррационализма. Противоположный прилавок – в пятнадцати шагах. Скамейка с поражающе низкой авидностью – в семи. Гипотенузу высчитывать было лень. Да и это больше не потребовалось бы. Долой иго транзитивности! Сегодня она в последний раз стояла по ту сторону рынка. Вот ламинарно подплывал заникогдатай – вдохновитель безвкусных каламбуров. Он был безукоризненно спокоен и добросовестно сохранял дистанцию. Ют приосанилась и с комичным аристократизмом приподняла бровь. – Почему повсеместно воспевается потенциальность взаимодействия, а желаемое отсутствие контакта – нет? Одиозный доктор Паль (Ют уже давно лишилась чувства номиналистической меры) опешил. Как пресно, как безотрадно! – Очередь интертитров? – неустрашимо иронизировала девушка. Орнамент, что орнамент... – Люди склонны преувеличивать свои возможности, – ответило ей время. ___ Двадцать лет – вдоль, два – поперёк. Ют мерно отпивала с горла минеральную воду с трагизмом циррозника и корсаковца в одном сером лице, бесцельно разглядывая домашнюю библиотеку. Вызов – и мольба. Дневники Сонтаг, средневековый листопад, работник морга с тонкой душевной натурой... теперь вот беседы об искусственном интеллекте. Я – инертная психическая материя, удручённо думала Ют. Из меня извлекли видовой вектор. Я не способна беспечно ввериться патетическому, да, да, именно, не способна поверить, забывшись. Приоритет наивного цинизма. Мой репертуар – плёнки, найденные на дне кадильницы. Время ей – никто. Нет... Она никто времени. Время ещё держало обиду на Ют, которая когда-то пыталась его убить. И что бы сказал Сенека? Книги молча наблюдали за тем, как она плачет.